В новом выпуске обозрения «Книжный угол» три книги: «Русский роман» израильского писателя Меира Шалева; Марина Левицкая «Краткая история тракторов по-украински»; Джой Шаверен «Умирающий пациент».
Меир Шалев, «Русский роман», Текст, М. 2006
Среди книг, популярных у российского читателя, немало романов, переведенных с других языков. Один из последних примеров — «Русский роман» одного из самых популярных израильских писателей Меира Шалева, выпущенный московским издательством «Текст». Этот роман предшествует уже переведенным ранее романам «Эйсав» и «В доме своем в пустыне», повествуя о Палестине начала прошлого века, куда приезжают несколько молодых евреев, покинувших Россию еще до Первой мировой войны. Но и о русской революции они уже знают:
«Товарищ Рылов говорит: "А почему товарищ Миркин поит свою индюшатину вином?" Товарищ Циркин возражает: "Никто никогда не поил куриц вином. Это все миркинские сказки". Товарищ Рылов говорит: "После легкой выпивки мои лошаки вкалывают, как лошади". Товарищ Либерзон вносит предложение: "Я предлагаю отклонить просьбу товарища Рылова. Недопустимо внедрять алкогольные напитки в круговорот нашей творческой и трудовой жизни". Товарищ Рылов говорит: "Между прочим, ваша ‘Трудовая бригада имени Фейги Левин’ тоже вылакала не так уж мало водки..."»
Марина Левицкая «Краткая история тракторов по-украински», Эксмо, М.2006
Иной выбор у московского издательства «Эксмо», решившего издать ставший знаменитым в прошлом году роман Марины Левицкой «Краткая история тракторов по-украински», который номинировался на британский «Букер» и занимал самые высокие позиции в книжных рейтингах Европы и Америки. Правда, перевод оказался не с украинского, как вполне мог подумать читатель, а с английского:
«Через два года после смерти моей мамы отец влюбился в шикарную украинскую блондинку-разведенку. Ему было восемьдесят четыре, ей — тридцать шесть. Она взорвала нашу жизнь, словно пушистая розовая граната, взболтав мутную воду, вытолкнув на поверхность осевшие на дно воспоминания и наподдав под зад нашим семейным призракам.
Никаких проблем не возникнет, сказал папа. Он все предусмотрел. Он знаком с ней уже три месяца. У нее дядя в Селби, к которому она приехала в гости по туристической визе. Они с сыном хотят начать новую жизнь на Западе — хорошую жизнь, с хорошей работой, хорошей зарплатой, красивой машиной — никаких "Лад" или "Шкод"; дать сыну хорошее образование: только Оксфорд или Кембридж. Между прочим, она образованная женщина. Имеет диплом фармацевта. Она легко найдет себе здесь высокооплачиваемую работу, как только выучит английский. А пока он поможет ей с английским, она будет убирать в доме и присматривать за ним. Она садится к нему на колени и разрешает ему гладить свою грудь. Они счастливы вместе».
Джой Шаверен «Умирающий пациент», Когито-Центр, С.-Пб. 2006
У книги Джой Шаверен «Умирающий пациент» название, говорящее само за себя. Каково отношение к умирающему в психиатрии, психоаналитике? Существует ли разница по отношению к смерти в разных эпохах и разных культурах? Об этих проблемах говорит редактор книги «Умирающий пациент», психолог Валерий Зеленский, недавно удостоенный премии «Золотая Психея»: «Разумеется, в каждой культуре есть своя специфика отношения к той же смерти. И надо сказать, что перевод этой книги как раз стал актуальным в силу того, что в нашем обществе отношение к смерти достаточно сложное. Сложное в каком смысле? Прежде всего подростковая культура или подростковая ментальность, которая господствует, она табуирует вообще вопросы, связанные со смертью. Соответственно, в дефиците оказались прежде всего профессионалы, то есть люди, которые по роду своей деятельности имеют дело с серьезно больными людьми, с умирающими, имеют дело с их родственниками, имеют дело с окружением, которое так или иначе, уже в силу просто необходимости связано с вопросами смерти.
И оказалось, что не то что общество не готово, но не готовы даже профессионалы. Они готовы осуществлять какую-то деятельность в битве со смертью — медицинскую, экологическую, психотерапевтическую. Но вступать в отношения с человеком, который готовится или узнает о том, что он смертельно болен, и наладить с ним эти отношения оказалось достаточно сложно. Это чрезвычайно важная тема, и появление такой книги — это в каком-то смысле прорыв, это первый опыт на русском языке. Хотя я должен сказать, что и на английском, и на других языках эта тема очень слабо освещена. Смерть, как и любое явление, имеет и буквальный смысл, но имеет и символический, метафорический. И в этом смысле книга мне тоже представляется чрезвычайно актуальной, поскольку, разумеется, в аналитических отношениях мы можем видеть на кушетке или во врачебном кресле не обязательно индивидуального человека. В метафорическом смысле ко всему живому могут быть применены аналитические инструменты, в том числе и к культуре, несомненно. Это могут быть какие-то формы культурных проявлений, это может быть политика, религия. Это может быть образование, это может быть армия. Мы можем наблюдать, как некоторые социальные институты деградируют настолько, что они уже не реформируемы, их нужно просто подготовить к смерти. И тогда возникает эффект или феномен психотерапевтического отношения с умирающим. И важно так эти отношения наладить, так выстроить их, чтобы возможно было постмортальное реформирование, то есть введение новых социальных институций теми, кто, так сказать, остается. Потому что индивидуально люди остаются живыми, но символически институция погибает, она просто нежизнеспособна в тех условиях, в которых она оказалась».
Что ж, сказанное Валерием Зеленским можно перевести даже в евангельские формулы и сказать: всему свое время, время рождаться и время умирать, время приходить и время уходить. Просто надо быть к этому готовым.
