Волна массовых оппозиционных митингов, которые прошли в России после выборов в Государственную Думу, привлекают внимание не только журналистов и политиков, но и учёных. Внезапно на улицах оказалось огромное количество самых разнообразных людей, самых разномастных и интересных лозунгов.
В числе прочих пристально изучают демонстрантов лингвисты. На самодельных плакатах и отпечатанных в типографиях постерах, что люди принесли на Болотную площадь, проспект Сахарова в Москве и площади других городов, появляется язык нового общества, язык перемен. Каков этот язык, что меняется в нём и в нас? Михаил Эпштейн - философ, филолог, культуролог, литературовед, автор книг о российской культуре постсоветского периода - поделился с Радио Свобода своим взглядом на то, что происходит с российским сознанием после декабрьских выборов.
- Можно ли найти в языке нынешних митингов, дискуссий, которые разворачиваются в интернете и СМИ, симптомы того, что в обществе происходят какие-то перемены?
- Конечно, причём эти языковые явления не только отражают перемены, но и опережают их, поскольку в России язык идёт впереди дел. В газете "Вашингтон Пост" недавно была опубликована статья, посвящённая этой теме. Ее написал московский корреспондент издания по материалам беседы с Ольгой Северской и мной. Язык – это сила конструирования общественного сознания, общественное сознание – это сила конструирования общества. Поэтому, как говорил Хлебников, язык ведёт за собой мозг, мозг ведёт за собой руки, руки строят царство. И многие из тех слов, которые сейчас обретают силу действия, складывались задолго до сегодняшних событий. Например, слово "достали" - сейчас оно обретает явь. Умонастроение, эмоциональное настроение митингов: "Мы больше не можем, нам это надоело, нас достали". И я думаю, что "достали" - это одно из русских слов, которое имеет шанс появиться в латинской транскрипции и в других языках.
- Какие иные признаки того, что общество меняется, можно увидеть в языке? И в какую сторону оно меняется?
- Те слова, которые использовались властью - например, "вертикаль власти", "борьба с коррупцией" - в сознании улицы приобрели ироническое, саркастическое значение. Они были наделены отрицательной коннотацией как антислова - фальшивые, лгущие слова. Когда нормальные люди говорят "вертикаль власти", они употребляют эти слова с очень негативной коннотацией.
- Это видно по тону и контексту?
- Да, это очень легко вычисляется. Какой нормальный человек будет говорить "вертикаль власти" с придыханием, с уважением, с почтением? Нет, это слово, как и другие слова, произносимые властью - такие, как "кошмарить бизнес" или "шакалить у посольств" - всегда передразниваются народом. Такого не было, пожалуй, только в ельцинскую эпоху и в позднюю горбачёвскую: тогда как-то слова власти воспринимались серьёзно. А чем дальше заходил этот "стабилизец", тем больше словечки, пущенные официозом, передразнивались. "Стабилизец" - это тоже передразнивание лозунга стабилизации, которая приводит к состоянию конца. Я впервые увидел это слово на форуме "Новой газеты".
- То есть, сейчас язык власти становится предметом насмешек?
- Да, причём где-то с 2006-2007 годов, то есть, со второго путинского срока, когда явно стабилизация запахла "стабилизцом". Слово "преемник" тоже стало употребляться в каком-то ироническом контексте. Или, например, "принуждение к миру" - совершенно оруэлловское словосочетание, применявшееся во время войны с Грузией.
- А язык улицы – что он говорит нам об обществе, которое мы имеем сейчас и о том, что с ним будет происходить?
- До декабря это было общество, сознающее своё холуйство и способное издеваться над ним. Самоирония и передразнивание власти были орудием этого общества. Сейчас появляется новый язык, более прямой язык: "Власть – это мы!", "Власть народу, а не партиям". Возникает такая новая революционная патетика, более прямые способы высказывания. "Карусельщиков" называют "карусельщиками". А такие слова, как "свобода", "демократия", "честность" - это слова раскрепощающегося народа.
- То есть, общество более явно осознаёт свои права, желания?
- Да, оно осознаёт себя уже не как лукавого раба, который пытается уязвить, передразнить власть, показать ей язык, кулак в кармане, а как общество, которое свободно выражает своё мнение. Ему ещё не хватает языка, не хватает политической терминологии. Это и моя задача – артикулировать новые политические явления. Например, наша группа предложила такой термин – "i-декабризм".
- К слову про "i-декабристов". Существует достаточно скептический взгляд на последние митинги - например, что это "пикник "Афиши", на который приходят достаточно обеспеченные люди, не одержимые никаким революционным пафосом. Что это просто тусовка.
