Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода – радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, и это новый выпуск программы "Культ личности". Она не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.
Сегодня в гостях у нашей программы личность легендарная – Юрий Рост.
(Видеосюжет о Юрии Росте. Закадровый текст:
Сказать, что Юрий Рост легенда отечественной журналистики это на самом деле, конечно, не то, что бы ничего не сказать, но – сказать мало, недостаточно. Рост – это и легенда российского театра, кино, богемы, культуры, одним словом. Он там всюду свой.
То же и в спорте: то, как он спорт снимал, как о спорте, о спортсменах писал, например, о Викторе Санееве; это всё навсегда, не вырубишь топором... Почему, как – не объяснить словами, потому что в сделанное Ростом вложено столько таланта, красоты его собственной души, тепла его сердца, что все это не разъять на элементы, не вывести в формулу. А жаль. Потому что у Роста учиться бы надо.
Это человек, который своей жизнью и работой доказал, что журналист это никакая не вторая древнейшая, а высокая профессия, и что эту высоту можно сохранять и в советское время, и в антисоветское, и в какое угодно. Надо только талант иметь. И совесть.
Не знаю, как у вас, а у меня жизнь, вернее, образ жизни и творчества Юрия Михайловича Роста вызывает белую зависть).
Студия
Леонид Велехов: Жизнь развивалась ваша причудливо или логично? Потому что – из театральной семьи, а учились в Институте физкультуры. Спортсменом не стали, стали журналистом...
Юрий Рост: Нет, спортсменом был все-таки, не профессиональным.
Леонид Велехов: По водной части, да?
Юрий Рост: Да, по водной – водное поло и плавание.
Леонид Велехов: Случайно так все сложилось, или какая-то логика вела по жизни?
Юрий Рост: Я думаю, что какая-то скрытая логика есть, непостижимая. Мы же не знаем, что нас ведет по жизни – то ли черт водит, то ли ангел. Но роль случая велика. Я думаю, что в моей жизни был случай, который я мог бы пропустить, но не пропустил, и он сыграл, может быть, очень важную роль. Я занимался теннисом. Я был пацан, мне было 11 или 12 лет. В Киеве был известный тренер, он тренировал Кузьменко и Мозера, это были теннисисты первого ряда. И я пришел к нему, стал играть в теннис. Играл и играл. И однажды я спешил на тренировку, побежал догонять троллейбус, прыгнул в троллейбус, там стояли два парня. И они мне говорят: "Слушай, малый, спортом надо заниматься". Я говорю: "Я занимаюсь". Они говорят: "Да, ты, наверное, теннисом занимаешься". (Смех в студии.) Они вышли на следующей остановке. И они ничего уже об этом не помнят, конечно. А у меня изменилась коренным образом жизнь, потому что я поехал на тренировку, но не дошел до зала. Пришел в бассейн, стал плавать, стал тренироваться. Потом выиграл юношеский чемпионат Союза. Была Спартакиада школьников. В эстафете выиграл зимнее первенство Союза. Стал играть в водное поло. Поступил в Институт физкультуры киевский. Потом, благодаря умению стоять в воротах, я попал в Ленинградский университет, потому что нужен был вратарь в "Буревестник".
Леонид Велехов: Вратари всегда нужны. Никто не хочет на воротах играть.
Юрий Рост: Конечно! (Смех в студии.) Хотя ворота одни. Вот – случай. Если бы они не сели в этот троллейбус, или я не успел бы в него вскочить, возможно, я до сих пор бы играл в теннис. Правда, в теннис тоже можно играть.
Леонид Велехов: Конечно. Особенно, если бы сейчас еще играли!
Юрий Рост: Сейчас уже не то. Это во времена Ельцина многие играли с большой пользой для себя. (Смех в студии.) Институт физкультуры тоже, в общем, оказался по делу, потому что в Институте физкультуры я получил приличное образование – изучал анатомию, физиологию. Все как надо. Потом я попал на сборы молодежной сборной Союза по водному поло. Там я познакомился со своими будущими друзьями – с Сашей Тихоновым, который был из Питера, Игорем Лужковским, чемпионом Союза. Они мне говорят – приезжай в Ленинград. И таким образом я оказался в Ленинграде.
Леонид Велехов: А Киев вашего детства каким в памяти остался?
Юрий Рост: Попробую вам объяснить, что такое Киев моего детства. Во-первых, Киев я помню уже третьим или четвертым городом в своей жизни, хотя я там родился в 1939 году. В 1941 году отец, он был актер, был защищен бронью, и мог работать во фронтовой бригаде, что было тоже вполне почетно, но 27 июня он ушел добровольцем на фронт. Из киевской интеллигенции, я знаю, и Виктор Некрасов ушел на фронт. Они знали друг друга, дружили. Отца тяжело ранило. Он пролежал в госпитале около года – анкилоз тазобедренного сустава. Тогда не было искусственных суставов, вращивали кость. И я помню незнакомого худого дядьку в Уфе, в госпитале, это был отец.
