В Пермском театре оперы и балета его руководитель, лауреат "Золотой Маски" Георгий Исаакаян поставил "Один день Ивана Денисовича". Оперу по повести Александра Солженицына написал Александр Чайковский, давший интервью Радио Свобода.
- Не часто увидишь такой буклет, выпущенный к спектаклю – вышки, колючая проволока, лицо Солженицына с лагерным номером на шапке... Декорации соответствующие - снега, слоистые, как нары, ледяные разломы, мрачные толпы картонных зэков. Как писалась эта опера?
- Это был заказ Пермского театра. Писалась опера почему-то очень быстро. Я ее начал писать в прошлом июле, а в мае уже сыграли премьеру. Так что за 10 месяцев сделали.
- Трудно сразу себе представить оперу на такой сюжет. Очевидно, что-то нужно было сделать с этим текстом, чтобы написать на него музыку?
- Мне тоже поначалу было трудно представить, как это может быть, но потом оказалось, что ничего с этим текстом делать не надо. И текст звучит абсолютно идентично, мы ничего не переделывали. Естественно, мы его сократили, но все же текст на 99,9 процентов совершенно не изменен. И оказалось, что если прислушаться к нему, в нем существует какой-то своеобразный музыкальный ритм.
- Каждый настоящий художественный текст, я думаю, идет от музыки?
- Совершенно верно. Это раскрылось здесь, и это для меня лишний раз стало подтверждением, что это действительно великая литература. Так что мы только сделали план, вроде сценария. Режиссер Георгий Исаакаян, постановщик и художественный руководитель Пермского театра, сделал эту конструкцию, а я делал монтаж текста. Конечно, на сцену невозможно все вынести из повести, там много разговоров, но основное, то, что происходит - вот они встают, у них обыск, потом они идут на работу, работа, они с работы возвращаются, опять обыски…
- Выделены ли какие-то персонажи - те, которых выделяет Солженицын, например, капитан-герой, который был счастлив, когда ему досталась лишняя тарелка супа?
- Конечно. Все эти люди, выделенные Солженицыным, там есть. И эта история с капитаном, которого потом сажают в карцер, тоже осталась. Мы взяли два вставных номера из той жизни, которая там происходит. Один эпизод - дуэт Ивана Денисовича с женой, где она рассказывает о том, что происходит в деревне, о жизни в колхозе, о том, как там ковры стали красить, какой начался "бизнес". И второй эпизод - это рассказ бригадира о себе, о том, как он попал в лагерь, и эпизод, когда его ленинградские девушки скрывали в купе. И еще у нас придумали, так же, как у Солженицына - в конце книги словарь зеков. Для зрителей, чтобы они знали, что это такое, и, может быть, кому-нибудь в будущем пригодится…
- Грустное замечание... А вообще, каково было обращаться к этому материалу? Тяжело ведь, наверное, вам пришлось работать с таким глубоким текстом?
- Вы знаете, с одной стороны, тяжело, конечно, потому что тема такая, в общем, малоприятная. Но тут есть два момента. Первый, когда в это вгрызлись, я обнаружил, что отношение сейчас у меня к этой теме менее социальное, а более - как к очень сильному произведению искусства. Сейчас воспринимаешь это не просто как рассказ о том, что ранее скрывали, но с гораздо большей силой понимаешь, насколько здорово это написано. А второй аспект, это то, что, мне кажется, в сегодняшних лагерях пострашнее будет. Я имею в виду, в лагерях, где сидят уголовники - их мир, то, что там происходит между людьми. Здесь очень важно то, что тогда сидели честные люди, и отношения у них были построены на порядочности.
- За исключением тех, кого с особой отметкой специально сажали к уголовникам.
- Да, но я говорю об основной массе. Это же были, в общем, лучшие люди страны и образованнейшие. А те, которые сейчас сидят, - все, в основном, бандиты. И вряд ли такую повесть кто-нибудь сегодня сможет написать, где величие порядочности встает на первое место.
- А как приняли оперу в Перми?
- Там же ведь кругом были лагеря. Даже проводили у них такой фестиваль, когда все делали прямо внутри лагерного барака, ставшего музеем. И вот там даже показывали отрывки из этой оперы. Приезжали люди, которые сидели, и у нас даже на премьере были люди, которые были одними из последних политических заключенных. Естественно, все как-то не хотят об этом вспоминать, но, тем не менее, говорили, что их все это всколыхнуло. Хотя в Перми разделилось общество, потому что многие вообще были против того, чтобы это вспоминать, потому что это неприятно - не нужно, дескать, портить настроение и еще раз вспоминать о том, что произошло. А другая часть считает, что надо, чтобы люди обо всем знали. Так что там были и сейчас идут большие дискуссии по этому поводу. Я думаю, что это крайне важно. Мало того, что надо знать, как это все было в действительности, но это уже факт истории этого государства, и замалчивать это - просто катастрофическая будет ошибка.
Фрагмент программы "Поверх барьеров - Российский час" с Мариной Тимашевой. Полная стенограмма программы - здесь.
