Сегодня специальный гость Радио Свобода – Николай Плотников, философ и культуролог, научный сотрудник Института славистики и русской культуры имени Лотмана Русского университета Бохума.
Сергей Медведев: Мне хотелось бы понять корни того удивительного "самовыпиливания" России из мировой цивилизации, которое мы наблюдаем в течение последнего года. Может быть, даже еще не из мировой, но, по крайней мере, из западной, из всего того 30-летнего, а может быть, даже и 300-летнего тренда вестернизации России. Поговорим о русском изоляционизме: как он проявился в этой войне у Владимира Путина и в том, как видит себя Россия. Это продолжение давней культурной традиции – русская самобытность, русская изоляция?
Николай Плотников: Безусловно, русская культурная традиция существует как один из полюсов: это тенденция к изоляции, к дистанцированию, отворачиванию от Запада. Эта традиция действительно присутствует, она составляет весьма существенный элемент российской интеллектуальной культуры и истории. Но она существует наряду с тенденцией открытости Западу и попытками найти собственные основания именно с помощью какого-то диалога с Западом. Этот постоянный конфликт, эта постоянная дилемма, которая присутствует в российской интеллектуальной истории и в современном политическом сознании, эта бесконечная борьба продолжается, и сейчас она приобрела радикальную форму отказа.
Тенденция к изоляции от Запада – существенный элемент российской интеллектуальной культуры и истории
Сергей Медведев: Можно ли сравнивать российскую и немецкую тенденцию к особому пути? Немецкий романтический образ, особый путь немецкой культуры… Россия сейчас тоже пытается: по крайней мере, если говорить о каком-то идеологическом обосновании нынешней войны, нынешней конфронтации с Западом, то это поиск особого пути.
Николай Плотников: Вы очень правильно употребили этот термин – "романтический". Здесь он является ключевым. В отношении Германии, конечно, можно говорить о романтическом и постромантическом противостоянии национального целого, национальной культуры тогдашнему Западу, Франции и Англии, прежде всего – Франции, конечно. Именно это противостояние было воспринято и в России в постромантическую эпоху, и несколько позднее, в культуре конца XIX – начала ХХ века, когда были сформированы основные идеологические, политические идеи или принципы российского особого пути, который после крушения Советского Союза снова стал определяющей идеологией в стране.
В отношении Германии философ и культуролог Хельмут Плеснер сформировал формулу "запоздавшая нация", имея в виду, что в этом постромантическом поиске собственной идентичности Германия именно показала себя, она одной из самых последних пришла к этому пониманию собственного пути, его связи с мировой цивилизацией. В этом смысле Россия, как ни странно, получается, еще более запоздавшая нация. Потому что этот период радикального поиска самобытности, связанного с формирование сознания изоляции, какой-то уникальности, неповторимости, противостояния всем цивилизационным принципам и нормам, этот поиск действительно показывает, что Россия еще не сформировала и не нашла тех оснований самобытности, которые могли бы ее видеть и понимать, как часть мировой цивилизации.
Запад соблюдает юридические нормы, а Россия живет "по правде"
Сергей Медведев: У вас недавно было выступление о российском изоляционизме, о корнях самобытности России. Я пытаюсь нащупать то, что происходит сейчас: эта война, безумие, отрыв от традиции. Но, как говорил Шекспир, в безумии надо попытаться найти метод. Я пытаюсь найти какие-то, может быть, культурные основания. Читая ваш доклад, я увидел, что Россия действительно живет не по праву, она противопоставляет праву какие-то другие свои основы.
Я вспоминаю "Слово о законе и благодати" митрополита Илариона XI века. Он говорит, что латинский Запад – это эпоха раскола церквей, Запад живет по слову Божию, по Ветхому закону, а Россия живет по слову Христову, по Новому закону, по благодати. Может быть, раскол потому и проходит через все века, что Запад соблюдает юридические нормы, а Россия живет "по правде"? Эта война ведь позиционируется как своего рода "русская правда".
Николай Плотников: Очень много разных эпох прошло со времен Илариона. Безусловно, это одна из центральных христианских идей, что Ветхому завету или религии закона противопоставляется религия благодати, религия избавления индивидуальной души. В этом смысле, конечно, Иларион находится в некотором тренде понимания христианства, хотя он действительно противопоставляет его латинскому варианту христианства, которое в его представлении является не подлинным, коррумпированным ветхозаветной идеологией, иудейской идеологией закона и законности. Безусловно, это один из важных мотивов, который христианское, православное сознание продолжает на протяжении почти тысячи лет поддерживать и оплодотворять.