Следующий город, который я запомнил, был Грозный, куда театр приехал в эвакуацию. И там 23 февраля 1944 года я вышел на улицу с замечательным киевским актером, Юрием Сергеевичем Лавровым, это отец Кирилла Лаврова. Они мне там смастерили ППШ игрушечный. Мне было 5 лет. И мы пошли по улице. Мало что запомнилось с того времени, а вот крытые и открытые машины с людьми, которые ехали по городу, я запомнил. И реку Сунжу. Это была депортация чеченцев. Как я позднее понял, конечно, не тогда.
Потом я прибыл в Киев. Он был в руинах. Мне говорили, что он на горках стоит, и мне представлялись киевские горки совершенно такими, как рисуют их дети: на них грибочки, цветочки и домики. А приехал я в Киев и увидел разрушенный совершенно Крещатик.
Леонид Велехов: Взорван был. Зачем – неизвестно.
Юрий Рост: Взорван был нами, нами. Крещатик, руины. Вот, собственно, город моего детства – этот Крещатик, развалины, в которых мы искали артиллерийский порох. Он был, как макароны обрезанный, мелкий. Из них мы делали самодельные какие-то бомбы. И театральный двор, где у меня было прекрасное детство, потому что я жил на Пушкинской улице. Это лучшая улица в Киеве была, она параллельно Крещатику шла. Каштаны. Дома были театральные, с одной стороны был дом Русской драмы.
Леонид Велехов: Театра имени Леси Украинки.
Юрий Рост: Какие актеры там были! Михаил Романов...
Леонид Велехов: Знаменитый Протасов его!
Юрий Рост: Да! Считалось, что лучший Протасов! Его жена, Мария Павловна Стрелкова, звезда кино, которая играла в "Празднике Святого Йоргена".
Леонид Велехов: С Кторовым и Ильинским.
Юрий Рост: Да, а потом в "Волге-Волге"... Красавица была. Лавров Юрий Сергеевич! Он был фрондером, ходил в парикмахерскую на улице Ленина, в руках у него была книжка, "Белая гвардия", завернутая в триколор. О Киеве того времени я могу долго рассказывать. Потом, когда я уже подрос, там появились другие герои. Во-первых, Дэвид Боровский, гений.
Леонид Велехов: Лучший театральный художник.
Юрий Рост: Да, абсолютно лучший! Мне было, допустим, 12 лет, а ему было 14 или 17, и он работал в театре. Он рисовал декорации и иногда давал нам помазать. Он был невероятно красив, умен, добр. Вообще, это поразительная фигура.
Леонид Велехов: И человек он был необычайно скромный.
Юрий Рост: Не просто скромный. Я помню, там была такая история, когда жена его чудесная, Марина, купила машину. Машина эта была серебристого цвета. И он ее заставил продать. И они купили "Ниву". (Смех в студии.) Он потрясающий совершенно был человек. Там были актеры, которых впоследствии все узнали: в Киеве, в этом Театре русской драмы, сформировался Олег Борисов, Луспекаев, Кирилл Лавров.
Леонид Велехов: Ада Роговцева.
Юрий Рост: Ада Роговцева.
Леонид Велехов: Заклунная Валерия… Прекрасные актрисы, которые там и остались.
Юрий Рост: Роговцеву-то еще, может быть, знают, Заклунную, может быть, тоже знают, а там еще были прекрасные актеры, чудесные режиссеры. Хохлов был, режиссер, ученик Станиславского, его последователь. Там и украинский театр, имени Ивана Франка, был замечательный. Там играли Бучма, Гнат Юрат, Яковченко...
Леонид Велехов: Сильнейший был театр.
Юрий Рост: И у меня такое ощущение, что я помню и довоенный Киев. Мама была красавица у меня, и она мне рассказывала про киевских красавиц и про киевскую жизнь довоенную. Мы жили тогда на Николаевской, в помещении Театра юного зрителя, где работал отец, в гримуборной, собственно, оттуда маму и увезли в роддом. Театр находился напротив цирка Крутикова, в Союзе тогда было три каменных цирка – в Питере, в Москве и в Киеве. И в этом цирке тогда делали пантомимы. Была знаменитая пантомима "Махновщина", которая объехала всю страну. У меня есть фотография, где отец стоит вместе с группой "Океанос", такие были Ольховиковы, знаменитая цирковая династия, акробаты, эквилибристы, наездники. И реклама: "3 миллиона литров воды на арене, 300 участников!" Потрясающее какое-то было зрелище.
