Общественная организация "Мемориальный центр истории политических репрессий "Пермь-36" официально прекратила существование, а Музей истории политических репрессий стал музеем работников ГУЛАГа.
"Проводили конференцию. Совсем о другом. И в рамках конференции наткнулись на эти заброшенные постройки. Все посмотрели на Виктора Шмырова, наиболее опытного историка в группе", – вспоминает этот день бывший директор музея Татьяна Курсина. Это было 14 июля 1992 года. Так будущие создатели Мемориального комплекса "Пермь-36" впервые оказались на территории бывшего лагеря бывшей колонии ИТК-36. "Она поразила нас своим архаизмом, своей необычностью. Я видел не одну и не две колонии, знаю, что такое исправительно-трудовая колония 1980-х годов, но здесь я увидел нечто совершенно иное, – вспоминает Виктор Шмыров. – И возникло понимание, что это, возможно, постройки еще времен сталинского ГУЛАГа". Поиски в архивах показали, что таковыми они и были, и началась работа по реставрации и воссозданию исторического памятника, единственного в мире сохранившегося целиком лагеря сталинских времен.
В ГУЛАГе не было быта
"Лагерь был расположен на месте, которое специально выбирали, – рассказывает Татьяна Курсина, – на болоте у реки. Там всегда влажно. И во внутренней лагерной тюрьме всегда было холодно. Даже летом, когда жара под 30, в штрафном изоляторе в футболке и пяти минут некомфортно провести". А зимой стена, специально покрытая острой известкой, покрывалась инеем, и к ней невозможно было прислониться. Работа – типичная для гулаговского лагеря: пилили лес, свозили этот лес на нижний склад, готовили для того, чтобы в паводковый период сплавить его по Чусовой к Каме и в Волгу на стройки больших пятилеток. Четыре барака на 1000 человек, иногда больше, иногда меньше. В центре каждого находилась буржуйка, а по периметру располагались нары.
Пермский край был богат лагерями. В нем одновременно в заключении находились около 150 тысяч человек
"Материальная культура ГУЛАГа настолько бедна, настолько скудна, что палеолит или неолит ни в какое сравнение не идет, – продолжает Курсина. – От неолита керамики десятки и сотни тысячи экземпляров осталось. А здесь для того, чтобы собрать экспонаты, артефакты, мы проводили археологические экспедиции по территории края". Пермский край был богат лагерями. В нем одновременно в заключении находились около 150 тысяч человек. На севере края было больше сотни лагерей. Каждое лето историки организовывали экспедиции и собирали экспонаты. А в последние годы исследовали и Колымский край – артефакты для ГУЛАГа однотипны. ГУЛАГ не подразумевал быт.
"Абажуры, кружки, многие предметы быта были, например, выполнены из жести банок из-под американской тушенки. Это было сделано руками самих заключенных, – рассказывает Курсина. – Алюминиевые, подпорченные временем тарелки разных размеров, ложки, кружки, заслонки печей, решетки штрафных изоляторов – все то, что мы находили во время экспедиций, свозили в музей". В Пермском крае оригинальные нары периода ГУЛАГа найти не удалось. Их привезли из экспедиции на Колыму. По их образу и подобию создали остальные, готовились провести типологическую выставку, показывающую быт ГУЛАГа в одном из помещений барака. Но не успели. Не хватило двух-трех недель.
Пермь−36: лагерь, застывший в веках
Три эпохи
"Чем больше мы работали в архивах, чем больше мы узнавали историю этого места, тем больше нас брала оторопь от того, с историей какого места мы познакомились, с каким огромным пластом советской истории связан этот памятник", – говорит Курсина. "Пермь-36" – не только типичный лагерь ГУЛАГа. После сталинского периода это место использовалось как место заключения для тех, на кого свалили вину за репрессии сталинских времен, а позднее, 13 июля 1972 года, в три пермских лагеря – "Пермь-35", "36", "37" переправили политических заключенных из Мордовии. Большинство из них сидели по 70-й статье – антисоветская агитация и пропаганда. И этот период продолжался с 1972 по 1987 год. В "Перми-36" была особо строгая зона, особая зона с самым жестоким режимом содержания.
Первые телевизоры появились не у охраны лагеря, а у офицеров, то есть у узников этого лагеря
"Во время второго этапа, когда здесь были сначала сотрудники НКВД, а потом просто сотрудники правоохранительных органов, которые совершили уголовные преступления, здесь все кардинально поменялось, – рассказывает Курсина. – Если туалет в эпоху ГУЛАГа был на улице, при морозах зимой до 30 и 50 градусов, то на втором этапе туалет оказался уже в теплых помещениях. В архиве мы нашли документ, из которого следовало, что когда здесь сидели высшие офицеры НКВД, то уха варилась уже не из каких-то там пересоленных и неизвестно когда доставленных в лагерь голов рыб, а из красной рыбы". Документ, который свидетельствует о таком тюремном рационе, – жалоба сидевших в "Перми-36" офицеров НКВД на то, что уха без красной рыбы – это нарушение всяких правил. Изменился и режим содержания: отбывающие наказание офицеры могли свободно гулять по территории лагеря. "Еще одна очень важная особенность, которая привела меня в состояние недоумения, – говорит Курсина, – это то, что первые телевизоры появились не у охраны лагеря, а у офицеров, то есть у узников этого лагеря в период второго этапа".