Эта война позиционируется как своего рода "русская правда"
Но помимо этого действительно существует идея, о которой вы сказали: это дефицит понимания права, то, что уже давно было названо российским правовым нигилизмом. Этот феномен имеет разные формы и образы. Это может быть и какое-то этическое отрицание права и закона, которое мы встречаем, например, в романах Толстого и Достоевского, или этическое морально-религиозное отрицание, или же это, наоборот, какое-то политическое отрицание права, как это было в идеологии и практике большевизма. Существует огромное многообразие форм отрицания и преодоления права во имя некоей высшей справедливости или высшей правды. Это может быть революционная законность или революционное правосознание, которое тоже отрицает право во имя каких-то классовых идей, или отрицание права во имя религиозных идей, как это было у славянофилов, противопоставлявших внешней законности Запада внутреннюю правду православия. В данном случае это тоже очень типичный ход мысли именно такого изоляционистского сознания, которое отвергает закон как некую общую норму.
Сергей Медведев: Здесь как раз вспоминается Достоевский: "Если окажется, что истина вне Христа, Христос вне истины, то я останусь с Христом, а не с истиной". Идея благодати, которая вне рационального миропонимания.
Николай Плотников: Любой жизненный порядок, который описывается некоей общей нормой, общим законом, является подозрительным именно в силу того, что некая индивидуальность или установка на исключительность и неповторимость действительно проявляется в наибольшей степени. Поэтому литература, религия, психологические тексты в России имеют такое большое значение, а, например, какие-то правовые трактаты практически не имеют.
Сергей Медведев: Если философия в России существует, то это прежде всего религиозная философия.
"Это не юридическое, – говорят россияне, говорит Путин, – но Крым-то наш"
Николай Плотников: Она ориентируется не на науку, не на право, на какие-то модели универсальности.
Сергей Медведев: Может быть, стоит перекинуть мостик от тысячелетней традиции, не правовой, не научной, что Россия в особом отношении с Богородицей, с Христом, с благодатью, с русской правдой, – к пониманию нынешней войны? В отношении Крыма, например: "Это не юридическое, – говорят россияне, говорит Путин, – но Крым-то наш". Ощущение органической правды. Нужно нам выстраивать эту длинную традицию?
Николай Плотников: Здесь нужно подчеркнуть другой момент. Конечно, такое органическое мышление – это тоже не какая-то специфическая российская или русская традиция, это и элемент романтического консерватизма, который присутствовал и в Европе как реакция на просвещение. Универсализм просвещения: возникает именно такая установка на самобытность, неповторимость, индивидуальность, "лица необщее выраженье". Конечно, эти идеологические моменты играют здесь роль.
Здесь нужно говорить не столько об идейных истоках этого нынешнего состояния общества, сколько о самой структуре, о том, почему общество оказывается столь восприимчивым, не имеет сопротивляемости в отношении этих идей, задаваемых сверху, а какие это идеи – в данном случае не слишком важно. Если мы возьмем речи Путина в объеме 20 лет, то там были и либеральные тезисы, и тезисы про правосознание, и тезисы про важность права. Он все время продолжает подчеркивать, что "суд разберется": это какие-то общие формулы, которые вполне осмысленны и понятны.
Сергей Медведев: В своем докладе вы возводите очень многое к замечательному выражению из фильма "Брат-2" "сила в правде". Это то, что Данила Багров берет вроде как у апокрифического Александра Невского. Это понятие "русской правды" достаточно органическое. Это фашистское сознание – то, что мы живем не по закону, а "по правде"?
Понятие "правда" первоначально является синонимом понятия "закон", означает некое писаное право
Николай Плотников: Тут очень интересно, что многие возводят истоки этой формулы к Александру Невскому, хотя у Александра Невского есть треугольник: "Бог не в силе, а в правде". То есть у него формулируется делегитимация насилия, вообще силы, как некоей инстанции социального регулирования. Бог оказывается в правде, а здесь на место Бога становится сила, сила оказывается в правде. Это некий симбиоз силы и какого-то индивидуально понимаемого чувства правоты, которое никак не может быть рассмотрено как некая универсальная норма.
