Два года назад массовые протесты, связанные с последствиями выборов депутатов Государственной Думы и президента России, казались проблемой, которая могла объединить оппозицию в выработке четкой программы политических реформ. Сегодня, когда главной темой политической жизни стал кризис на Украине, понятно, что такие предположения оказались неверными. Кто и как формирует политическую повестку дня для России? Путин? Мировая закулиса? Внешние обстоятельства?

На эти и другие вопросы Радио Свобода отвечает московский политический эксперт, профессор Высшей школы экономики Николай Петров.

– Все вопросы, связанные с внутренней политикой, а не хотя бы косвенно с украинскими событиями, отодвинуты на дальний план. Это касается и "стержневых" для несистемной оппозиции тем, таких как, скажем, "Болотное дело". Власть считает, что методом закручивания гаек она смогла подавить протестную волну и ничего, кроме широкого круга тем, так или иначе связанных с украинской проблемой и производной от этой проблемы – конфликта России с Западом, – широкую публику не особенно волнует.

– "Украинская" повестка дня, в которой заметна некоторая доля истерики, сейчас действительно довлеет в российской политической жизни. Какие-то другие темы могут еще выходить на поверхность или Россия обречена жить в этой информационно-политической среде?

– Эта информационно-политическая среда не сама собой сложилась, она умело централизованно дирижируется, и поэтому в любой момент может измениться. Пока власти такая повестка дня удобна, поскольку она фокусирует внимание не внутренних проблемах и сложностях, с которыми страна (в том числе и добровольно, по своему выбору, вводя санкции и испытывая санкции, сталкивается). Украинская проблематика подается как своего рода посторонний конфликт, который удобен не только тем, что в его тени пропадает все остальное, но и тем, что "под ее предлогом" можно модерировать и внутриполитические процессы. В конечном счете, ведь сами события способствовали тому, что та проблема, с которой сталкивалась власть, – не повышение, а снижение легитимности, отчасти решена. Но та легитимность, которую Путин получил сейчас, – это легитимность военного вождя, и чтобы ее поддерживать, власти нужно будет все время что-то бросать в топку.

– Есть ресурс?

– Я думаю, что ресурс есть, но если еще год назад, до резкой конфронтации с Западом, можно было считать, что финансовых ресурсов у России достаточно для того, чтобы режим, ничего принципиально не меняя, мог рассчитывать еще на несколько лет спокойной жизни, то сейчас политическое время пошло быстрее. Власть сама попала в некоторую ловушку, потому что поддерживать или, по крайней мере, не давать резко снижаться легитимности военно-политического толка, можно только либо демонстрируя новые победы, что сейчас уже, после Крыма, практически невозможно, либо репрессируя тех, кого называют "пятой колонной", либо вообще укрепляя репрессивную машину, которая позволит даже при снижении легитимности сохранять власть.

– В какой степени Путин способен по своей воле дирижировать политической повесткой дня?

– Думаю, было бы неправильно считать, что мы имеем дело с единоличной властью Путина. Путин играет роль председателя совета директоров или роль главного исполнительного директора в корпорации, в руководстве которой есть целый ряд очень серьезных значительных акционеров, и правильнее было бы говорить о путинском олигархическом режиме. Путин не волен делать то, что с точки зрения основных акционеров (в том числе и тех, кто, может быть, обладает правом вето) противоречит их личным интересам и интересам корпорации в целом. Ловушка для страны заключается в том, что группа главных олигархов – люди с однородными характеристиками: и по бэкграунду (они все в основном пришли из спецслужб), и по возрасту. Это однородная совокупность людей, которые в угоду своим политическим целям (а они понятны – это сохранение монополии на власть) вполне способны пойти на социально-экономические потери, как личные, так и тем более на потери для страны и ее граждан.

Мне кажется, что генеральное содержание повестки дня, то есть конфронтация с Западом, вытекает из логики развития режима, и ее реализация была ускорена украинскими событиями, но не вызвана этими событиями. В этом смысле могло получиться несколько иначе, могло получиться не так быстро, могло получиться без Крыма, но в целом, мне кажется, то, что мы видим, – это естественное стремление людей, у которых в руках монополия на экономическую и политическую власть, сохранять эту монополию, пусть даже ценой сокращения экономического роста, ценой стагнации или даже рецессии. В этом смысле генеральная повестка дня задана логикой развития режима.

– Получается тогда, что "концепция военного вождя" – это последняя карта режима?

