Игорь Померанцев: Юрий, в прошлой советско-российской жизни вы часто бывали за границей, теперь вы живете в Америке. Ваше прошлое зарубежье отличается от вашего нынешнего?
Юрий Мамин: Конечно. Раньше я ездил за рубеж, удивлялся, восторгался. Находясь в Италии, я почувствовал, что это родина моих предков – вот такое было ощущение. Находясь в других странах, у меня этого не было, даже во Франции я не испытывал такого. Но дело не в этом. Находясь за границей, я мечтал, как я приеду и расскажу своим соотечественникам о своих поездках. И действительно мне часто приходилось рассказывать не только моим близким знакомым, но и во время встреч со зрителями. Так что у меня было ощущение какого-то взаимного проникновения двух миров: меня в Европу, Европу в меня, в том числе и Соединенные Штаты. Сейчас совершенно другая ситуация. Я очень счастлив, что я оказался в Штатах в ситуации, когда Россия деградировала, что мне не хочется даже представлять себе, как бы я сегодня там жил. Это был ужас, о котором мне не хочется даже думать.
Иван Толстой: Ну, а что же вас все-таки в 2019 году, вас – человека известного и успешного, заставило сняться с места и отправиться за рубеж?
Меня гнобили в течение последних семи лет в России, мне объявили запрет на профессию как режиссеру
Юрий Мамин: Меня гнобили в течение последних семи лет в России, мне объявили запрет на профессию как режиссеру, как преподавателю и так далее. Почему я не уехал раньше? Потому что я расплачивался с долгами. Меня обокрали, причем официально власти. Меня обманул (...), который в течение года должен был купить картину, таким образом я мог бы расплатиться с долгами. Он меня промурыжил специально для того, чтобы опустить картину и не дать. Власть со мной боролась, не хочется этому столько уделять внимания, как могла, картину я не получил. Таким образом, я не мог выехать за рубеж, где находилась моя дочь в это время в Соединенных Штатах, она нас звала к себе. Мне пришлось несколько лет усиленно работать для того, чтобы оплатить долги, оставшиеся во время воровства моей последней картины.
Игорь Померанцев: Юрий, у вас когда-то в Петербурге была авторская телепрограмма "Дом культуры". В Америке есть подобные программы? Вы смотрите американское телевидение?
Юрий Мамин: Я веду "Дом культуры" сейчас. У меня сейчас есть программа "Дом культуры", которая пользуется успехом, я продолжил то, что начал когда-то в Петербурге. Петербургская программа "Дом культуры" была закрыта по той же причине: власти нашли, что я персона нон грата, эту программу посчитали слишком смелой. Если бы я владел английским языком в той мере, чтобы я мог быть ведущим этой программы, вероятно, это была бы сенсация на уровне американского телевидения. Потому что таких культурных программ, занимающихся в чистом виде культурой, которые, кстати говоря, поднимают уровень образовательный публики обывательской и так далее, которая, как выяснилось, очень жадно реагирует на то, чего она не успела усвоить в молодые годы, это было бы, конечно, успешно. Мне приходится в любом случае ограничиваться русскоязычной публикой.
Иван Толстой: А что для вас эти разговоры о прошлом в вашем видеоблоге, в вашей программе? Это развлечение или попытка удержать нормальность в ненормальном мире?
Юрий Мамин: Да нет, это просто возможность сообщить человечеству, что оно не только потомок обезьян, причем таких диких, жестоких обезьян загребущих, а они могут быть действительно созданием Бога. Потому что люди, которые занимались искусством, наукой, они как раз показали самые прекрасные стороны человечества. Они создали такие вещи, которые говорят о человеке как о прекрасном существе.
Игорь Померанцев: Юрий, вы эмигрировали в 2019 году. Вы тогда сказали, что в России у кинематографистов не при власти нет никаких перспектив. Какие перспективы у вас в Америке?