Леонид Велехов: Отец ведь еще, насколько я знаю, и футбольным комментатором стал, да?
Юрий Рост: Да. Он был хороший, мужик добрый очень. Он вернулся в Киев с войны на костылях. За полгода войны он заработал орден Великой Отечественной войны II степени, это будьте здоровы! И медаль "За отвагу". Ему, вообще, повезло, потому что он был ранен подо Ржевом и не попал в котел. Его успели эвакуировать. Он ходил на костылях, ему придумали какую-то работу, поскольку он был инвалид войны. Некоторое время он был директором филармонии: это он нашел Тарапуньку и Штепселя – Тимошенко и Березина.
Леонид Велехов: Ничего себе!
Юрий Рост: Но это было не его дело. Зарабатывал он тем, что озвучивал фильмы, дублировал их на украинский язык и вел на украинском языке футбольные репортажи. Поэтому я с детства, наверное, с 1947 года, на футбол ходил, как на работу и бегал между двумя комментаторами, когда были хорошие матчи. Потому что на крыше киевского стадиона "Динамо" стояло два микрофона. Один микрофон для Синявского Вадима Святославовича, а другой – для отца. Отцу даже построили специальные мостки, чтобы он мог подняться туда. Потом, спустя много лет, я напомнил это Синявскому, и он вспомнил меня. Отца он знал очень хорошо. Он рассказал мне массу потрясающих историй, которые не опубликованы. История записи парада 1941 года, как он снимался...
Леонид Велехов: Он же его вел, радиорепортаж.
Юрий Рост: Да, потом историю сватовства Василия Сталина. Сам Сталин к нему, видимо, после сталинградских репортажей с вниманием относился. Он же был военным корреспондентом радио. И после войны, когда московское "Динамо", усиленное немножко…
Леонид Велехов: Слегка.
Юрий Рост: Да, Бобровым, еще кем-то, не помню, поехало в Англию, он вел репортажи из Англии. И известна история, что Сталин позвонил председателю Радиокомитета, тот вскочил, потому что этот аппарат никогда не звонил, и знакомый голос произнес: "Синявского мне!" Он говорит: "Вадим Святославович сейчас на задании. Он вам перезвонит". Сталин говорит: "Не надо. Передайте ему, что он вел очень патриотические репортажи из Англии" ... Так вот, возвращаясь к судьбе отца, в которой тоже огромную роль сыграл случай. Борис Барнет приехал в Киев в 1946 или в 1947 году снимать "Подвиг разведчика". И там снимались известные очень актеры – Бучма, Романов, снимался сам Барнет, Кадочников, Мартинсон. Сам Барнет был настоящий мужчина, боксер в прошлом, и ему кто-то сказал, что здесь работает на студии, озвучивает фильмы артист, который воевал. И он заинтересовался. И они подружились с отцом. Выпивали, конечно, очень хорошо, крепко. Я смотрел и вспоминал, когда были недавно эти все события около стадиона "Динамо": там в те годы стоял такой шалманчик, "Пивнык" он назывался, то есть "Петушок". И они туда ходили, выпивали. И он отцу придумал роль маленькую, крохотный эпизод со словами: Романов и два полковника немецких – один Мартинсон, а другой мой отец, – и что-то они там говорят. Вот такая мизерная роль, но она вселила в него надежду, что он может вернуться на сцену. И он, хромой, выработал себе походочку, научился ходить. И спустя некоторое время он вернулся на сцену, потом стал заслуженным артистом. Играл все, вплоть до Арбенина.
Леонид Велехов: Грандиозно.
Юрий Рост: И ловил рыбу.
Леонид Велехов: И вспоминал, небось, всю жизнь добрым словом Барнета.
Юрий Рост: Ну, да. Да и я вспоминаю Барнета всю жизнь добрым словом, потому что у него родилась Оля Барнет, с которой нас связывает давняя дружба.
Леонид Велехов: Хорошая актриса, красивая женщина.
Юрий Рост: Да.
Леонид Велехов: А почему не за киевское "Динамо" болеете?
Юрий Рост: А для меня фетиш – это полная ерунда. Для меня название ничего не значит. Я болел в прошлом году за "Зенит", потому что там играл Халк, который мне нравится. В этом году Халка не будет, и я теряю к "Зениту" интерес. (Смех в студии.) Я болел за московское "Динамо", потому что мне очень нравился Численко.
Леонид Велехов: Замечательный был игрок, Игорь Численко, артист настоящий.
Юрий Рост: Да, вот мне нравятся артисты на поле. Я болел за тбилисское "Динамо", потому что там играли Кипиани и Саша Чивадзе. Начиная с Пети Дементьева, я помню всех футболистов. Может быть, я забываю их фамилии, но я их помню. Вот сейчас я болел, например, за Исландию. (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Когда фотографировать начали и почему? Это, с одной стороны, общее увлечение было, почти повальное, в те годы и особенно в последующие...
