Ссылки для упрощенного доступа

Виктор Живов: Из истории византийской культуры


[ Радио Свобода: Программы: Россия ]
[Архив]

Виктор Живов: Из истории византийской культуры

Автор и ведущаяЕлена Ольшанская
РедакторАлексей Цветков

Новая эра. Передача пятая Благодарность Михаилу СУББОТИНУ, США

Византийский император (по-гречески - василевс), он же - самодержец (по-гречески - автократор) был священной фигурой. Золото и пурпур служили символами его величия, он сидел на пурпурных подушках, подписывался пурпурными чернилами, и только он один мог надевать пурпурные сапожки. Появление государя перед толпой готовилось заранее: предусматривали, где должны стоять встречающие его горожане, какими славословиями им следует его приветствовать. Императоры были всевластны, но за тысячелетнюю историю Византии половина из них пала жертвой переворотов: одних отравили, другие были утоплены, ослеплены, заточены в монастырь.

Елена Ольшанская: "Ipsa philosophia Christus": Христос - сама философия. Высокая античная ученость и вера в Христа встретились еще до того, как при императоре Константине Великом новая религия получила официальный статус в Римской империи. Отцы церкви были высокообразованными людьми, греческую философию они называли "детоводительницей ко Христу". Однако соединение двух разных культур отнюдь не было бесконфликтым, особенно когда оно легло в основу государственного строительства.

Виктор Маркович ЖИВОВ - заместитель директора Института русского языка имени академика В.В.Виноградова (Москва) и профессор университета Беркли (США). Вашему вниманию предлагается его пятая лекция из цикла "Новая эра".

Виктор Живов: Мы говорили о византийской образованности, о том, что система этой образованности - пайдея - сохранялась и после принятия христианства. А что такое - стать христианином, что это значит? Вот, скажем, у нас есть чудесная история, рассказанная Феодоритом Кирским о сирийском святом Симеоне Столпнике. Симеон пользовался фантастическим влиянием на христианском Востоке, он обладал даром провидения и даром чудотворения, к нему приходили толпы людей разрешать свои вопросы и споры. И вот Феодорит рассказывает, как Симеон обратил в христианство целое племя бедуинов. Конечно, встает вопрос: а что значит, что он их обратил? Феодорит, который был епископом, образованным человеком и мыслил более или менее так же, как мы, вероятно, полагал, что Симеон изложил им истины веры. Но вопрос еще в том: а что эти бедуины, которые это все услышали, что они из этого восприняли? Мы знаем, как переменилась их жизнь после этого. Феодорит сообщает, что они тут же разбили своих идолов (это значит, что они отреклись от своей старой веры) и перестали есть мясо верблюдов и диких ослов, что, конечно, тоже воплощало их переход в новую жизнь. А вот сколько здесь было убеждения в новом религиозном учении - этого мы не знаем. Вот это проблема. И эта проблема может решаться по-разному. Мы знаем, например, что когда болгары крестились от византийских миссионеров, царь Борис написал послание тогдашнему Римскому папе Николаю со своими недоуменными вопросами: что мы должны сделать, чтобы стать христианами? Его не очень устраивали, видимо, эти византийские миссионеры, и он проверял, что делать с теми, которые едят жертвенную еду. И папа Николай, вероятно, в полном согласии с византийскими миссионерами, отвечает, что жертвенную еду есть нельзя. А потом царь Борис спрашивает: что делать с женщинами, которые носят штаны, как полагалось у протоболгар? Папа отвечает: это совершенно никакого отношения к вере не имеет, мы не говорим об одежде, мы говорим о душе. Но византийские миссионеры явно говорили, что христианка штанов носить не может. Так вот: что нужно для того, чтобы стать христианином, где проходит граница между тем, что можно оставить при себе, сохранить из прежнего, а от чего действительно необходимо отказаться?

