Александр Подрабинек: Тема преступлений без потерпевшего не нова. Она обсуждается давно и довольно остро. Декриминализации деяний, в которых нет конкретных потерпевших, часто предшествовали драматические события.

Вадим Клювгант: С того момента, как в конце XVIII века были приняты две известные декларации, провозгласившие высшей ценностью человека и его естественные неотчуждаемые права (американская декларация 1776 года и французская декларация 1789 года), система приоритетов начала меняться. Наверное, если мы скажем «поменялась», то мы сильно преувеличим — это был процесс. ХХ век принято считать веком расцвета прав человека, этому поспособствовали еще и мировые войны.

Александр Подрабинек: В XX веке идеи личной свободы все сильнее сталкиваются с претензиями общества, индивидуальные права – с волей большинства, частные интересы – с государственными.

Какие действия общество перестает считать предосудительными и преступными? Что закон перестает считать преступлением?

Вадим Клювгант: Какие преступления перестали быть наказуемыми? Те, которые в наибольшей степени посягают на основные права человека — свободу, в том числе, свободу передвижения, выбора образа жизни, места жительства. Это значит, что прекратилась наказуемость всевозможных разновидностей бродяжничества, по-другому стали относиться к этой категории людей. То же касается отношения к гомосексуализму и всему, с этим связанному. То же самое относится к идеологическим, религиозного характера преступлениям, потому что это свобода человеческой мысли, слова, выражения мнения.

Александр Подрабинек: Обозначим крайности, чтобы были ясны полярные точки зрения. Для сторонников сохранения ответственности за такие преступления лучшая иллюстрация – издевательство над животными.

Во многих странах за это предусмотрена уголовная ответственность. Кто скажет, что это неправильные законы? Хотя потерпевших здесь нет, ведь животные - не субъект права.

Для противников ответственности за преступления без потерпевших лучшая иллюстрация – ответственность за попытку самоубийства. Здесь жертвой оказывается сам преступник. Кто скажет, что это не его личное дело?

Мы не будем вдаваться в крайности, а поговорим о том, что не так очевидно, но с успехом используется для злоупотребления правом.

Экстремизм. Такое модное сегодня в России слово. Как «враг народа» – в сталинские времена или «контрреволюционер» – в ленинские.

В России экстремизм заменяет сейчас те расплывчатые и неопределенные нормы закона, которые в Советском Союзе позволяли сажать за контрреволюционную или антисоветскую деятельность.

Кто был потерпевшим в делах о контрреволюции или антисоветской агитации и пропаганде? Юридически не было таких потерпевших. А подразумевалось – революция и Советская власть.

Не живые люди, не юридические лица, а идеология и система отношений. Кто олицетворяет эту идеологию и эту власть, тот и заказывает музыку. Точнее, уголовные дела. Еще точнее – политические расправы под видом уголовных дел.

Также нет потерпевших и в нынешних делах об экстремизме. Власть считает потерпевшей себя. Или общество, чьи интересы она якобы взялась защищать, ни у кого не спрашивая на то никаких разрешений.

Все начиналось постепенно. В 1996 году, когда был принят ныне действующий Уголовный кодекс, понятия «экстремизм» в законодательстве вообще не было. Это были еще относительно либеральные времена. Политических оппозиционеров тогда не сажали и сажать не собирались.

Для защиты конституционного строя в Уголовном кодексе была статья 280 – «Публичные призывы к насильственному изменению конституционного строя Российской Федерации».

За эти призывы устанавливалось наказание до трех лет лишения свободы, а с использованием средств массовой информации – до пяти лет. Политзаключенных по этой статье тогда не было.

А что можно было серьезно возразить против такой статьи – «публичные призывы к насильственному захвату власти, насильственному удержанию власти или насильственному изменению конституционного строя»? Что тут скажешь? Конституционный строй надо менять на выборах, а не захватывая власть. Насилие – это плохо. Поэтому тогда статья особых возражений не вызывала. К тому же она была, что называется, мертвой – по ней не судили.