Юрий Рост: В те годы нельзя сказать, что повальное, потому что не было лабораторий профессиональных. Но кто профессионал, те в газетах какие-то примитивные лаборатории устраивали, увеличители были там. А дома – ну, что? – ванна. А какая у меня могла быть ванна, если мы жили… Хотя отцу предлагали квартиру отдельную после войны, но он не мог подняться на второй этаж, а лифты тогда не работали. Поэтому он выбрал две комнаты в большой квартире – 12 соседей там было, но у нас был отдельный вход, умывальник и маленькая кухонька. А ванная, туалет и большая кухня были общие. В общей ванне не будет же проявлять? Мой дядя привез мне из Восточной Пруссии – тогда все, кто что, тащили оттуда, – Цейсс Айкон.
Леонид Велехов: Потом наш "Любитель" был по образцу его, нет?
Юрий Рост: Нет, "Фотокор" такой был, с гармошкой, 6 на 9.
Леонид Велехов: То есть на широкую пленку.
Юрий Рост: На широкую. Я там у себя где-то промывал эти пленки. Печатать почти не печатал, потому что это было очень сложно. Самое любопытное, что один негатив того времени сохранился. И этот негатив у меня есть и в книжке, и на всех выставках.
Леонид Велехов: Это где мальчишки во дворе?
Юрий Рост: Да.
Леонид Велехов: Замечательная фотография.
Юрий Рост: Это 1946 или 1947 год. Разные судьбы у этих ребят, один это сын директора театра, в каракулевой шапке, второй, тоже в приличной шапке, сын завпоста, а третий, в кирзовых сапогах, это сын билетерши Раечки, Валя Караваев, который стал актером. Он у Товстоногова работал.
Леонид Велехов: Хорошо фотографировать – это талант какой-то особый, или "фотограф щелкает и птичка вылетает"?
Юрий Рост: Булат Шалвович, которого я очень любил и которого я фотографировал много раз, одну мою фотографию, которую я люблю, не любил. Он сказал: "Мне не нравится эта фотография, потому что там я очень похож на себя". (Смех в студии.) А он прав. Фотограф щелкает, и птичка вылетает… Когда-то я, когда снимал Мравинского, написал небольшой текст и приписал ему слова о том, что фотография – это смерть момента. Я думаю, что это правда. Это не фиксация смерти момента. Это именно – нажимая затвор, ты убиваешь момент. Без этого он бы у тебя еще длился, а так ты его оборвал. Талант ли это? Не знаю. Я думаю, что в фотографии, может быть, самое главное – это мера вкуса. Если у человека он есть, Бог наделил, то…
Леонид Велехов: Вкус – это слишком общо. Я вижу случаи, человек какой-то мыльницей делает интересный кадр, а другой с невероятной какой-то аппаратурой ничего интересного сделать не может.
Юрий Рост: Я настаиваю на том, что это дело вкуса и отбора.
Леонид Велехов: А какое-то особое свойство глаза?
Юрий Рост: Можно придумать все, что угодно. Очень много книг написано на эту тему. На самом деле, ты должен увидеть кадр. Я очень часто, особенно, когда похуже стал видеть, фотографирую глазами. То есть я не фиксирую то, что я вижу, но, допустим, думаю – вот, сейчас можно было бы сделать вот этот кадр, вот этот человек, как он выглядит… На самом деле, наверное, в старое время надо было три раза увидеть. Первый раз – увидеть и нажать кнопку, второй раз – увидеть на негативе, третий раз – увидеть под увеличителем. Это могли быть разные вещи. Когда много лет спустя, после той первой фотографии, уже даже после первых выставок, я приехал в Париж, и Отар Иоселиани, который дружил с Картье-Брессоном, сказал: "Мамуля, давай я тебя отведу к нему?" Я говорю: "Ну, давай, конечно!" Картье-Брессон для меня это авторитет, безусловно. Это человек, который оказал влияние на фотографию в ХХ веке.
Леонид Велехов: Я думаю, даже на стиль эпохи в целом оказал влияние.
Юрий Рост: Да. Он с художественным образованием человек, который имел глаз, но, может быть, не имел руки. Фотограф может не уметь нарисовать, но он должен уметь увидеть. Так вот, мы пришли с Отаром к нему. Была очень интересная такая история небольшая. Отар сказал: "Вот, это мой друг. Он фотографирует". Жена его, Мартина, она сама фотограф, сказала: "Слушайте, ему девяносто лет уже. Он столько насмотрелся. Ему надоели эти фотографии, он смотреть не будет". (Смех в студии.) Отар сказал: "Тем не менее, есть у вас что-нибудь выпить?" Выпить нашлось. Пришел Картье-Брессон – высокий, интересный человек, абсолютно не выглядящий на свои годы, в красном свитере, и стал смотреть фотографии. Он посмотрел, пошел и принес мне свою книжку. Я счел, что это уже…
Леонид Велехов: Я думаю, что это уже было нечто!