– Она может таковой рассматриваться в сиюминутной перспективе. Но справедливо считать, что ситуация во всем мире достаточно нестабильна. Кремлевский расчет, мне кажется, делается на то, что нужно делать шаги, скорее, тактические, связанные с сохранением власти сегодня, а завтра наступит новый день, и станет понятно, как меняется ситуация. Длинные инвестиции и стратегическое планирование – они в нынешней турбулентной, и не только в России, но и всего мира ситуации воспринимаются властью как нерациональные.

– У власти, может быть, есть для этого основания? Есть две точки зрения политологов по этому вопросу. Одни эксперты упрекают Путина в том, что его властная группа лишена дара стратегического планирования, принимает решения на основе сиюминутных импульсов. А другие говорят: эта группировка у власти уже полтора десятка лет, и хотя никакой стратегии не просматривается, тем не менее, Путин прочно удерживает эту власть и за 15 лет смог довольно много сделать в интересах той группы лиц, которую представляет.

– Я соглашусь, скорее, со второй группой экспертов. Мне кажется, сам факт того, что режим достаточно успешно (и сейчас, может быть, внешне даже успешнее, чем какое-то время назад) функционирует, означает, что было бы неправильно обвинять его руководство в отсутствии генерального плана действий. Другое дело, что этот генеральный план – не детальная программа, в которой расписано, что делать каждый следующий день, а общее стратегическое направление. Конечно, во многом власть действует реактивно, по ситуации. Однако сейчас сама политическая ситуация такова, что действовать реактивно, может быть, даже более рационально, чем будучи движимым каким-то большим генеральным планом, который был разработан тогда, когда ситуация была в корне иной.

– Получается, что если отстраниться от идеологических характеристик этой власти, от разговоров о том, плоха она или хороша, а говорить только в терминах абстрактной политологии, не так уж они в Кремле глупы: понимают, что делают. Или все обернется коллапсом системы власти и России как государства?

– У меня довольно пессимистические прогнозы. Тот факт, что власть сейчас выглядит довольно успешной, не отменяет того обстоятельства, что стратегически группировка Путина ведет саму себя, а вместе с собой и всю страну в тупик. В существующей в России системе политической власти нет блока воспроизводства элиты. Страной руководят ровесники Путина, только которым он и может доверять; это люди, с которыми он работает 20-30 лет, им сейчас уже 60-65 лет. У системы такого рода есть логический конец, и он существенно ближе, чем это было в СССР во времена Брежнева. Тогда работали институты системы, и Брежневу было достаточно быть физически живым, и все. А в системе, когда национальный лидер в ручном режиме управляет страной, необходимо не просто иметь живого лидера. Необходимо иметь лидера, который в состоянии в ежедневном режиме решать все новые и новые задачи. Система столкнулась с тем, что управленческая эффективность власти уменьшается, а проблемы, с которыми власть сталкивается, и скорость, с которой необходимо принимать решения, возрастает.

– Задам простодушный вопрос: а Путину вообще политически хорошо от того, что случился украинский кризис? Он "подмел" под украинскую сурдинку все другие проблемы под ковер и может заниматься дальнейшим генерированием украинской проблемы – как раз для того, чтобы обеспечить себе более простое управление страной.

– Думаю, что он может так считать. Но это иллюзия, связанная с тем, что острота украинских проблем сейчас заслоняет все остальное. Не случайно люди во время социологических опросов говорят, что на Кавказе у нас теперь все в порядке, хотя ничего не в порядке, и ситуация там, скорее, хуже, просто на этом не фокусируется внимание. Проблема системы заключается в том, что даже благоприятные для себя моменты, связанные с финансово-экономическим благосостоянием населения, с высоким рейтингом Путина, власть не в состоянии использовать для решения стратегических проблем, с которыми она не так остро сейчас сталкивается, но которые, когда у власти иссякнут ресурсы или когда она ослабеет, встанут во весь рост. Проблема обычная: когда власти хорошо, она не думает о том, чтобы решать фундаментальные проблемы. Политические протесты – это проблема, которую нужно было решать стратегически, думая о том, почему же значительная часть граждан недовольна при достаточно большом внешнем благополучии, и каким образом это недовольство надо купировать. Но власть пошла другим путем – она просто усилила нажим, вместо того чтобы решить проблему очистки и рационализации. Ситуация стратегически не становится лучше, и как только власть ослабеет, она неминуемо столкнется с теми проблемами, которые были вчера и которые сегодня просто менее заметны, но никуда не делись, – считает московский политический эксперт Николай Петров.

Фрагмент итогового выпуска программы "Время Свободы"