Говорит директор информационно-аналитического центра «Сова» Александр Верховский.

Александр Верховский: Я, честно говоря, не помню дел по этой статье. Тогда люди в правоохранительных органах несколько серьезнее относились к своей работе, точнее, понимали закон, хотя всякое, конечно, бывало, но тем не менее. Действительно не наблюдалось реальных попыток насильственно изменить конституционный строй.

Александр Подрабинек: «Экстремизм» появился с приходом к власти Владимира Путина. В 2002 году статью 280 переделали: с теми же самыми санкциями до трех и пяти лет лишения свободы, но уже с другим названием: «Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности».

25 июля 2002 года - день принятия новой редакции статьи 280 УК - можно считать днем рождения российского государственного экстремизма.

Речь уже не шла о защите конституционного строя. Эта забота осталась в либеральном прошлом. Что понимал тогда законодатель под экстремистской деятельностью?

Вадим Клювгант: В 2002 году был принят специальный закон «О противодействии экстремистской деятельности», специальный закон, и именно там появилось определение экстремистской деятельности. Но с тех пор этот закон изменялся уже более десяти раз, в том числе, например, в 2014 году он изменялся трижды, если мне не изменяет память. Каждый раз это изменение носило характер расширения, в том числе, расширения понятия «экстремистская деятельность».

Александр Подрабинек: С середины 2000-х статья 280 УК не только проснулась, но и начала жить бурной жизнью. Понятие «экстремизм» творчески развивалось. Уголовный кодекс пополнялся новыми статьями на ту же тему.

В 2002 году УК был дополнен статьями 282.1 – «Организация экстремистского сообщества», 282.2 – «Организация деятельности экстремистской организации» и 282.3 – «Финансирование экстремистской деятельности». С очень приличными сроками лишения свободы – до десяти лет.

Под понятие «экстремизм» попадало все больше и больше действий, которые прежде вообще не считались преступными. Что такое сегодня в России экстремизм?

Вадим Клювгант: Сравнивая каждую предыдущую редакцию этого закона с каждой последующей, в том числе, первый статьи, где дается определение экстремистской деятельности, мы видим, как размываются границы, больше половины — это слова. «Публичное оправдание терроризма». Что такое оправдание? А сомнение может быть оправданием? Это такие оценочные понятия, которые не проработаны, каждое нуждается в дефиниции для того, чтобы исключить лазейки, двойные толкования, все, что дает основы для произвола. Но таких дефиниций нет.

Александр Подрабинек: Неясность формулировок и отсутствие четких определений усугубляется появлением все новых и новых составов преступлений, подпадающих под определение «экстремизм».

Вадим Клювгант: «Воспрепятствование законной деятельности государственных органов» - экстремистская деятельность. «Пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики, либо атрибутики и символики, сходной с нацистской атрибутикой или символикой». Тут в каждом слове неопределенность. Уже нет числа этим экстремистским делам, уже начинаются какие-то изыски.

Александр Подрабинек: Действительно, вслед за появлением всех этих статей в стране появились политзаключенные. Кого и за что судят по статьям об экстремистской деятельности? Рассказывает корреспондент Радио Свобода Андрей Королев.

Андрей Королев: 12 мая этого года в дом на окраине Бахчисарая нагрянули оперативники ФСБ. Находившемуся в доме зампредседателя Меджлиса крымскотатарского народа врачу-реаниматологу Ильми Умерову было предъявлено обвинение в публичных призывах к сепаратизму через СМИ.

Правоохранители утверждали, что 19 марта в интервью телеканалу АТР Умеров "умышленно публично обратился к неограниченному количеству лиц с призывами к осуществлению действий, направленных на возвращение Республики Крым под юрисдикцию Украины".

«Подавляющее большинство крымскотатарского народа в настоящее время живет в Крыму и является, по сути, единственной организованной политической силой, которая не признает юрисдикцию Российской Федерации в Крыму», - позволил себе высказаться заместитель председателя Меджлиса.