Елена Ольшанская: "Стремись, сын, куда желаешь; :хочешь ли ты учиться в Афинах, или в Финикии в Берите, или в Александрии, - всякая страна да протекает быстро под твоими поспешающими стопами и произращает под ними прекрасные цветы, сладкую чашу наук жадный твой ум да исчерпает до дна; не пощажу ни имущества, ни труда, ни всего прочего, что способствует смертным к приобретению великих доблестей", - так наставлял своего сына знатный и образованный ромей (то есть, гражданин Римской империи), родственник великого христианского святого Григория Богослова. Сам Григорий Богослов в юности посещал эллинскую школу в Афинах вместе с Василием Великим и его братом Григорием Нисским. Будущий Иоанн Златоуст был учеником язычника, ритора Либания в Антиохии, святой Иероним, первый переводчик Библии на латинский язык, изучал классическую науку в Риме, блаженный Августин - в Карфагене, Риме и Медиолане.

Виктор Живов: Насколько образованность может быть включена в жизнь нового христианина? Ответ великих каппадокийцев, прежде всего, святого Василия Великого, был вполне однозначен - может. Эти навыки учили тому, что такое дружеские отношения, как нужно контролировать свой гнев, как нужно вести себя в публичных обстоятельствах, в частности, перед вызовами, которые тебе бросает толпа. Тут было много искусства, необходимого для социальной жизни. Конечно, с точки зрения христианства, все это были мелочи сравнительно с откровением Бога Слова. Но эти мелочи, тем не менее, были существенной частью жизни, а для большинства населения они составляли существо понятия добродетели. Христианство - это высшая философия. Высшая философия не всем доступна. Но тот, кто искренне, ревностно стремится к Богу, он, конечно, уходит далеко за рамки образованности и приходит к этой высшей философии, в которой он живет. Он живет с Христом. Надо помнить, что Василий Великий был одним из основателей восточного монашества. Но это был выбор не для всех.

Собственно говоря, переход, формальный переход в христианство мог откладываться очень надолго. Как правило, люди из высшего класса в детстве не крестились, они крестились, заканчивая свои молодые годы. И Василий Великий, и Григорий Богослов крестятся уже тогда, когда они возвращаются после своего обучения. Крещение становится, если угодно, переходом к высшей христианской жизни. А до этого можно жить более или менее прежней жизнью, конечно, не принося жертвы языческим богам.

Елена Ольшанская: Важной фигурой в жизни христианского города был епископ, которого первоначально на эту должность всенародно избирали. Так взошел на Константинопольскую кафедру Иоанн Златоуст, а на кафедру в Милане - Амвросий Медиоланский, который в тот момент еще даже не принял крещения. Однако не все пастыри оправдывали выбор граждан. Однажды, - рассказывает историк церкви, - во время заседания Константинопольского синода при Златоусте кто-то подал жалобу на архиепископа Эфесского Антонина. Вот в чем он обвинял его: он купил за деньги свой епископский сан и, дабы возвратить потраченный капитал, продавал должности в своем округе. Смотря по доходности, он обложил таксою все епископства, на которые назначал архиереев; те, в свою очередь, возмещали издержки через продажу священнических мест и Святых Тайн. Антонин приказал обращать священные сосуды в слитки и дарил это серебро своему сыну; от дверей крещален похищал мрамор, которым украсил свою баню; перенес в свой триклиний колонны, принадлежавшие церкви. И так далее. Антонин умер раньше, чем кончился его процесс. Однако вакантное место тут же стало предметом искательства многих кандидатов; каждый хотел подкупить избирателей. К Иоанну Златоусту пришла жалоба, в которой говорилось: "В то время, как мы пишем к тебе, щедро раздаются деньги в Эфесе, и стая бешеных волков бросается на нашу епископскую кафедру, как на свою добычу". Златоуст принужден был предпринять путешествие в Эфес и избрать для этого города нового, правильно поставленного предстоятеля.