Юрий Мамин: Во-первых, вы должны понять, что я немолодой человек. Когда я ехал в Америку, то вовсе не для того, чтобы делать здесь карьеру. Если мне было бы 20 или до 30 лет, тогда я мог бы рассчитывать на это, как известные эмигранты из Европы. Но я вполне могу получить здесь проект. Потому что, в отличие от американского кино, которое сильно своей технологией, но очень слабо по части идей, поэтому можно на конвейере выпускать всякие ремейки прежних сюжетов, рассчитывая на молодое поколение, постоянно пополнявшие зрительные залы, – у меня есть как раз свежие сюжеты, которые я рассчитываю здесь сделать. У меня просто не было сейчас времени, отвлек ковид прежде всего, я приехал, и сразу начался ковид, поэтому мои планы здесь по организации проектов не состоялись. Но я не теряю в этом смысле не только надежды, но у меня есть некоторые планы, которые я собираюсь в ближайшее время начать осуществлять.
Иван Толстой: Юрий Борисович, я вижу вас только в интернете, а в реальной жизни как вам Америка, удается ли жить в Америке?
Юрий Мамин: Я живу в Нью-Хейвене – это город спокойный, европейский абсолютно по своему стилю, по характеру, и мне здесь хорошо. В данном случае у меня нет активной жизни в какой-то компании, в каком-то сообществе. Мы проводим жизнь довольно спокойно, провинциально. Я здесь имею возможность заниматься "Домом культуры", читать, слушать музыку и заниматься прежде всего своими проектами, что соответствует моему возрасту и теперешнему моему спокойствию. Потому что я уже не такой живчик, который носился во все компании, мне это уже неинтересно, меня успокаивает такая жизнь.
Я часто езжу в Нью-Йорк – это меньше двух часов езды, потому что там живут мои друзья, там иногда мы по делам встречаемся, иногда просто для того, чтобы обменяться мнениями, у нас много тут знакомых. Но я с удовольствием возвращаюсь в свой городок, потому что для меня сегодня эта жизнь среди деревьев, парков и замечательного воздуха, атмосферы, она для меня привлекательнее. Нью-Йорк мне тоже очень нравится, но это город для того, чтобы там получить какую-то информацию, новые сведения, побывать на выставках и так далее.
Игорь Померанцев: Вы сказали, что у вас есть новые идеи. Вы знаете эту технологию, как представлять проекты американским продюсерам голливудским, не голливудским?
Юрий Мамин: Я должен сказать, что тот проект, который я хочу продолжить, он был начат еще совместно с американскими студиями, они предложили мне совместную работу еще в 90-е годы. Если бы не ухудшились тогда политические отношения между Соединенными Штатами и Россией тогдашней, это был конец 90-х годов, мы тоже делали вместе с Аркадием Тигаем, с которым мы делали "Окно в Париж", мы делали этот проект, и он заинтересовал очень американцев. Мы с ними вели работу в течение почти полугода, она прервалась. Теперь этот сценарий, который был удачным, был острым, потому что он раскрывал взаимоотношения между Соединенными Штатами и Россией, между ортодоксальными американцами и ортодоксальными россиянами, и это осталось все, только его нужно осовременить. Учитывая новые изменения в мире, он этому поддается очень легко. Я даже допускаю, что ко мне подъедет сюда Аркадий Тигай для того, чтобы его усовершенствовать. Так что я знаю, как это делается.
Мы вели переговоры, у меня есть много знакомых здесь людей, некоторые связаны с Голливудом. Потому что компания "Сони Пикчерс", которая вела "Окно в Париж" для показа в Соединенных Штатах, там остались связи. Но у меня есть еще и представители независимых компаний. Я знаю, с чего начинать, но это тоже конкурс такой, мы пройдемся по продюсерам, кого это заинтересует. А в том, что заинтересует проект, я в этом почти не сомневаюсь.
Ваши воспоминания вы хотите назвать "Люди, гады, жизнь"
Иван Толстой: Я где-то прочел, что ваши воспоминания вы хотите назвать "Люди, гады, жизнь". Скажите, в зарубежье больше гадов, чем на родине, или столько же?