- Но ведь бархатные революции и должны совершаться не со зверской серьёзностью, а в духе какого-то карнавала, лёгкости, оживления. Этим предотвращается кровь. Как, помните, во время студенческой революции во Франции в 68-м году полицейским вкладывали цветочки в дула. Это большевистский подход к общественным переменам – даже воскресенье "кровавое".
- А вы думаете, в России возможна бархатная революция?
- Судя по тем признакам, которые мы наблюдаем на нынешних митингах, народ настроен очень бархатно, миролюбиво, весело. Если власть не будет упорствовать, не заставит народ озвереть, то, думаю, у нас будет бархатная революция.
- Вы говорите, что язык идёт впереди действия. Не может ли получиться, что он так и уйдёт впереди паровоза? А паровоз так и не догонит. Или не поедет никуда.
- Ну, конечно, такое бывает. Всё это совершилось неожиданно. Ещё в ноябре никто не ожидал того, что будет в декабре, все готовились проглотить результаты выборов – и вдруг что-то восстало. И любопытно, что это происходит именно в среде среднего класса, наиболее интеллигентного, интеллектуального. Это не ненавидящие деревенские толпы с колами и граблями, идущие грабить олигархов. Сами бизнесмены осознают, что эта страна с этой властью не может обеспечить им свободу самовыражения: финансового, карьерного, интеллектуального. Я думаю, что самая лучшая революция происходит не снизу, а или сверху, или из середины. При Горбачёве она произошла сверху. А сейчас она происходит из середины, и мне кажется, в этом её главная новизна. И, может, это самый лучший вид революций – из среднего класса.
- Но не слишком ли он атомизирован, даже сейчас?
- В речах разумных людей звучит тема: от митингов – не прекращая митингов и доводя их до миллионных – нужно переходить к формированию партий и институтов, которые обеспечат развитие общества без революционных эксцессов. Пора переходить к такой практической политике. Мне кажется, что общество настроено очень трезво. У нас в крови страх перед революцией и в то же время – перед стагнацией. Между этими Сциллой и Харибдой и движется современное протестное сознание: и не революция, и не стагнация, а некое эволюционное вдохновение.
- А вы были на митинге?
- Нет, к сожалению, не был, но я его очень подробно наблюдал.
- И какой лозунг или плакат вам понравился больше всех?
- Мне понравился шарик: "Меня надули". Он смешной, безобидный и очень метафорически точный.
В числе прочих пристально изучают демонстрантов лингвисты. На самодельных плакатах и отпечатанных в типографиях постерах, что люди принесли на Болотную площадь, проспект Сахарова в Москве и площади других городов, появляется язык нового общества, язык перемен. Каков этот язык, что меняется в нём и в нас? Михаил Эпштейн - философ, филолог, культуролог, литературовед, автор книг о российской культуре постсоветского периода - поделился с Радио Свобода своим взглядом на то, что происходит с российским сознанием после декабрьских выборов.
- Можно ли найти в языке нынешних митингов, дискуссий, которые разворачиваются в интернете и СМИ, симптомы того, что в обществе происходят какие-то перемены?
- Конечно, причём эти языковые явления не только отражают перемены, но и опережают их, поскольку в России язык идёт впереди дел. В газете "Вашингтон Пост" недавно была опубликована статья, посвящённая этой теме. Ее написал московский корреспондент издания по материалам беседы с Ольгой Северской и мной. Язык – это сила конструирования общественного сознания, общественное сознание – это сила конструирования общества. Поэтому, как говорил Хлебников, язык ведёт за собой мозг, мозг ведёт за собой руки, руки строят царство. И многие из тех слов, которые сейчас обретают силу действия, складывались задолго до сегодняшних событий. Например, слово "достали" - сейчас оно обретает явь. Умонастроение, эмоциональное настроение митингов: "Мы больше не можем, нам это надоело, нас достали". И я думаю, что "достали" - это одно из русских слов, которое имеет шанс появиться в латинской транскрипции и в других языках.
- Какие иные признаки того, что общество меняется, можно увидеть в языке? И в какую сторону оно меняется?
- Те слова, которые использовались властью - например, "вертикаль власти", "борьба с коррупцией" - в сознании улицы приобрели ироническое, саркастическое значение. Они были наделены отрицательной коннотацией как антислова - фальшивые, лгущие слова. Когда нормальные люди говорят "вертикаль власти", они употребляют эти слова с очень негативной коннотацией.
- Это видно по тону и контексту?
