Среди моих иностранных друзей есть семья, которая усыновила российского ребенка. Это был долгий и хлопотный процесс. Мне из всех переживаний того времени врезались в память их разговоры о том, что будет, когда они войдут в детский дом и им предоставят право выбрать. Выбрать? Из детей? Из этих многих пар глаз? Из тех, кто – каждый – смотрит на тебя с затаенной надеждой? Они ведь знают, зачем вы пришли. И многие помнят, что такое семья. А те, кто не знает и не помнит, живут в легенде о семье. И для них это ожидание мечты еще острее.
Но момент выбора прошел просто. Так получилось. Они увидели этого ребенка, ребенок увидел их, и никаких сомнений не осталось. Затем были еще хлопоты с загранпаспортом, с местными властями в стране будущего проживания, которые должны были проверить, есть ли у ребенка комната, есть ли игрушки, не опасные ли они, есть ли мебель, кроватка, закрыты ли розетки и выключатели, нет ли острых углов – их, как и розетки, надо скрыть под пластиковыми насадками... В конечном итоге все требования были учтены, ребенок приехал. Их первый шок пришел сразу: они неплохо говорили по-русски, но они не понимали ребенка. Я приехала к ним немедленно. Но я, русская, тоже не понимала ребенка. Ребенку было тогда четыре года. Он провел всю жизнь в детском доме. В детдоме их мало учили русскому языку. И они сформировали свой язык общения, который отдаленно напоминал русский – только каким-то звуковым рядом, сочетанием фонетических форм.
Это было первое вступление в быт российских детских домов. Второе пришло очень быстро и оставило в моей душе намного больший след. Мы пошли обедать в небольшой ресторан. Я спросила, что заказать ребенку: сок, кока-колу? «Воду», – ответила мама. И на мой удивленный взгляд пояснила: «Он открыл для себя понятие "вода"».
Их не поили водой в детском доме. Их учили, что воду из крана пить нельзя. Это был хороший детский дом – там думали о здоровье детей. Им говорили, что воду из крана пить нельзя, и готовили чай или компоты. На воду из бутылок у детского дома не хватало денег. Бутылочная вода слишком дорогая по сравнению с компотами. И приемный ребенок моих друзей в своей новой жизни упивался водой. Ребенок вдруг открыл для себя вкус воды. Ребенок был абсолютно счастлив, наполняя стакан прозрачной Evian. С тех пор прошло десять лет.
Эти сцены стоят у меня сейчас перед глазами. Я смотрю сообщения, что новый российский закон противоречит международному праву, что он в конфликте с международными обязательствами, которые Россия на себя взяла... При чем здесь право? При чем нормы? При чем любые принудительные механизмы, выработанные человечеством? А собственных человеческих норм нет?
Похоже. Этот закон об усыновлении уже назвали «антимагнитским». У меня в связи с этим возникает только один вопрос: в чем состоит «анти»?
С чего начиналось «дело Магнитского». С того, что 24 ноября 2008 года по обвинению в уклонении от уплаты налогов в крупном размере в Москве был арестован юрист аудиторской компании Firestone Duncan Сергей Магнитский. Клиентом этой компании был инвестиционный фонд Hermitage, когда-то самый крупный инвестиционный фонд в России, но уничтоженный после того, как его основателю и исполнительному директору Уильяму Браудеру было в 2005 году отказано во въезде в страну.
На самом деле Магнитский вскрыл коррупционную схему.
Что произошло между 2005 и 2008 годами? Лишенный права въезда в Россию глава фонда Hermitage и успешный финансист Уильям Браудер позаботился о своей собственности и увел капиталы из принадлежащих ему фирм. В июне 2007 года милиция совершила рейд в аудиторской компании Firestone Duncan и изъяла печати и бумаги трех фирм, принадлежащих Hermitage: «Рилэнд», «Махаон» и «Парфенион». Дальше в 2007 году эти фирмы неожиданно для владельца перешли во владение фирмы «Плутон» из Казани. Потом сменили прописку… Потом новые владельцы подали прошение о возврате налогов (что вполне обоснованно, ведь капитал был изъят, у них были только документы на фирмы-пустышки), потом им за два дня в срочном порядке вернули выплаченные ранее налоги на сумму в 230 миллионов долларов...
Проблема только в одном. Все эти махинации были совершены с помощью документов, изъятых милицией, и после изъятия. Каким образом документы, конфискованные милицией (сейчас бы сказали – полицией), попали к новому владельцу, человеку ранее судимому? Почему все официальные инстанции решили, что именно этому человеку надо вернуть ранее уплаченные налоги на сумму в 230 миллионов долларов? Как получилось, что даже на жалобу изначального владельца в Кремле не отреагировали? Когда на все эти вопросы был найден документальный ответ, Сергей Магнитский подал иск. Те самые люди, против которых он выступил, в 2008 году упекли его в тюрьму.
И все это было бы сложно описывать журналисту, опираясь на документы только одного источника – Сергея Магнитского, если бы не одно обстоятельство. Магнитского в СИЗО довели до смерти. Он умер 16 ноября 2009 года.
С тех пор прошло три года. Ни один из вопросов, которые я привела выше, не получил ответа. 230 миллионов оказались достаточно большой суммой, чтобы их прохождение через счета в Швейцарии и квартиры в Дубае смогли отследить. Смерть Сергея Магнитского обросла массой подробностей. От пыток перед кончиной до уголовного дела против его тела, от войны в интернете и международных санкций до молчания Кремля.