В результате Ильми предъявлено обвинение по части 2 статьи 280.1 УК России.

В случае с Умеровым причиной ареста стали слова. Екатеринбурженка Екатерина Вологженинова обвинена в экстремизме за перепосты заметок и карикатур, размещенных на украинских интернет-ресурсах. 46-летняя Вологженинова в 2012 году создала личную страничку "ВКонтакте", где два года спустя стали появляться перепосты украинских сайтов.

«Суд приговорил признать Вологженинову виновной в совершении преступления, предусмотренного частью 1 статьи 282 Уголовного Кодекса Российской Федерации, в редакции федерального закона от 3 февраля 2914 года №5 ФЗ, за которое назначить наказание в виде обязательных работ сроком на 320 часов», - зачитала приговор судья Елена Иванова.

Сама Екатерина Вологженинова была лаконична:

- Это, я считаю, просто политическое дело и подавление инакомыслия, - сказала она после оглашения приговора.

Но если для жительницы Екатеринбурга интернет-активизм не стал поводом для лишения свободы, то для 19-летнего омского студента Александра Ражина, имевшего неосторожность прокомментировать новость об отмене концерта Мэрилина Мэнсона в Новосибирске, мыслепреступление обернулось настоящим уголовным преследованием.

Запретить концерты эпатажного рок-идола потребовали местные православные активисты. Мэнсон не поехал в Новосибирск, но студента все же приговорили к исправработам за высказывания, «направленные на унижение достоинства группы лиц, выделенных по религиозному признаку «православные»».

В нынешней России у последователей Русской православной церкви фактически развязаны руки, тогда как представители других христианских общин подвергаются репрессиям.

В прошлом году в Таганроге состоялось громкое судебное разбирательство, фигурантами которого стали 16 "свидетелей Иеговы", якобы распространявшие в Ростовской области литературу экстремистского содержания.

В доме одного из членов таганрогской общины Александра Скворцова был произведен обыск, а с него самого взята подписка о невыезде. Музыкант Кирилл Кравченко обвинен в организации преступной религиозной группы. Чуть ранее похожая история произошла и в Москве.

«По иронии решение местного суда против таганрогской общины Свидетелей Иеговы совпало с принятием определения Европейского суда по правам человека в Страсбурге, - рассказал член общины Валерий Косухин, - который посчитал все обвинения, выдвинутые против московской общины, несостоятельными».

Но следователи проигнорировали вердикт Страсбурга, и суд над таганрогской общиной продолжился. Само «дело шестнадцати» не вызвало общественного резонанса, в том числе и потому, что местная прокуратура всячески затягивала процесс.

Не в пример делу 57-летнего активиста из Татарстана Рафиса Кашапова, в сентябре прошлого года приговоренного к трем годам лишения свободы. По версии суда, Кашапов разместил в Интернете несколько информационных материалов, которые, согласно экспертизам, были направлены на нарушение территориальной целостности России и на возбуждение межнациональной розни, а также против основ конституционного строя и безопасности государства.

Поводом также стали публикации о ситуации в Украине и Крыму. Но еще раньше Рафис выступил с несколькими заявлениями о пытках в российской полиции в отношении мусульман.

«По всем СМИ проходят чудовищные новости о пытках. Кому почки отбивают, кому отрезают половые органы, кому ребра ломают, руки. Это действительно фашизм», - говорил в многочисленных интервью Кашапов.

В конце концов, система отмстила активисту, устроив слежку за его аккаунтами в соцсетях.

Александр Подрабинек: Преступление без потерпевшего идеально подходит для политических репрессий. Чтобы осудить за убийство, обвинение должно предъявить суду труп или хотя бы свидетелей убийства конкретного человека.

Чтобы осудить за кражу, надо доказать ущерб, нанесенный вором конкретному потерпевшему – все равно, человеку или организации.