Юрий Мамин: Я не знаю. Городок, где мы живем, он удивительно спокойный. Это студенческий город Нью-Хейвен, здесь Йельский университет, мы видим в основном студентов спокойных, которые прогуливаются, занимаются пробежками. Мы гуляем ежедневно по улочкам, по паркам, не боясь ничего, со спокойной спиной, чего я в России давно уже не чувствовал, разве что в лесу. Я вообще лесовик, любитель леса. У меня была дача на истоке Волги в деревне Волговерховье, на целый день я уходил в лес вместе с женой или иногда один, мы очень большие любители диких лесов.
В городе как раз, там, где мы ходили по улицам, даже по моей Гороховой, я не мог быть споен. Это пьяные окрики, это пьяная компания, которая может пристать, это лестница, дверь которой ломается, чтобы справить нужду. Двор, где постоянные окрики пьяные и скандалы заставляли нас не спать и вмешиваться в эти дела. Короче говоря, здесь я испытываю то спокойствие, от которого я давно отвык в России. Мне не привыкнуть больше к иной жизни, мне нравится это ощущение покоя, защищенности.
Может быть, есть другие штаты, может быть, есть другие вещи, которые в основном видишь в антиутопиях американских. Да, есть какие-то протесты, но это нас не касается, я не видел этого, во всяком случае, ни в Нью-Йорке, ни здесь, а живем мы уже здесь пять лет. Была взаимопомощь, радушие, американцы, незнакомые люди, здороваются при встрече, я здороваюсь с ними. Люди любят улыбаться, они радушны. Этого я в России давно не встречал.
Игорь Померанцев: Вы встречаетесь в Америке с бывшими российскими коллегами, актерами, режиссерами, может быть, с американскими коллегами?
Юрий Мамин: Нет, с такими не встречался. Мои знакомые – люди из других сфер. Очень много здесь эмигрантов, которые здесь обосновались, люди талантливые, которые сделали свой бизнес, они приглашают нас, мы радуемся, как они хорошо устроились, насколько у них много интересов, как они хорошо встречаются. Они собирают произведения искусства, у них интересные дома коллекции. Вместе ходим на какие-то мероприятия культурного свойства. С коллегами не встречаемся, хотя они, конечно, есть.
Иван Толстой: Юрий Борисович, ваше "Окно в Париж" стало не только сатирой на "окно в Европу", но и удачным образом существования русского человека, его заветной тайны. А у вас есть собственная тайное окно в Петербург, через которое вы волшебным образом проникаете на родину, когда вам того хочется?
Юрий Мамин: Конечно, "Дом культуры". Я занимаюсь очень много авторами, писателями, композиторами. Сейчас я выпускаю "Дом культуры" 86-й, там у меня будет речь о Рубинштейне Антоне, создателе Петербургской консерватории, просто феноменальном человеке, у которого консерватория его именем не называется, потому что он Рубинштейн. Россия и тогда была антисемитской страной, а сегодня тем более. Поэтому я проникаю в Петербург путем этих людей.
Я хорошо его помню: Петербург для меня – это город, где ночами я разгуливал по Петербургу Достоевского, Петербургу Пушкина. Я же жил на Гороховой, улице, где соединяются все главные районы, культурные районы города. Рядом Эрмитаж, Русский музей, с другой стороны Адмиралтейство, напротив ТЮЗ и все остальное, Новая Голландия и прочее. Это все исхожено пешком, каждый дом мне знаком. Все воспоминания у меня, очень много.
Я люблю Петербург именно за то, что он сохраняет свое историческое обличье
Единственное, что я видел, я огорчался, – как Петербург уродуют. Не так, как Москву, конечно, она вообще превратилась, ее очень любят москвичи, но она превратилась в город общего состояния, общеевропейский, она потеряла свою историю, приобретя нечто другое, мне это не близко. Я люблю Петербург именно за то, что он сохраняет свое историческое обличье, что он все-таки сохранил тот облик, который придали ему отцы-основатели, прежде всего архитекторы.
Игорь Померанцев: В чем, по-вашему, секрет или не секрет американской развлекательной индустрии?