Юрий Рост: Да. Потом у меня спросил про какой-то фотопортрет: "А кто это?" И я ему стал рассказывать. В течение трех часов я ему, собственно, пересказывал истории, которые связаны с людьми на фотографиях. Когда это все закончилось и Отар уже допил бутылку целиком один, Карье-Брессон встал и принес мне последнюю свою книгу, очень большую, "Европейцы", и на ней написал: "Европейцу от европейца".
Леонид Велехов: Слушайте!
Юрий Рост: Но этого мало. Он попросил, чтобы я ему напечатал одну фотографию, потому что он предполагал в свои зрелые годы сделать выставку любимых фотографий своих. Там было, по-моему, 72 или 73 фотографии – по одной фотографии от каждого фотографа. Она называлась "Выбор Картье-Брессона". Мне польстило, что из России было три фотографа – Родченко, Халдей, по-моему, или Бальтерманц, сейчас я забыл, но что-то из военной фотографии, и я.
Леонид Велехов: Хорошая компания!
Юрий Рост: Да. Они мне прислали такой проспект, вроде афишки, на котором были написаны имена всех участников этой выставки. Он мне сказал одну вещь, которая непосредственно отвечает на ваш вопрос и защищает мою позицию: "Мне это очень нравится все, но посмотрите соседние негативы".
Леонид Велехов: Интересно как!
Юрий Рост: И я понял, о чем он говорит. Потому что в тот момент, когда я выбирал, я был одним человеком. А спустя много лет я уже на эти карточки смотрел совершенно другими глазами. И в этих больших книгах, которые я сделал, в "Групповом портрете на фоне века" и в "Групповом портрете на фоне мира", там есть "соседние" негативы. Это был ему привет. Там и о нем есть текст. И любопытно, что сначала я выбрал другую его карточку, но потом посмотрел соседние негативы…
Леонид Велехов: Замечательно!
Юрий Рост: Так что, я думаю, трудно сказать, какая карточка лучше. Это вы, наверное, или еще кто-то, кто смотрит, может оценить. Но я думаю, что глаз фотографу нужен. Это компенсация за отсутствие руки.
Леонид Велехов: Насчет глаза и руки – это очень интересно. А я хочу еще один сюжет вспомнить, с которого я стал вас как журналиста идентифицировать и не могу забыть.
Юрий Рост: Собака!
Леонид Велехов: Конечно! Овчарка Пальма. И сейчас даже, в книжке вашей эту историю перечитывал, слезы на глаза навернулись.
Юрий Рост: Да, она меня преследовала, эта собака, как скелет в шкафу. Я потом писал про людей, про судьбы, как мне кажется, материалы гораздо более серьезные. Но собака так всех поразила. А вы знаете, что с ней произошло, с публикацией?
Леонид Велехов: Напомним, что это собака, которая два года провела во Внуково. Она ждала хозяина, который ее оставил у трапа и улетел.
Юрий Рост: Как выяснилось потом, из-за травмы глаза ему не дали на собаку медсправку. Это была заметка, которую перепечатали во всех странах. Кто-то мне сказал, что после окончания Второй мировой войны ничего подобного не было с газетными публикациями… (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Может быть, я грешу насчет возможного плагиата, но у меня такое ощущение, что знаменитый фильм с Ричардом Гиром, где он играет человека, которого собака много лет ждет на станции… Он уезжает на работу в город, она его всегда провожает до перрона и ждет его возвращения. И однажды он умирает на своей репетиции, а она после этого так и продолжает его ждать… Насчет плагиата я, конечно, шучу, это тоже был реальный случай.
Юрий Рост: Да, и я думаю, что еще были такие случаи с собаками. Знаете, дураки все-таки большие вокруг. Я им тогда предложил поставить во Внуково памятник собаке этой. Просто кусок трапа и собаку, которая лежит у него. И Внуково бы получило рекламу всемирную.
Леонид Велехов: Ну конечно!
Юрий Рост: И стоило бы это копейки по тем временам, собаку слепить… Вон Жора Франгулян слепил мне мою любимую кошку Дусю, когда она погибла.
Леонид Велехов: Дуся – это потрясающая Дуся тоже. Новелла о ней – чудесная.