Чтобы осудить за экстремизм, не надо ничего, кроме убеждения судьи и прокурора в том, что действия подсудимого нанесли ущерб интересам государства или неопределенного круга лиц.

Нет ни потерпевшего, который может дать показания, ни ущерба, который можно выразить в цифрах. Все остается на словах. Доказательства – моральные или идеологические оценки.

На размытость критериев в делах об экстремизме российскому законодателю указывала в своих рекомендациях Европейская комиссия против расизма и нетерпимости.

Вадим Клювгант: Соответствующая комиссия Совета Европы проанализировала, как Россия исполняет предыдущие рекомендации и пришла к точно такому же выводу - что законодательство остается неопределенным, расплывчатым, с чрезмерно широким кругом запретов и ограничений, которые неадекватны и не соответствуют правилам о верховенстве человека с его правами и свободами.

Александр Подрабинек: Какие уж там права и свободы! Эпоха приоритета прав личности над правами государства закончилась ровно на переломе тысячелетий, с приходом к власти в России Владимира Путина.

Выводы Европейской комиссии лишь констатируют то печальное положение, в котором оказались права человека в России.

Вадим Клювгант: В подтверждение этого вывода я сошлюсь на сам этот антиэкстремистский закон, потому что в нем есть статья, которая устанавливает принципы деятельности по противодействию экстремизму. Там первым по порядку назван принцип признания, соблюдения и защиты прав и свобод человека и гражданина, а равно законных интересов организаций. Казалось бы, это хорошо. Но если мы заглянем в Конституцию, то там сказано о приоритете человека, его прав и свобод, о том, что они являются высшей ценностью, а вся деятельность государства подчинена их защите. В этом же законе, который должен строго следовать Конституции, говорится о признании и соблюдении этих прав и свобод, а приоритетом объявляется обеспечение безопасности Российской Федерации. Прямо так и сказано: «принцип — приоритет обеспечения безопасности Российской Федерации».

Александр Подрабинек: Когда приоритетными объявляются интересы государства, а не человека, то практически любая статья Уголовного кодекса может быть поставлена на службу государственного произвола.

Но особенно удобны для этого, конечно, статьи, в которых нет потерпевших. Статьи, в которых само же государство и выступает защитником мнимых общественных интересов. Статьи об экстремизме – одни из самых удобных в этом наборе.

Борьба государства с людьми, имеющими свои собственные политические воззрения, ведется на разных фронтах. Не только на судебно-уголовном. Создать таким людям невыносимые условия существования – стратегическая задача власти.

Можно лишить их возможности зарабатывать деньги и содержать семью.

Александр Верховский: Закон дает возможность суду наложить дополнительные ограничения вдобавок к основному наказанию. Это может быть, в частности, запрет на какое-то время заниматься определенной профессиональной деятельностью. Если человек осужден за какую-то статью в газете, то, допустим, ему на три года запрещают заниматься журналистикой. Или может быть запрет заниматься педагогической деятельностью. Но это не единственное ограничение, осужденные за преступления экстремистского характера (это включает как высказывания, так и насильственные преступления) не могут быть учредителями общественной организации, входить в ее руководство, учреждать средства массовой информации и еще что-то в этом роде.

Александр Подрабинек: Другая мера принуждения свободомыслящих граждан к послушанию – ограничение права на свободу передвижения. Попытки сделать это нормой закона предпринимаются властями постоянно.

Последняя новация – предложенный депутатами Госдумы Яровой и Озеровым законопроект, предусматривающий среди прочего, ограничение выезда за рубеж для лиц, которым ФСБ сделало предупреждение о недопустимости экстремистских или террористических действий.

Заметьте, речь идет даже не о судебном решении, а всего лишь о предупреждении одним из органов власти. Как это согласуется с Конституцией и действующими нормами права?