Юрий Мамин: Она очень точно просчитала вкусы общества, чего не делала советская индустрия. Советская индустрия была идеологической, а американская была экономической, она зарабатывала деньги на том, что очень точно понимала вкусы зрителей, исследовала их. Таким образом, очень многое, что мне не нравится в американском кино, пользуется успехом у обывателя, у зрителя мейнстримовского. Ну что, с этим приходится считаться. Тем более что я занимаюсь таким жанром, как комедия, – это надо учитывать. Другой вопрос, что вкусы в комедии у меня очень избирательные. Я, например, считаю высокой комедией "Форест Гамп", ставлю его на одно из самых высоких мест в этом жанре.
Игорь Померанцев: Как по-вашему, чем отличается российское чувство юмора от американского?
Юрий Мамин: Американское грубоватое, много очень грубостей бывает, много физиологизмов, пукнуть лишний раз, вещи, которые мне, например, не смешны. Есть вещи, которые меня несколько коробят, но приходится с этим мириться. Но есть и другое, есть более тонкая комедия, тонкие политические вещи. Тут много всего. Надо сказать, что здесь больше свободы, здесь если цензура и существует, то она только продюсерская, а идеологической здесь нет, поэтому гораздо больше свободы, гораздо больше ветвей у этого многоствольного дерева. Так что, я думаю, здесь много возможностей всяких.
А что касается русской – она тоже разнообразна. Причем, потому что очень неровное общество, оно настолько неравно, сейчас это доказывается по культуре. Интеллигенция, интеллигентная часть общества, "интеллигенты" – это очень сложное слово, в советском мышлении интеллигенция – это были люди, получившие диплом о высшем образовании. На самом деле я воспринимаю это слово совершенно иначе – это люди, мыслящие интересно, со знанием, которые обладают жаждой знаний, используют их в своей деятельности, в своем мышлении, люди, которые заботятся о будущем страны и мира, – вот это, собственно говоря, есть интеллигент.
А все остальное огромное образование – это обыватели, они как раз склонны к совершенно другим проявлениям. В них вызвать можно очень легко то, что является недостатками человека, самыми низменными качествами. Как выяснилось, при путинской системе руководства государством они были вызваны к жизни и дали совершенно буйные всходы, эти сорняки проросли всюду.
Иван Толстой: Юрий Борисович, на ваш взгляд, что такое "наш человек" в Америке, какие у него лица?
Юрий Мамин: Пропутинские во многом. Зависит еще от того, откуда человек приехал, из каких районов. У обывателей ведь есть склонность идеализировать свое прошлое, свою молодость, а поскольку молодость была связана с Советским Союзом, то идеализация Советского Союза распространяется и на президента Путина, и на все, что там было. Возможностью критического мышления, аналитического не обладают эти люди. Это большинство, вообще говоря. Как придираться к людям, если в принципе они верны тому, той жизни, которая их воспитала?
Я не знаю, каков русский человек в Америке. Есть люди, которые поддерживают Трампа, не знаю, насколько их много. Есть мнение, что большинство россиян поддерживает Трампа и республиканские самые резкие и консервативные высказывания. Почему? Может быть, у них благодаря этому складывается бизнес, может быть, у них консервативное сознание.
Фильм "Окно в Париж. 20 лет спустя" мне не дали сделать
Что касается русского человека вообще на рандеву с Европой, я об этом как раз и рассказал в фильме "Окно в Париж-1" и хотел продолжить этот рассказ в фильме "Окно в Париж. 20 лет спустя", который мне не дали сделать. Правда, у меня остается возможность сделать из этого фильма аудиорассказ, я собираюсь прочитать этот сценарий вместе с иллюстрациями по тому формату, по которому я строю свой "Дом культуры". Многие уже ожидают этого сценария, мне пока этим некогда заняться, но он не пройдет даром, наша работа будет все-таки реализована.
Игорь Померанцев: Американцы, с которыми вы общаетесь, смеются вашим шуткам, ваше чувство юмора совпадает с их чувством юмора?
Все хотели получить автограф, и они аккуратно выстроились в очередь
Юрий Мамин: Видите, они покупали многие мои картины. В данном случае я был на фестивале с картиной "Бакенбарды" в Сан-Франциско. "Сони Пикчерс" приобрела картину "Окно в Париж". Я помню, эти очереди американцев гигантские, когда вышел после премьеры "Окно в Париже", меня поразило, я такой очереди не видел. Все хотели получить автограф, и они аккуратно выстроились, что было непохоже, я не представлял себе, чтобы американцы могли так аккуратно выстроиться в очередь. Я считал, что очереди – это специфика советская чисто. Нет, восторга было очень много, они смеялись.