Юрий Рост: Просто это была у меня кошка, которая открыла дверь и вошла. И все, стала у меня жить. С ней было много приключений. Одна смешная была история. Отар Иоселиани приехал из Парижа, у меня ночевал и пригласил как-то французских своих товарищей. Мы стали выпивать и закусывать. А у меня длинный стол такой – четыре метра. А Дуся интересовалась. Насчет выпивки она не волновалась, а насчет закуски она переживала. Надо посмотреть. И она заскакивала всегда на стол. Никогда не ходила среди еды, сидела в стороне и смотрела. И французы, перепугавшись, Отару закричали: "Какой кошмар! Ужас! У вас кошка на столе!" На что он им строго сказал: "Это не кошка, это наш товарищ". (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Замечательно! Я вспомнил передачу "Линия жизни", которая на "Культуре" была, куда вы пришли с кенарем.
Юрий Рост: С птичкой, Шуриком.
Леонид Велехов: И вот я сегодня вспомнил из Окуджавы: "Фотограф щелкает, и птичка вылетает", и сейчас подумал: вы поэтому пришли тогда с этим самым Шуриком? Фотограф с птичкой…
Юрий Рост: Шурик тоже был товарищ.
Леонид Велехов: Почему был? Где он?
Юрий Рост: Он исчез. Я думаю, что он на небесах. В один прекрасный день я проснулся, открыл клетку, а его нет. Нет и нет. Бывает. Я так и решил. Памятник ему я уже не заказывал у Жоры. У меня такой фарфоровый был. Да, Шурик был тоже приятель. Он очень многих знал, потому что всякий раз, когда я уезжал в командировку, я отдавал кому-нибудь его.
Леонид Велехов: А что такое животные в вашей жизни? Что они вам дают?
Юрий Рост: Сейчас, как говорил мой друг, кровельщик и энциклопедист Иван Андреевич Духин, кроме паучков Моти и Мити, у меня никого нет. И еще муха Марта.
Леонид Велехов: А почему перестали держать живность?
Юрий Рост: Я ездил в командировки. Дуся существовала только потому, что Иван Андреевич был. Они с ним лежали на крыше. Он за ней ухаживал. Я любил и Дусю, и Шурика, с ними общался. Но обязанности какие-то есть, когда живность дома. Ты не чувствуешь себя полностью свободным.
Леонид Велехов: Это конечно.
Юрий Рост: Но зато не бываешь полностью несчастливым.
Леонид Велехов: И одиноким не бываешь. От животных переходим к людям. Вы работали в лучших советских, а потом и российских, имея в виду "Новую", газетах.
Юрий Рост: Да.
Леонид Велехов: Какой все-таки ваш был звездный час – "Литературка", "Комсомолка", "Новая"?
Юрий Рост: Трудно сказать. Можно я скажу – это был звездный век мой. Потому что каждая из этих газет… Во-первых, я работал с лучшими редакторами. Я пришел в "Комсомолку", когда там был Юрий Петрович Воронов. Это был человек, который совершил высокий нравственный поступок, для того времени редчайший. Китобойная флотилия "Слава" это было государственное, правительственное, партийное дело…
Леонид Велехов: А, история с Соляником!
Юрий Рост: Да. Соляник, капитан этой флотилии, был членом Бюро ЦК Компартии Украины, то есть это для газетной критики недосягаемый, запретный уровень. Сахнин написал статью про то, что на самом деле творилось на этой "Славе" – приписки, очковтирательство и прочее. И Юрий Петрович решил ее поставить, хотя было понятно, чем это для него закончится. Он отпустил дежурного редактора, ведущего редактора. Остался один с техническим персоналом. Они поставили и набрали эту статью. Он все так сделал, чтобы никто, кроме него, не нес ответственность. Его сняли, сослали в "Правду" ответственным секретарем, но ненадолго, а потом в ГДР собкором. А он блокадный мальчик был и поэт.
Леонид Велехов: И неплохой поэт.
Юрий Рост: И хороший человек был. И для него это было все очень тяжело.
Леонид Велехов: Журналистика советского времени в ее лучших проявлениях качественно выше, чем нынешняя?
Юрий Рост: Конечно! Требования были выше. Для того чтобы пробиться там, надо было уметь писать. И надо было уметь писать так, чтобы читатель, который умеет читать, прочел.
Леонид Велехов: Да, да, да.
Юрий Рост: Мне кажется, что – да. Я беру "Комсомолку": Аграновский, Голованов, Володя Орлов, Руденко, Сима Соловейчик. Я просто боюсь перечислять, чтобы кого-то не упустить, потому что там в любом отделе такие журналисты были! Боря Грушин, который практически философ, он заведовал отделом пропаганды в "Комсомолке". Были разные люди. Были и негодяи.