Время "политических"
К 1972 году заключенных сотрудников правоохранительных органов перевели из Перми в Нижний Тагил. Охранный периметр лагеря усилили по последнему слову техники и привезли политических заключенных. "Нарисовать вам портрет политического заключенного тех лет? Пожалуйста, – откликается Виктор Шмыров, – Михаил Борисович Мейлах. Сын знаменитого академика Бориса Мейлаха, тоже занимавшегося языкознанием. Человек, который подготовил собрание сочинения Хармса и снабдил его полным научно-справочным аппаратом, издал и передал его для издания в Германии. Пятитомник Хармса, подготовленный Михаилом Борисовичем Мейлахом, вышел в Германии в 70-х годах. Мейлах был в Стокгольме на вручении Нобелевской премии Иосифу Бродскому, поскольку он его друг чуть ли не с детства. Они вместе ездили в Москву, чтобы встретиться с Анной Андреевной Ахматовой. Вот такой человек был среди заключенных лагеря "Пермь-36", получивший 7 лет плюс 5 ссылки. Слава Богу, начались иные времена, и даже 7 лет он полностью не отбыл. Профессор Страсбургского университета, читающий лекции по филологии, по философии, был зэком этого лагеря "Пермь-36". Для меня он – знаковая величина".
Начальство лагеря подсадило к нему в камеру уголовника, который нанес ему 8 ударов отверткой
Шмыров и Курсина отыскали и собрали вместе людей, прошедших через этот лагерь. Записали их истории. Коллекция музея пополнилась их документами и личными вещами. "Например, Леонид Бородин передал – у меня даже сейчас мурашки по коже бегут, когда я вспоминаю этот момент! – свою полосатую робу, робу узника особого режима", – говорит Курсина. В августе 1985 года писатель и публицист Леонид Бородин сидел в камере с украинским поэтом и диссидентом Василем Стусом. Это были последние дни вместе в камере – Стуса поместили в карцер, 27 августа он объявил голодовку и скончался 4 сентября. Там же, в "Перми-36" чудом остался жив литовский диссидент Балис Гаяускас. Начальство лагеря подсадило к нему в камеру уголовника, который нанес ему 8 ударов отверткой. Отвертка немного не дошла до сердца.
"Из воспоминаний, из разговоров с этими людьми, большинство из которых были люди творческих профессий, из их писем я поняла, что больше всего их угнетало отсутствие цвета, – рассказывает Курсина. – Краски, которыми пользовались при окрашивании стен, помещений внутри и извне – это все было такого угнетающего темного, мрачного, психологически очень некомфортного цвета. А в бараке особого режима был еще и особый режим тишины. Из окон не было видно даже улицы. Все окна в камерах были забраны либо намордниками, специальными деревянными сооружениями, либо выходили на расположенный вплотную к зданию забор. И если на строгой зоне политзаключенные могли все-таки какое-то время находиться на улице, могли общаться друг с другом, написать письмо, то на особой зоне такой возможности не было". Политические рецидивисты или те, кто попадал по статье 70-й – антисоветская агитация и пропаганда, отбывали срок в камерах. И работали они на особой зоне тоже в камере, которая располагалась через коридор, напротив.
И о семье Романовых
В лагере репрессий под звуки советских песен рассказывают о тяжелом труде охраны, как того и добивались бывшие охранники
16 августа некоммерческая организация "Мемориальный центр истории политических репрессий "Пермь-36" официально прекратила свое существование. В 2012 году лагерь-музей, восстановленный благодаря энтузиазму и преданности группы людей, стал государственным. Потом начались проблемы: ходили разговоры о том, что это будет музей репрессий в целом, со времен Бориса Годунова до советских времен, что в нем будет экспозиция о судьбе последнего императора и семьи Романовых. Был отменен ежегодный международный форум "Пилорама", с 2005 года проходивший на территории мемориального комплекса. А потом и сама неправительственная организация была объявлена "иностранным агентом". Создателей музея больше не пускали в музей. В лагере репрессий под звуки советских песен рассказывают о тяжелом труде охраны, как того и добивались бывшие охранники, утверждающие, что в "Перми-36" были настолько "тепличные условия", что даже некоторые уголовники прикидывались "политическими", чтобы их туда поместили. Правда, такую историю советской репрессивной системы узнают единицы – посетителей в новом музее практически нет.
Из архивов Радио Свобода. Видеорепортаж из лагеря-музея "Пермь-36". Март 2015 года
"На "Пермь-36" я смотрю сейчас с двойственным чувством, – говорит Татьяна Курсина. – С одной стороны, грустно, а с другой – я чрезвычайно рада, просто невероятно рада тому, что мы потратили все усилия и все средства на ремонт памятника, на его спасение. Это было главным условием для того, чтобы памятник "Пермь-36" был внесен в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Если бы не успели с ремонтом, ничто бы не гарантировало, что памятник был бы спасен. Да, нас там нет, там нет наших проектов. Все лето территория пуста. Там нет студентов-историков из "Вышки" и из университетов. Там нет постановок спектаклей, там нет "Пилорамы", там нет дискуссий. Там всего этого нет, но времена меняются. Придут другие времена, придет другая команда. И вся просветительская, образовательная работа, может быть, будет вестись еще на более высоком уровне и еще интереснее. Но все это можно будет делать только потому, потому что памятник есть".