Два случая приведу. Когда мой фильм "Праздник Нептуна" привезли в Америку, решили его здесь показать американской общественности, то переводчица, которая задолго до этого покинула Советский Союз, стала переводить, хорошо владея языком английским и русским, с какой-то фразы, буквально через 10 минут после начала фильма она стала смеяться, причем так смеяться до слез, что в конце концов не могла произнести ни слова, она просто захлебывалась, какие-то рыдания раздавались в микрофон. И те люди, которые присутствовали на этом показе, рассказывали моим знакомым, что более смешного никогда ничего не видели, не понимая ни одного слова, они слышали этот захлебывающийся смех ведущей и хохотали вместе с ней.
Этот юмор, который существует в моих картинах, он близок, он доходчив. Вообще, я думаю, я забочусь о том, чтобы зрители меня понимали, поэтому я всегда проводил какие-то предварительные показы. После этих контрольных показов я шел в монтажную и исправлял монтаж, я вырезал куски, которые не прошли, на которые я рассчитывал, но оказался неправ. Это для меня было очень важно, в отличие от многих моих коллег, которые этим не занимались и очень на этом теряли.
Иван Толстой: Юрий Борисович, в "Окне в Париж" несколько финалов: один финал – домой, другой – в Париж. И оба для вас ценны. Но все-таки последняя сцена: герои прислушиваются сквозь кирпичную кладку к парижской мелодии. Интересно, как вы снимали бы эту тему сегодня? Собственно говоря, это вопрос о том, что такое "Окно в Париж. 20 лет спустя".
Юрий Мамин: Да, он пересмотрен. Дело в том, что когда меня предупреждали, не хочу ли я войти в одну и ту же воду, дважды не бывает успеха, я говорил о том, что это не ремейк – это новый портрет россиянина, российского человека. Один был образца 1993 года, этот должен был быть портретом образца 2013 года. Но не получилось из-за описанных мною обстоятельств. Там, например, окно открывается вновь, выросшие ученики учителя Николая Николаевича приходят к нему, одна из их позиций – это предъявить ему обвинение в том, что он сделал с их жизнями.
Часть из его учеников погибла в Чечне, часть стала наркоманами, кто-то спился, многие уехали за рубеж и живут там. Они сначала его обвиняют какое-то время, он потрясен этими обвинениями, но самые разумные говорят: "Да ладно, прекратите, мы же не для этого пришли к Николаю Николаевичу. Сейчас открывается окошко, мы же пришли для того, чтобы осуществить выгодный экономический проект". Они собираются в это окно открывшееся пустить трубу, но даже не нефтяную – с мазутом. Учитель удивляется: "Это же не мазут, это отход, как можно его пускать туда?" – "Это для нас отходы, а для французских технологий высоких, они делают даже там парфюмерию из этого мазута, не говоря о другом".
Тогда он говорит: "А если я не позволю вам этим пользоваться?" "Тогда кирпич может упасть на голову". Вот такие отношения с учителем возникают у этих новых учеников, они пришли совсем другими людьми, нежели он ожидал. Правда, у него есть другая поросль, он сейчас руководитель приюта для бездомных детей, интерната, они его тоже обожают, он с ними тоже ставит интересные спектакли, чуть ли не "Дитя и волшебство" Равеля. Когда оказывается в Париже, встречается с Николь, у них вновь продолжаются отношения, не буду о них подробно говорить, но когда он видит Париж изменившийся, уже наполовину азиатский, где он не всегда слышит французскую речь, то он сильно разочарован.
Такая идея: если у города нет счастья, его нужно построить
Вообще, он разочарован, Париж перестал для него быть культурной Меккой. Россия тоже дает ему свои испытания жуткие: их выселяют из этого дома. Это все сделано по реальным событиям, как выселяли в Москве интернаты детей для того, чтобы захватить эти помещения, Жириновский это делал. Так вот эти вещи я там описал. Это очень острая штука, мы писали ее вместе спокойным Владимиром Вардунасом.