Виктор Живов: Епископы унаследовали важнейшую функцию античного философа, а именно, предстательства перед властями. Чем, прежде всего, давала себя чувствовать императорская власть? Я бы сказал так - возможностью императорского гнева. Императорский гнев - это само по себе некоторая институция. И именно эта угроза заставляла налогоплательщиков платить налоги и исполнять другие повинности, даже когда это грозило голодом и конечным разорением. Куда было деться? Оставалась возможность бунта, и бунты случались часто. Исход этих конфликтов мог быть различным. Хотя карательные меры время от времени применялись, например, убийство, по приказанию императора, в определенной пропорции жителей города - бунт в этом смысле всегда был очень рискованным предприятием. Но в большинстве случаев императоры обходились угрозами. А средством разрешения конфликта было предстательство, когда раздавалась свободная речь философа, и она смягчала гнев властителя. Вот теперь эту роль брал на себя епископ. Так было, скажем, во время восстания в Антиохии в 387 году. Епископ Флавиан призвал на помощь отшельника Македония. Македоний встретил посланцев императора словами о том, что император создан из того же вещества, что и бунтовщики, и гнев его несправедлив. После этого Флавиан смог отправиться в Константинополь и выпросить у императора Феодосия Великого милосердие к городу ( к Антиохии). Конечно, и сам император был по разным причинам заинтересован в мирном исходе. Но от него зависело, кого он изберет в качестве укротителя своего гнева. И то, что после Константина Великого выбор почти всегда падал на христианское духовенство, как раз и означает, что оно переняло эти функции предстательства. Конечно, не всегда все кончалось мирно. Когда в 390 году случился бунт в Фессалониках, тот же Феодосий, он был в это время в Милане, распорядился в качестве наказания убить несколько тысяч жителей города. Как пишет церковный историк, город был залит кровью невинно убиенных. И Амвросий Медиоланский, епископ Милана, великий святой, написал императору проникновенное письмо о гневе как наследии первородного греха, он убедил его принести публичное покаяние. Феодосий приходил в собор в Милане без императорских регалий и в течение нескольких недель был отлучен от причастия.

Елена Ольшанская: "По плоти император подобен всем смертным, однако же властью он подобен богу" - писал дьякон Агапит в трактате "Зеркало властителя" (6 век). Во время приемов император восседал на двухместном троне: в будни - на правой его стороне, а в воскресенье и праздничные дни - на левой, оставляя место для Христа, которого символизировал положенный на сиденье крест. Самодержец был космическим существом, к нему прилагали торжественный эпитет "солнце". Во время церемоний, подобно статуе, он занимал место в нише или между двух колонн и никогда не стоял на полу, но всегда на особом возвышении.

Виктор Живов: Приняв христианство, Константин Великий отнюдь не собирался ограничивать свою власть или подчинять свою государственную деятельность церковному руководству. Церковь должна была вписаться в структуру империи, и в центре этой структуры, конечно, стоял император. Поэтому неудивительно, что он получает особый статус в поддерживаемой и господствующей благодаря именно этой поддержке церкви. Константин мог именоваться внешним епископом. Это, конечно, метафора, потому что никакого такого статуса в своем каноническом устройстве церковь не предусматривает. Но определенный сакральный статус император все же получил. Скажем, в отличие от прочих мирян, он мог входить в алтарь через царские врата и причащаться в алтаре вместе со священнослужителями по священническому чину. Об отношениях христианства и империи в Византии нередко говорят - во всяком случае, говорили, может быть сейчас это стали делать меньше - как о цезарепапизме. Под цезарепапизмом понимается соединение в одном лице главы государства и церкви. Иногда это соединение датируется первым христианским правлением, то есть, временем Константина Великого. Иногда его относят ко времени Феодосия Второго - это У век. Образец для такого определения давали церковно-государственные отношения в протестантских странах, где монарх стоял во главе церкви и мог именоваться высшим епископом, как, скажем, и по сей день в англиканской церкви. Для восточной империи это, на самом деле, нехарактерно. Хотя позже, в 8 веке, императоры-иконоборцы могли именовать себя "царь и священник". Но, вообще говоря, цезарепапизм - это так же далеко от правдоподобия, как и противоположная картина, которую тоже нередко рисуют, определяющаяся доктриной "симфонии священства и царства". Такая доктрина была формулирована в Византии в 9 веке. Но ни цезарепапизм, ни симфония никак не описывают реальные отношения власти и церкви. Реальная картина была сложнее и противоречивее. Церковь отнюдь не находилась в полном подчинении у императора. Более того, нее были мощные рычаги давления на императорскую власть, и неоднократно она ими весьма успешно пользовалась. Тем не менее, император располагал громадным могуществом, и в случае конфликта он мог сместить константинопольского патриарха, не говоря уже о других архиереях.