Кстати, для российского понимания правды очень характерно, что сама семантика этого понятия претерпевает значительные изменения в истории. Понятие "правда" первоначально является синонимом понятия "закон", в целом означает некое писаное право. Приблизительно до середины XIX века "правда" и означает некий законодательный кодекс. Даже у Пестеля "Русская правда" – это просто свод законов, отсылающий к новгородской "Русской правде" и так далее, это просто некий законодательный кодекс.
Только в период после отмены крепостного права возникает действительно жесткое противостояние самодержавного закона, в том числе и закона об отмене крепостного права, и той народной правды, которая ищется как альтернатива тому, что на самом деле нас обманули, не освободили полностью, не дали нам землю и так далее. Это осознание начинает очень активно формироваться в народничестве, как выражение крестьянского чувства несправедливости, и тогда правда начинает отслаиваться от закона, становится действительно резкой, почти что революционной альтернативой существующему позитивному закону.
В этом контексте как раз и возникает этот миф о русской правде, который сформулировал в конце XIX века народник Михайловский, сказавший, что слово "правда" уникально, его не существует ни в одном европейском языке, где это слово обозначало бы истину и справедливость в одном слове. Но на самом деле это типичная семантика слова right, которое включает в себя эти два момента: можно сказать "он прав" в том смысле, что говорит истину, и "он прав" в том смысле, что он принял справедливое решение или произвел справедливое действие. В этом смысле разговор о какой-то безумной уникальности слова "правда", которое объединяет в себя истину и справедливость, – это совершенно народнический миф, связанный именно с какой-то конкретной исторической констелляцией, когда эта правда становится антонимом, противоположностью права.
Характерно, что основная идеология этого изоляционизма формируется в евразийстве
Сергей Медведев: Но на нем же строится целая новая политическая философия современной России. Крымское право: что наше, то наше. "Крым-то наш", – говорят люди.
Николай Плотников: Очень характерно, что основная идеология этого изоляционизма формируется в евразийстве: как раз эта идея государства правды, которое выступает как альтернатива, как противоположность либеральному правовому государству Запада. Параллели этому существуют также в нацистской Германии. Известный теоретик права Карл Шмитт даже цитировал эту формулу евразийцев, говоря, что да, государство правды – это то, что нужно. Это как раз полная альтернатива правовому государству, и Шмитт называл это тотальным государством.
Сергей Медведев: Нет ли в этом каких-то корней биологического, почвенного фашизма?
Николай Плотников: Биологического, может быть, в этом не совсем заметно. Хотя, вспоминая про некий культурный код, цивилизационный код России, его очень часто, в том числе и в речах нынешних российских политиков, путают с генетическим кодом.
Сергей Медведев: Я имел в виду – органическая правда как некое органическое, естественное, природное начало.
Николай Плотников: Отчасти – да, это то, что естественно принадлежит народу, народ рассматривается как некое действительно отчасти биологическое, органическое единство, которое управляется. Это все можно описать в терминах биологической теории систем, это так и описывается, как органическая естественная правда, присущая русской цивилизации или русскому народу.
Сергей Медведев: Совместима ли вообще Россия с глобальным миром правил? Как вернуть ее в пространство права, а не "правды"?
Лишив себя закона, выпав из глобального мира правил, Россия тем самым лишила себя и благодати
Николай Плотников: Я думаю, это возможно какой-то широкой программой идей демократизации в России. Но это должна быть не единая элитарная точка зрения, навязываемая сверху, а действительно попытки говорить со всем обществом и объяснять всему обществу преимущества плюрализма не просто как некоей идеологии, а в том плане, что это действительно затрагивает самые, как мы сейчас видим, непосредственные интересы и заботы общества. Оказывается, что люди не имеют возможности никак артикулировать свой альтернативный взгляд на вещи, какую-то точку зрения, отличную от господствующей властной и идеологической.
Сергей Медведев: Добавлю, возвращаясь "Слову о законе и благодати" киевского, кстати, митрополита Илариона: нынешняя Россия в этой дихотомии выбрала не то и не другое. Лишив себя закона, выпав из глобального мира правил, из нормативного международного порядка, Россия тем самым лишила себя и благодати и уже второй год этой войны находится в безблагодатном существовании.