Заканчивается тем, что Чижов вместе со своими новыми учениками едет в Сибирь строить новый город счастья, новый Париж из дерева. Такая идея: если у города нет счастья, его нужно построить. Вот это смысл фильма "Окно в Париж. 20 лет спустя".
Игорь Померанцев: Юрий, вы прежде сказали, что любили лес, русский лес, со всеми его обитателями, включая Пришвина и Бианки. Русский лес запахами, звуками отличается от американского?
Юрий Мамин: Да, отличается. Я только что приехал из леса, мы с друзьями ездили собирать грибы. Ходили в лес, собирали подосиновики. Да, нам повезло, подосиновики были, погода была хорошая. Совсем другой лес. Правда, он напоминает Прибалтику, прибалтийские леса рядом с побережьем Балтийского моря. Я и в Эстонии достаточно долго проводил лето, помню это, в Украине отдыхал летом. Я люблю Карельский перешеек и вокруг Волги леса, дикие совершенно, непроходимые, где я собирал грибы. Здесь другой лес. Говорят, в Канаде очень похож, наверное, поедем когда-нибудь в Канаду и посмотрим, что там можно сделать.
Лес – самое прекрасное, что осталось в России, если его, конечно, не изуродуют
Что делать, воспоминания остаются при мне, как и воспоминания о молодости. Я помню лес, и лес – самое прекрасное, что осталось в России, если его, конечно, не изуродуют, не вырубят, не отравят и так далее, что очень возможно. Он, наверное, воскреснет потом, природа воскресает после человека.
Иван Толстой: Вопрос к жителю зарубежья: Россия погибла?
Юрий Мамин: В том смысле, в котором она была, да, она погибла. Она на наших глазах гибнет, я предполагаю распад. Есть люди, которые с этим несогласны, они видят какие-то возможности для того, чтобы она каким-то образом сохранилась. Я не вижу таких возможностей. Дело в том, что централизация России как страны, подвластной одному городу, она настолько устарела, и все беды от этого происходят. Огромные беды из-за того, что Россия такая огромная. Даже война в Украине показывает, что Москва отправляет туда воевать в основном людей с окраин, с больших городов особенно не берет. Такое неравенство у страны. Такая большая страна неправомочна для существования, она доказала, что она устарела по своему устройству, по конструкции. Это ладно, это вопрос для споров.
Но прежней России не будет, она будет меняться, наверное, длительное время, что-то возвратится, появятся какие-то новые силы, в этом я не сомневаюсь, как бывало в истории, но прежней не будет. Дай бог, чтобы сохранились какие-то памятники истории архитектуры и так далее, которые могли бы питать будущие поколения.
Игорь Померанцев: Юрий, в вашей авторской телепрограмме "Дом культуры" вы говорите об агрессии России в Украине?
Юрий Мамин: Постоянно. Я использую те сюжеты, о которых я говорю, в том числе которые имеют отношение к истории XIX века. Говоря о России, я нахожу общие моменты, которые объясняют и происходящее. Потому что для того, чтобы понимать будущее, понимать сегодняшний момент, надо все-таки знать историю, а история нам дается не только в учебниках и не столько, в большей степени в произведениях литературы, потому что писатели – это мудрецы. Они, даже сами того не понимая иногда, иногда высказывают довольно ошибочные суждения о мире, обладают такой богатой интуицией, она позволяет нам очень многое понять и объяснить. Неслучайно звезды науки, психиатрии в данном случае, такие как Фрейд и многие другие, они ссылались в своих исследованиях и в своих работах на произведения литературы в большей степени, чем на своих пациентов.
Иван Толстой: Юрий Борисович, я очень благодарен вам за эту беседу, за ваши рассказы и ответы. И у меня напоследок одна огромная просьба: пожалуйста, не закрывайте окно.
Игорь Померанцев: Юрий, большое спасибо! Желаю вам большой и умной аудитории с чувством юмора.
Юрий Мамин: Спасибо!