Леонид Велехов: Где их не бывает? Вы такой по своему духу экстремал, адреналинозависимый, или нет? Я спрашиваю вас, потому что вспоминаю, конечно, потрясающий эпизод на Олимпиаде в Мюнхене в 1972 году, где вы снимали террористов.
Юрий Рост: Интересуюсь, скажем так. Я написал текст, между прочим, который называется "Высотный идиотизм" или что-то в этом роде. Я не чувствовал опасности, будучи защищенным профессией и аппаратом. У меня были ситуации. Мюнхен, там все-таки мне мало что угрожало. Другое дело, что надо было добраться и попасть туда.
Леонид Велехов: В том-то и дело! И это задним числом можно сказать, что "мало что угрожало".
Юрий Рост: А вот Грузия в 2008-м, где было очень тяжело и стремно, как сейчас сказали бы. Ош в 1990-м, конфликт, про который никто сейчас не вспоминает. Я там один был. В Грузии я был единственным. И в Вильнюсе я был. Но там у меня не было ощущения идиотизма. Это я ощутил, когда залез на Петропавловский шпиль.
Леонид Велехов: Как это вас угораздило?
Юрий Рост: Вылез, да и полез, как потом оказалось – без страховки. Так получилось. Это было до Эвереста. Потом-то я знал, как страховаться, что надо перецепляться. А так я привязал 30-метровую веревку к какому-то крюку и полез. А там 120 метров высота. Это был идиотизм.
Леонид Велехов: Все хорошо, что хорошо заканчивается.
Юрий Рост: Камера защищает. Когда ты смотришь в видоискатель, у тебя нет ощущения реальности.
Леонид Велехов: Скажите, почему вы, много и замечательно снимая и спортсменов, и актеров, и совершенно безымянных с точки зрения известности людей, не снимаете политиков никогда?
Юрий Рост: Нет, один раз снял.
Леонид Велехов: Михаила Сергеевича.
Юрий Рост: Да, когда он уже перестал быть политиком.
Леонид Велехов: А он для вас некое исключение?
Юрий Рост: Он для меня исключение, потому что он сохранил человеческое. А может быть, обрел человеческое после того, как ушел из политики и потерял любимую женщину. Потом, это один из немногих людей, который позволяет добрую иронию по отношению к себе. У меня есть, я не могу сказать, что это теория, потому что это будет очень круто, но такая примета, я бы сказал. Я не снимаю тех людей, которые отбирают что-то.
Леонид Велехов: То есть вампиров?
Юрий Рост: Вообще. Добавляют – пожалуйста. Крестьянин, который вырастил хлеб, добавил. Художник нарисовал – добавил, добрый человек доброты добавил. А политик ничего не добавляет. Он только отбирает.
Леонид Велехов: Михаил Сергеевич добавил.
Юрий Рост: Михаил Сергеевич добавил, да. Он за это расплачиваться будет. Когда-нибудь, когда, может быть, наша страна, которая, как сказал Николай Васильевич Гоголь, приводит себя в забвение, когда она из этого забвения выйдет, может быть, они оценят Горбачева.
Леонид Велехов: Это, несомненно, произойдет.
Юрий Рост: Это несомненно произойдет, может быть, у 5% или 15%. Основная масса разрушена очень сильно.
Леонид Велехов: Говоря про Михаила Сергеевича, не могу не вспомнить ваш потрясающий рассказ о его беседе с этим вашим замечательным другом Иваном Андреевичем.
Юрий Рост: Да. Это была честная беседа. Надо представить себе еще Ваню, Ивана Андреевича Духина, которого мне очень не хватает. Я потерял очень многих друзей. Каждый из них потеря большая, а Ваня к тому же был рядом. Это человек, который сидел на крыше все время. Он что-то ремонтировал.
Леонид Велехов: Он был рабочий, да? Кто он был по профессии?
Юрий Рост: Он был рабочий. Он был историк. Он был мыслитель по профессии. Когда я приехал в Париж однажды, встретился там с Гинзбургом. Я говорю: "Слушай, Алик, а ты не помнишь, может быть, такого человека, который сидел у вас время от времени. Такой лысоватый, в кепке, кровельщик". Он говорит: "Ваню?" Я говорю: "Да, Ваню". Он говорит: "Ты что, конечно, я помню Ваню. Он прятал наши все бумаги".
Леонид Велехов: С какой историей человек!