Вадим Клювгант: Если это будет принято (а давайте пока все-таки надеяться, что это не будет принято в силу какой-то запредельной одиозности этой законодательной инициативы), это, конечно, совсем никак не будет стыковаться с Конституцией. И не только в силу внесудебного характера ограничения основополагающего права человека на свободу, на свободу перемещения, в том числе, но еще и потому, что предупреждение — это профилактическая мера: ты так больше не делай, пожалуйста, а то мы тобою займемся. Как это может рассматриваться в качестве достаточного основания ограничить свободу передвижения человека, в моей голове это просто не укладывается совсем, даже не в сопоставлении с Конституцией, а просто в сопоставлении с азами, которые должен понимать студент-первокурсник юридического факультета. Это какой-то репрессивный раж — давайте все запретим и за все будем наказывать.

Александр Подрабинек: А еще можно лишить людей возможности держать деньги в банке и даже получать денежные переводы.

Андрей Королев: Вопрос блокировки банковских счетов обвиняемых в терроризме лиц не нов. Эта норма нередко применяется и на Западе. Однако, в отличие от России, речь идет о тех, кто участвует в финансировании экстремистских группировок, покупает или продает оружие. Но даже в этом случае блокирование банковских транзакций не происходит во внесудебном порядке. В России все выглядит иначе.

«У нас ко всем лицам, которые только подозреваются, то есть с момента получения статуса подозреваемого по делу экстремистско-террористической направленности, блокируются счета, - рассказывает оппозиционер Сергей Давидис. – Лицо вносится в реестр Росфинмониторинга, и после этого банки работают с его счетами в особом порядке.

Подобные меры применяются практически ко всем подозреваемым в экстремистской деятельности.

Так в июле прошлого года суд Орловской области приговорил к 300 суткам обязательных работ учителя Александра Бывшева, разместившего в своем микроблоге стихотворение, в котором осудил вторжение России в Украину.

«Еще через месяц, 19 июня, было возбуждено второе уголовное дело по еще одному стихотворению «Украинские повстанцы», - вспоминает Александр Бывшев.

Но 300-суточного наказания для жителя поселка Кромы оказалось недостаточно, и власти заблокировали банковские счета Бывшева, по сути, лишив его средств к существованию. Обращение в Сбербанк закончилось уведомлением о том, что «В соответствии с Федеральным Законом № 115 “О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма” и нормативными документами банка, счета заморожены.

Из этой же логики исходили власти в деле активиста партии «Парнас», барнаульца Антона Подчасова, также осужденного за репост признанного экстремистским материала.

После возбуждения уголовного дела в сентябре 2014 года он был включен в черный список Росфинмониторинга, а его счет в Сбербанке заблокирован.

«Дело Бывшева, дело Вологжениновой, дело Бубеева и дело Подчасова – десятки дел, по которым нет лишения свободы. А в приговорах суда ничего не говорится о запрете человеку пользоваться счетами, об ограничении его хозяйственно-экономической деятельности, - продолжает Сергей Давидис. – Тем не менее, до исполнения наказания эта мера действует. Потом нужны еще специальные усилия для того, чтобы убраться из этого списка».

Но Александр Подчасов не смирился с перспективой остаться без средств к существованию и обратился в Конституционный суд, резонно полагая, что данная норма входит в клинч с международной конвенцией о противодействии терроризму, по которой блокируемое имущество должно иметь связь с преступной деятельностью.

«Он правильно сделал, что обратился туда, и при всех проблемах нашего Конституционного суда частично есть шанс на то, что он хоть как-то исправит эту ситуацию», - надеется Сергей Давидис.

Сам же Подчасов надеется и на Европейский суд по правам человека, который принял его жалобу к рассмотрению в порядке общей очереди. Но пока российское законодательство практикует автоматическую блокировку и арест имущества лиц, как причастных к терроризму, так и не имеющих к этому никакого отношения.

Александр Подрабинек: Как и кому Росфинмониторинг блокирует банковские счета?