Елена Ольшанская: Возвышение василевса до живого бога сопровождалось показной униженностью. Облаченный в шелковый плащ с жемчужными нитями, император держал в одной руке "державу" - символ земной власти, а в другой - "акакию", мешочек с прахом, напоминавший о бренности всего сущего. Вступив на престол, государь должен был выбрать мрамор для собственного саркофага. После победы он вступал в город пешком, а перед ним на колеснице, запряженной белыми лошадьми, везли икону Богоматери, которую славили как истинную победительницу: В подражание Христу византийский император раз в год на Пасху омывал ноги нескольким константинопольским нищим: Важной функцией императора было право казнить, увечить, ссылать подданных, лишать их имущества, смещать с государственных постов. Император - это не только верховный судья, администратор, законодатель, но и воплощенный закон. Согласно римско-византийскому праву, все, что угодно государю, приобретает силу закона:

Виктор Живов: Культ императора был объединяющей и легализующей силой в дохристианской Римской империи. Этот культ императора отнюдь не исчезает с принятием христианства в качестве господствующей религии империи. Раньше, конечно, христиане претерпевали гонения, они отказывались поклоняться императору как божеству. А императорской властью это понималось как доказательство их нелояльности. Когда императоры стали христианами, возражения христиан против гражданского, если угодно, секулярного культа отпали. Конечно, некоторые формы этого культа претерпели изменения, скажем, жертвы были полностью запрещены указом Феодосия Великого. Но культ императора сохранялся. Он сохранялся в течение всего существования Византии. Портреты и статуи императоров продолжали украшать триумфальные памятники, ипподромы, официальные учреждения, императорские дворцы, площади и улицы византийских городов. Замечу, между прочим, что в иконоборческий период, когда уничтожались христианские изображения, императорское искусство процветало. Византийские иконоборцы, в отличие от сирийских или франкских иконоборцев, с этой традицией расставаться не собирались. Императорские изображения сохраняли свой характер и сохраняли свой престиж официального изображения верховной власти, который они получили еще в античном Риме. Скажем, Константин Пятый, иконоборческий император, самый страшный из иконоборцев, приказал изобразить в парадном императорском дворце в Константинополе сцену ипподрома с торжествующим императором вместо серии изображений вселенских соборов, которые перед этим были с этих стен смыты.

Елена Ольшанская: "Византийцам был присущ традиционализм в отношении к собственному государству. Оно рассматривалось ... с одной стороны, как Новый Израиль, как избранный народ, а с другой - как непосредственное продолжение империи цезарей, - писал знаменитый историк-византинист Александр Каждан. - Идея избранничества воплощалась в представлении, будто византийские порядки идеальны, и потому социальные бедствия объяснялись не пороками общественного строя, а злоупотреблениями отдельных носителей власти (особенно охотно, разумеется, вина возлагалась на государей недавнего прошлого). Идея преемственности от Рима выражалась, помимо всего прочего, в учении о господстве василевса над всей ойкуменой, т. е. над всеми территориями, которые некогда находились под скипетром Августа".