Юрий Рост: Он говорит: "Он же был кровельщик. Поэтому он там по крышам лазил. Куда он мог спрятать, не мог спрятать никто". Сам Ваня никогда об этом не говорил. Ваня дарил колокола церквям, восстанавливал хоругви, дарил иконы. Он знал наизусть всего Тютчева. Однажды мы на крыше пили чай, он мне стал читать "Евгения Онегина", сбился на тридцатой минуте и сказал: "Вот видишь, что с памятью стало". (Смех в студии.) Он знал великолепно историю Москвы. Так вот, они сидели с Горбачевым. Как раз вышла его книжка про колокола. Я говорю: "Михаил Сергеевич, давайте мы это дело отметим". Пришел Ваня в бушлате, в кепке. Они сели, выпили по рюмке, стали разговаривать и разговаривали довольно долго. Мы с Митей Муратовым сидели и выпивали-закусывали. Кстати, Горбачев пришел со своим, не пришел на халяву. У него с собой была корзинка, в ней был хамон, десяток крутых яиц, огурцы, помидоры, бутылка водки.
Леонид Велехов: Хороший набор.
Юрий Рост: Нормально, да. И Митя уже устал оттого, что они сидят и беседуют. Он говорит: "Глядя на вас, вспоминаешь бессмертное произведение "Ленин и печник". Горбачев как будто не обратил внимания, а потом повернулся к Мите и говорит: "Знаешь, Митя, я тут разговариваю с Иваном Андреевичем уже час, и я не знаю, кто из нас Ленин, а кто печник". (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Замечательно!
Юрий Рост: Такие люди. Практически о каждом из своих героев я могу рассказывать очень долго.
Леонид Велехов: Мне кажется, что если в спортивную область вернуться и воспользоваться терминологией, то вы чемпион по коммуникабельности, по количеству друзей…
Юрий Рост: Нет, нет, я интравертный человек.
Леонид Велехов: А откуда тогда что берется? Это все на вас как-то летит, что ли, само?
Юрий Рост: Я ленивый, но любопытный. Я прекрасно понимал, что дружба требует затрат, времени и усилий. Но мне всегда было легче потратить время на усилия дружбы, чем на усилия труда. (Смех в студии.) На самом деле, я очень любил своих друзей, люблю и продолжаю любить. Они для меня все живы. В моей мастерской висят фотографии с первой большой выставки в ЦДХ, очень хорошей. Они в таких черных паспарту, на которых я напечатал, по-моему, никогда в мире это не делали, тексты. Какой-то неумный человек зашел и говорит: "Что ты как в склепе живешь?" Я ему сказал, что он неумный человек, ну, какими-то другими словами. Я говорю: "Ты понимаешь, эти все люди живые. Я ведь их снимал, когда они были живые. И они все здесь живы".
Леонид Велехов: Замечательно!
Юрий Рост: Поэтому все мои друзья со мной.
Леонид Велехов: Напоследок не могу не спросить, не желая при этом наш разговор нарочито политизировать, но все-таки Киев ваша малая родина…
Юрий Рост: Почему малая? Я не люблю это слово. Родина.
Леонид Велехов: Родина. Как вы смотрите на то, что произошло, происходит? Чем это все закончится? Есть ли свет в конце тоннеля?
Юрий Рост: Чем все это закончится – я не знаю. Я надеюсь, что это закончится как-то. Скажу вам такую притчу, которую я почерпнул в нашем гастрономе у Покровских ворот. Сейчас там "Дикси", а раньше был гастроном. И там был отдел для ветеранов. Яйца, которые стоили, допустим, 90 копеек, в нем продавались по 80. Подошла старушка. Там была Света, продавщица. У нее сверху, по груди, все было запачкано, а остальное чисто. Она вот так вытирала руки. И старушка сказала: "Света, а что, яиц по 80 копеек нет?" И Света подняла на нее глаза и ответила: "Все имеет смысл кончаться". (Смех в студии.) Альтернатива войны – мир. Я надеюсь. Мне очень бы хотелось, чтобы безумие нашего правительства закончилось. Самых близких друзей мы превратили во врагов – Грузию и Украину.
Леонид Велехов: Да, одного за другим.
Юрий Рост: Самые близкие! Грузия даже ближе Украины была, несмотря на то что с украинцами мы славянские народы, очень много общего. Но грузинская культура, кино, театр, поэзия, литература – это все как наше родное было
Леонид Велехов: Живопись замечательная.
Юрий Рост: В каждой семье были "свои" грузины. Неважно, кто это были – это могли быть рабочие, милиционеры, актеры. У меня такое ощущение, что у наших Путина, Медведева, Сечина не было друзей в Грузии. (Смех в студии.) Если бы были, они были бы другими.
Леонид Велехов: И в Украине у них, судя по всему, не было друзей.
Юрий Рост: Там был Медведчук все-таки. (Смех в студии.) Я на него надеюсь. Может быть, он как-то что-то сделает. А может быть, они такие именно потому, что у них не было друзей. Я не знаю.
Леонид Велехов: Замечательно, Юрий Михайлович! Что говорить-то… Слов нет. Спасибо.
Юрий Рост: Спасибо вам, что вы меня выслушали.
Леонид Велехов: Спасибо!