- Не часто увидишь такой буклет, выпущенный к спектаклю – вышки, колючая проволока, лицо Солженицына с лагерным номером на шапке... Декорации соответствующие - снега, слоистые, как нары, ледяные разломы, мрачные толпы картонных зэков. Как писалась эта опера?
- Это был заказ Пермского театра. Писалась опера почему-то очень быстро. Я ее начал писать в прошлом июле, а в мае уже сыграли премьеру. Так что за 10 месяцев сделали.
- Трудно сразу себе представить оперу на такой сюжет. Очевидно, что-то нужно было сделать с этим текстом, чтобы написать на него музыку?
- Мне тоже поначалу было трудно представить, как это может быть, но потом оказалось, что ничего с этим текстом делать не надо. И текст звучит абсолютно идентично, мы ничего не переделывали. Естественно, мы его сократили, но все же текст на 99,9 процентов совершенно не изменен. И оказалось, что если прислушаться к нему, в нем существует какой-то своеобразный музыкальный ритм.
- Каждый настоящий художественный текст, я думаю, идет от музыки?
Сейчас воспринимаешь это не просто как рассказ о том, что ранее скрывали, но с гораздо большей силой понимаешь, насколько здорово это написано
- Совершенно верно. Это раскрылось здесь, и это для меня лишний раз стало подтверждением, что это действительно великая литература. Так что мы только сделали план, вроде сценария. Режиссер Георгий Исаакаян, постановщик и художественный руководитель Пермского театра, сделал эту конструкцию, а я делал монтаж текста. Конечно, на сцену невозможно все вынести из повести, там много разговоров, но основное, то, что происходит - вот они встают, у них обыск, потом они идут на работу, работа, они с работы возвращаются, опять обыски…
- Выделены ли какие-то персонажи - те, которых выделяет Солженицын, например, капитан-герой, который был счастлив, когда ему досталась лишняя тарелка супа?
- Конечно. Все эти люди, выделенные Солженицыным, там есть. И эта история с капитаном, которого потом сажают в карцер, тоже осталась. Мы взяли два вставных номера из той жизни, которая там происходит. Один эпизод - дуэт Ивана Денисовича с женой, где она рассказывает о том, что происходит в деревне, о жизни в колхозе, о том, как там ковры стали красить, какой начался "бизнес". И второй эпизод - это рассказ бригадира о себе, о том, как он попал в лагерь, и эпизод, когда его ленинградские девушки скрывали в купе. И еще у нас придумали, так же, как у Солженицына - в конце книги словарь зеков. Для зрителей, чтобы они знали, что это такое, и, может быть, кому-нибудь в будущем пригодится…
- Грустное замечание... А вообще, каково было обращаться к этому материалу? Тяжело ведь, наверное, вам пришлось работать с таким глубоким текстом?
- Вы знаете, с одной стороны, тяжело, конечно, потому что тема такая, в общем, малоприятная. Но тут есть два момента. Первый, когда в это вгрызлись, я обнаружил, что отношение сейчас у меня к этой теме менее социальное, а более - как к очень сильному произведению искусства. Сейчас воспринимаешь это не просто как рассказ о том, что ранее скрывали, но с гораздо большей силой понимаешь, насколько здорово это написано. А второй аспект, это то, что, мне кажется, в сегодняшних лагерях пострашнее будет. Я имею в виду, в лагерях, где сидят уголовники - их мир, то, что там происходит между людьми. Здесь очень важно то, что тогда сидели честные люди, и отношения у них были построены на порядочности.
- За исключением тех, кого с особой отметкой специально сажали к уголовникам.
- Да, но я говорю об основной массе. Это же были, в общем, лучшие люди страны и образованнейшие. А те, которые сейчас сидят, - все, в основном, бандиты. И вряд ли такую повесть кто-нибудь сегодня сможет написать, где величие порядочности встает на первое место.
- А как приняли оперу в Перми?
- Там же ведь кругом были лагеря. Даже проводили у них такой фестиваль, когда все делали прямо внутри лагерного барака, ставшего музеем. И вот там даже показывали отрывки из этой оперы. Приезжали люди, которые сидели, и у нас даже на премьере были люди, которые были одними из последних политических заключенных. Естественно, все как-то не хотят об этом вспоминать, но, тем не менее, говорили, что их все это всколыхнуло. Хотя в Перми разделилось общество, потому что многие вообще были против того, чтобы это вспоминать, потому что это неприятно - не нужно, дескать, портить настроение и еще раз вспоминать о том, что произошло. А другая часть считает, что надо, чтобы люди обо всем знали. Так что там были и сейчас идут большие дискуссии по этому поводу. Я думаю, что это крайне важно. Мало того, что надо знать, как это все было в действительности, но это уже факт истории этого государства, и замалчивать это - просто катастрофическая будет ошибка.
Фрагмент программы "Поверх барьеров - Российский час" с Мариной Тимашевой. Полная стенограмма программы - здесь.