Виктор Живов: Представление о христианской империи включалось как часть христианского учения о спасении. Христианская империя, чем она была? Она была инструментом спасения. А христианский император был избранником Божиим на Земле, поставленным Богом для того, чтобы вести народы по пути спасения, чтобы быть защитником и опорой истиной церкви. А вот в плане культуры: иконографии императоров, конечно, эволюционировала, но она преемственно воспроизводила те типы, которые сложились в Риме Ш века. Как изображали императора, так его и продолжали изображать. Поясные портреты, в анфас и в рост, конные статуи императоров, император-триумфатор, император, преследующий варвара, императорская охота - все эти сюжеты сохранялись. Я процитирую сейчас известную книгу крупнейшего историка Андрея Грабаря "Император в византийском искусстве"( русский перевод ее недавно вышел). Грабарь пишет: "Доля влияния императорского искусства показалась нам значительной как в образовании христианской иконографии, так и в манере, в которой искусство церковное подавало некоторые сюжеты писания". Римское имперское искусство было главным образом триумфальным. И христиане, допускавшие, что власть Бога - это нечто вроде проекции власти императора на вселенную, усвоили символическое искусство этой власти. Можно вспомнить, скажем, как строилась иконография Христа. Например: Христос, принимающий дары верных (верные - это ангелы, евангелисты, апостолы, святые, старцы Апокалипсиса) соответствует императору, принимающему приношения своих поданных и побежденных врагов. Христос, которому поклоняются верные, соответствует императору, которому поклоняются или которого приветствуют его подданные и побежденные враги. Христос, который попирает аспида или василиска - образ победы над смертью - соответствует императору, который попирает варвара, то есть, это образ победы над врагом. Инвеститура Христом, когда Христос кого-то поставляет, например, святого Петра, или святых, которых Христос венчает, похожа на инвеституру императором высших сановников двора. Христос, который увенчивается Божественной десницей, похож на императора, который коронуется Божественной десницей, и так далее. Не менее разительные изменения происходят в богослужении. Культ, то есть, священное действие, имел важнейшее значение для язычества. Не для философов, но для основной массы языческого населения религия была прежде всего культом: мистериями, обрядами, церемониями, которые освящали жизнь и приносили ей благословение от соответствующих моменту богов. Вот эта мистериальность, присущая, конечно, и раннехристианскому богослужению, но ограниченная в нем чаянием грядущего царствования, а не освящением земного бытия, становится теперь важнейшим моментом в христианском понимании культа. Это сказывается, прежде всего, на восприятии храма, культового места. В ранней церкви здание, в котором совершается богослужение, никакой особой роли не играет. Это место, где собирается община, вот и все. Первомученик Стефан в "Деяниях апостолов" говорит Синедриону, противопоставляя христианство и иудаизм: "Всевышний не в рукотворных храмах живет". А вот со времени Константина Великого храм приобретает самостоятельное значение. Он становится храмом-святилищем, который приобщает к священному того, кто в него вступает. И архитектура храма, которая совмещает античный надгробный храм-памятник и базилику (базилика - это место античного публичного собрания) отражает это новое восприятие. С этим же новым восприятием связана и идея святых мест, скажем, Иерусалим, гробницы апостолов, погребение мучеников и так далее. Они выступают как средоточие чувства священного, причем, материализованного и локализованного, находящегося в данном месте, введенного в саму ткань природной жизни. Отсюда, скажем, перенесение мощей. Характерна связь этих новых святых мест с гражданской жизнью, тенденция освятить ими жизнь города, общества, империи: Главный источник этой торжественности нужно видеть не в языческих культах как таковых, а в придворном императорском церемониале. Скажем, процессии, которые становятся характерной формой богослужения. Вводятся множество форм входов, выходов, литаний, перемещений всей молящейся общины с места на место, и это придает богослужению характер не только внутреннего, но и внешнего динамизма, делает его изобразительным, драматичным. Другой пример - это пышный расцвет гимнографии, все усложняющаяся система церковного пения, которая займет с течением времени огромное место, так что гимнами зачастую будет вытеснен первоначальный библейский материал. И об этом же говорит развитие внешней стороны культа: облачение, каждение, святильники и т.д., обрастание целым хозяйством. Акцент смещается с переживания грядущего царства на содержание вспоминательно-историческое.

XS
SM
MD
LG