Порой мне кажется, что каждая новая шумиха в России по поводу Магнитского – это лишняя пиар-кампания, призванная скрыть одно – никто до сих пор не дал ответа на вопрос по существу: куда исчезли 230 миллионов долларов из российского бюджета. Сейчас жертвами шумной кампании с целью умолчать стали дети сиротских приютов. Это сильный козырь в общественной полемике. Но можно ли найти сильнее цинизм, чтобы не отвечать на вопросы?
Но момент выбора прошел просто. Так получилось. Они увидели этого ребенка, ребенок увидел их, и никаких сомнений не осталось. Затем были еще хлопоты с загранпаспортом, с местными властями в стране будущего проживания, которые должны были проверить, есть ли у ребенка комната, есть ли игрушки, не опасные ли они, есть ли мебель, кроватка, закрыты ли розетки и выключатели, нет ли острых углов – их, как и розетки, надо скрыть под пластиковыми насадками... В конечном итоге все требования были учтены, ребенок приехал. Их первый шок пришел сразу: они неплохо говорили по-русски, но они не понимали ребенка. Я приехала к ним немедленно. Но я, русская, тоже не понимала ребенка. Ребенку было тогда четыре года. Он провел всю жизнь в детском доме. В детдоме их мало учили русскому языку. И они сформировали свой язык общения, который отдаленно напоминал русский – только каким-то звуковым рядом, сочетанием фонетических форм.
Это было первое вступление в быт российских детских домов. Второе пришло очень быстро и оставило в моей душе намного больший след. Мы пошли обедать в небольшой ресторан. Я спросила, что заказать ребенку: сок, кока-колу? «Воду», – ответила мама. И на мой удивленный взгляд пояснила: «Он открыл для себя понятие "вода"».
Их не поили водой в детском доме. Их учили, что воду из крана пить нельзя. Это был хороший детский дом – там думали о здоровье детей. Им говорили, что воду из крана пить нельзя, и готовили чай или компоты. На воду из бутылок у детского дома не хватало денег. Бутылочная вода слишком дорогая по сравнению с компотами. И приемный ребенок моих друзей в своей новой жизни упивался водой. Ребенок вдруг открыл для себя вкус воды. Ребенок был абсолютно счастлив, наполняя стакан прозрачной Evian. С тех пор прошло десять лет.
Эти сцены стоят у меня сейчас перед глазами. Я смотрю сообщения, что новый российский закон противоречит международному праву, что он в конфликте с международными обязательствами, которые Россия на себя взяла... При чем здесь право? При чем нормы? При чем любые принудительные механизмы, выработанные человечеством? А собственных человеческих норм нет?
Похоже. Этот закон об усыновлении уже назвали «антимагнитским». У меня в связи с этим возникает только один вопрос: в чем состоит «анти»?
С чего начиналось «дело Магнитского». С того, что 24 ноября 2008 года по обвинению в уклонении от уплаты налогов в крупном размере в Москве был арестован юрист аудиторской компании Firestone Duncan Сергей Магнитский. Клиентом этой компании был инвестиционный фонд Hermitage, когда-то самый крупный инвестиционный фонд в России, но уничтоженный после того, как его основателю и исполнительному директору Уильяму Браудеру было в 2005 году отказано во въезде в страну.
На самом деле Магнитский вскрыл коррупционную схему.
Что произошло между 2005 и 2008 годами? Лишенный права въезда в Россию глава фонда Hermitage и успешный финансист Уильям Браудер позаботился о своей собственности и увел капиталы из принадлежащих ему фирм. В июне 2007 года милиция совершила рейд в аудиторской компании Firestone Duncan и изъяла печати и бумаги трех фирм, принадлежащих Hermitage: «Рилэнд», «Махаон» и «Парфенион». Дальше в 2007 году эти фирмы неожиданно для владельца перешли во владение фирмы «Плутон» из Казани. Потом сменили прописку… Потом новые владельцы подали прошение о возврате налогов (что вполне обоснованно, ведь капитал был изъят, у них были только документы на фирмы-пустышки), потом им за два дня в срочном порядке вернули выплаченные ранее налоги на сумму в 230 миллионов долларов...
Проблема только в одном. Все эти махинации были совершены с помощью документов, изъятых милицией, и после изъятия. Каким образом документы, конфискованные милицией (сейчас бы сказали – полицией), попали к новому владельцу, человеку ранее судимому? Почему все официальные инстанции решили, что именно этому человеку надо вернуть ранее уплаченные налоги на сумму в 230 миллионов долларов? Как получилось, что даже на жалобу изначального владельца в Кремле не отреагировали? Когда на все эти вопросы был найден документальный ответ, Сергей Магнитский подал иск. Те самые люди, против которых он выступил, в 2008 году упекли его в тюрьму.
И все это было бы сложно описывать журналисту, опираясь на документы только одного источника – Сергея Магнитского, если бы не одно обстоятельство. Магнитского в СИЗО довели до смерти. Он умер 16 ноября 2009 года.
С тех пор прошло три года. Ни один из вопросов, которые я привела выше, не получил ответа. 230 миллионов оказались достаточно большой суммой, чтобы их прохождение через счета в Швейцарии и квартиры в Дубае смогли отследить. Смерть Сергея Магнитского обросла массой подробностей. От пыток перед кончиной до уголовного дела против его тела, от войны в интернете и международных санкций до молчания Кремля.
Порой мне кажется, что каждая новая шумиха в России по поводу Магнитского – это лишняя пиар-кампания, призванная скрыть одно – никто до сих пор не дал ответа на вопрос по существу: куда исчезли 230 миллионов долларов из российского бюджета. Сейчас жертвами шумной кампании с целью умолчать стали дети сиротских приютов. Это сильный козырь в общественной полемике. Но можно ли найти сильнее цинизм, чтобы не отвечать на вопросы?