- Да, это очень легко вычисляется. Какой нормальный человек будет говорить "вертикаль власти" с придыханием, с уважением, с почтением? Нет, это слово, как и другие слова, произносимые властью - такие, как "кошмарить бизнес" или "шакалить у посольств" - всегда передразниваются народом. Такого не было, пожалуй, только в ельцинскую эпоху и в позднюю горбачёвскую: тогда как-то слова власти воспринимались серьёзно. А чем дальше заходил этот "стабилизец", тем больше словечки, пущенные официозом, передразнивались. "Стабилизец" - это тоже передразнивание лозунга стабилизации, которая приводит к состоянию конца. Я впервые увидел это слово на форуме "Новой газеты".
- То есть, сейчас язык власти становится предметом насмешек?
- Да, причём где-то с 2006-2007 годов, то есть, со второго путинского срока, когда явно стабилизация запахла "стабилизцом". Слово "преемник" тоже стало употребляться в каком-то ироническом контексте. Или, например, "принуждение к миру" - совершенно оруэлловское словосочетание, применявшееся во время войны с Грузией.
- А язык улицы – что он говорит нам об обществе, которое мы имеем сейчас и о том, что с ним будет происходить?
- До декабря это было общество, сознающее своё холуйство и способное издеваться над ним. Самоирония и передразнивание власти были орудием этого общества. Сейчас появляется новый язык, более прямой язык: "Власть – это мы!", "Власть народу, а не партиям". Возникает такая новая революционная патетика, более прямые способы высказывания. "Карусельщиков" называют "карусельщиками". А такие слова, как "свобода", "демократия", "честность" - это слова раскрепощающегося народа.
- То есть, общество более явно осознаёт свои права, желания?
- Да, оно осознаёт себя уже не как лукавого раба, который пытается уязвить, передразнить власть, показать ей язык, кулак в кармане, а как общество, которое свободно выражает своё мнение. Ему ещё не хватает языка, не хватает политической терминологии. Это и моя задача – артикулировать новые политические явления. Например, наша группа предложила такой термин – "i-декабризм".
- К слову про "i-декабристов". Существует достаточно скептический взгляд на последние митинги - например, что это "пикник "Афиши", на который приходят достаточно обеспеченные люди, не одержимые никаким революционным пафосом. Что это просто тусовка.
- Но ведь бархатные революции и должны совершаться не со зверской серьёзностью, а в духе какого-то карнавала, лёгкости, оживления. Этим предотвращается кровь. Как, помните, во время студенческой революции во Франции в 68-м году полицейским вкладывали цветочки в дула. Это большевистский подход к общественным переменам – даже воскресенье "кровавое".
- А вы думаете, в России возможна бархатная революция?
- Судя по тем признакам, которые мы наблюдаем на нынешних митингах, народ настроен очень бархатно, миролюбиво, весело. Если власть не будет упорствовать, не заставит народ озвереть, то, думаю, у нас будет бархатная революция.
- Вы говорите, что язык идёт впереди действия. Не может ли получиться, что он так и уйдёт впереди паровоза? А паровоз так и не догонит. Или не поедет никуда.
- Ну, конечно, такое бывает. Всё это совершилось неожиданно. Ещё в ноябре никто не ожидал того, что будет в декабре, все готовились проглотить результаты выборов – и вдруг что-то восстало. И любопытно, что это происходит именно в среде среднего класса, наиболее интеллигентного, интеллектуального. Это не ненавидящие деревенские толпы с колами и граблями, идущие грабить олигархов. Сами бизнесмены осознают, что эта страна с этой властью не может обеспечить им свободу самовыражения: финансового, карьерного, интеллектуального. Я думаю, что самая лучшая революция происходит не снизу, а или сверху, или из середины. При Горбачёве она произошла сверху. А сейчас она происходит из середины, и мне кажется, в этом её главная новизна. И, может, это самый лучший вид революций – из среднего класса.
- Но не слишком ли он атомизирован, даже сейчас?
- В речах разумных людей звучит тема: от митингов – не прекращая митингов и доводя их до миллионных – нужно переходить к формированию партий и институтов, которые обеспечат развитие общества без революционных эксцессов. Пора переходить к такой практической политике. Мне кажется, что общество настроено очень трезво. У нас в крови страх перед революцией и в то же время – перед стагнацией. Между этими Сциллой и Харибдой и движется современное протестное сознание: и не революция, и не стагнация, а некое эволюционное вдохновение.
- А вы были на митинге?
- Нет, к сожалению, не был, но я его очень подробно наблюдал.
- И какой лозунг или плакат вам понравился больше всех?
- Мне понравился шарик: "Меня надули". Он смешной, безобидный и очень метафорически точный.