Александр Верховский: Росфинмониторинг — это странная история. Изначально список Росфинмониторинга был создан именно для мониторинга. То есть люди, которые были осуждены по экстремистским или террористическим статьям, автоматически туда попадали. Туда попадали даже люди, которые были не осуждены, а являлись подозреваемыми по этим преступлениям, или даже если на них были оперативные данные. Тогда это делалось по специальной процедуре, они тоже могли быть включены в закрытую часть этого списка, но как подозреваемые, потому что они еще не виновны, и их фамилии не должны публиковаться. Это делалось с оперативными целями — это можно как-то понять. Подозревается, что давались какие-то деньги на взрыв, например, и они мониторят эти счета.

А потом, в 2013 году была вдруг принята поправка (мы ее, честно говоря, даже не сразу заметили, это было закопано внутрь какого-то совершенно другого закона), что люди, состоящие в списке Росфинмониторинга - а там по разным причинам можно в него попасть, в том числе в связи с отмыванием денег - вообще полностью лишались доступа к своим банковским счетам. И в таком виде эта норма просуществовала несколько месяцев. Получалось, что человек, ставший только подозреваемым по делу, или человек, который находится в оперативной разработке и даже, может быть, не знает об этом, вдруг обнаруживал, что у него нет доступа к банковскому счету.

Александр Подрабинек: Внесудебная блокировка личных банковских счетов – процедура откровенно противоправная. Однако то, что люди, попавшие под полицейский надзор, остаются вовсе без средств к существованию, оказалось чрезмерным даже для репрессивной правоохранительной системы.

Александр Верховский: Потом, через несколько месяцев депутаты подобрели, была внесена поправка, что все-таки человек может снимать со своего счета средства в пределах десяти тысяч рублей на одного едока в семье, а если он хочет больше, то нужно получать на это специальное разрешение через Росфинмониторинг. И так до сих пор в этом виде эта норма и действует. Она выглядит, таким образом, на мой взгляд, совершенно противоправной, потому что весьма ограничены в доступе к собственным деньгам люди, которые ни в чем не виноваты. Они не осуждены судом, может быть, и не будут осуждены, тем не менее, денег они своих не видят.

Александр Подрабинек: В 1929 году для оправдания готовящихся политических репрессий Сталин выдвинул лозунг об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму.

Его идея состояла в том, что противостояние с капиталистическим миром будет все время усиливаться. После этого законы начали ужесточаться, а судебные процедуры - упрощаться.

Сегодня происходит нечто подобное. Идея Путина состоит в том, что противостояние с Западом усиливается по мере того, как «Россия поднимается с колен». Законы ужесточаются, судебная власть деградирует.

До настоящих массовых репрессий еще не дошло, но тенденция очевидна. Только по делам о «преступлениях экстремистской направленности» количество обвинительных приговоров за последние девять лет выросло в пять с половиной раз.

Андрей Королев: Согласно статистическим данным судебного департамента Верховного суда России, в 2007 году по таким делам было осуждено 119 человек, один оправдан. В прошлом, 2015 году, по этим статьям было осуждено уже 554 человека, оправданы двое. Всего же за 9 последних лет по так называемым «экстремистским» статьям было осуждено не менее 2130 человек, еще 47 человек были признаны невменяемыми и направлены на принудительное лечение в психиатрические учреждения.

Александр Подрабинек: Политические репрессии с каждым годом усиливаются, и нет никаких оснований предполагать, что эта тенденция изменится. Экстремизм – очень удобное обвинение для расправы над инакомыслящими.

Статья, начавшаяся с ответственности за призывы к насильственному свержению конституционного строя, легко эволюционировала в нормы закона, по которым можно привлекать к ответственности кого угодно и за что угодно. Преступление без потерпевшего – лакомый кусочек для авторитарного правосудия.

Возможно, в каких-то случаях ответственность за преступления без потерпевшего обоснована. Но надо помнить, что в условиях авторитаризма такие статьи Уголовного кодекса быстро становятся широко открытыми воротами для политических репрессий и злоупотребления правом.