Европу накрыл девятый вал нелегальной иммиграции. Человеческая жизнь считается красной ценой за право на прозябание в Старом Свете. Смотреть на африканских беженцев, выползающих на европейский берег, невозможно без слез, но слезы застят взгляд и лишают зрение остроты. По правилам беженец должен просить убежища там, где впервые пересек границы Шенгенской зоны, но крошечная Мальта уже отказывается принимать даже тех, кто потерпел крушение вблизи ее берегов. Италия и Греция еще берут, но ворчат так громко, что всем ясно – с этим надо что-то делать. Только на итальянском острове Лампедуза, размером с ВДНХ, высаживается в среднем по 170 тысяч беглых африканцев в год. Из них порядка сотни тысяч человек даже не просят убежища и вообще по прибытии не регистрируются, а просто переходят на нелегальное положение и как-то рассасываются по Европе, в основном по северным ее пределам.

Европейская комиссия по инициативе своего председателя Юнкера предложила было расселить для начала 20 тысяч вновь прибывших по разным странам ЕС и даже выработала особую формулу, учитывающую разные факторы: плотность населения, экономические показатели, уровень безработицы, демографические тенденции и прочие показатели. Почти 20 процентов беженцев по разнарядке пришлось на Германию, порядка 14 – на Францию, чуть меньше – на Италию, далее по убывающей. На Чехию, к примеру, выпало принять всего 500 человек с лишним, на Словакию и того меньше – 3 сотни с чем-то. Казалось бы, в чем проблема? Но и Чехия и Словакия решительно воспротивились принудительному распределению, и позицию разделяет весь восток ЕС, плюс Великобритания. Франция тоже присоединилась к критикам брюссельского новшества.

Фишка в том, что поиск универсального ключа к перераспределению африканских беженцев между членами ЕС сильно смахивает на попытки вычисления квадратуры круга. Все величины уравнения переменны, кроме разве что территории стран. А великое переселение народов из Африки в Европу – явление постоянное, лишь набирающее силу. У проблемы не может быть математического решения, только философское. Долгосрочной стратегии, основанной на всеми разделяемой философии иммиграции, однако, у Европы нет, и ее не предвидится.

Речь, конечно, не о том, что из врожденного эгоизма некоторые боятся впустить в дом чужаков. У той же Чехии есть опыт приема на своей территории сотен тысяч беженцев, хоть из послереволюционной Совдепии, хоть из нацистской Германии. Уже во втором поколении потомки этих людей становились неотличимы от старожилов и деятельно включались в общественную и прочую жизнь. Дело даже не в том, что, в отличие от прежних погорельцев, нынче приходят люди без документов, без образования, без знания языков, без навыков и, главное, без готовности принять местные нравы. Коварство невинной задумки в том, что однажды утвержденный и испробованный распределительный ключ в следующий раз будет применен уже чисто машинально, по инерции – и будет применяться до тех пор, пока не найдется другое решение, А оно, скорее всего, не найдется никогда, ибо его никто и не ищет.

Итак, красная лампочка горит, сигнал тревоги звучит, но споры ведутся вяло и не по существу. На стороне повального невыборочного завоза новых европейцев – экономические и демографические резоны. Мужчины в европейских широтах теряют плодовитость, а женщины отказываются рожать. К середине века народонаселение континента якобы значительно сократится, и это сравнимо разве что с эпидемией бубонной чумы в годы Тридцатилетней войны. А трудиться кто будет? Но позвольте, где сказано, что людей должно быть больше или хотя бы не меньше, чем сейчас? Кто доказал, что экономический прирост суть единственная форма существования общества? Да и будут ли до седьмого пота вкалывать те, кто вырос в условиях вечной разрухи, которая, по меткому слову Булгакова, возникает в головах, а не порождается обстоятельствами. Не лучше ли попробовать рожать самим – дело это не только богоугодное, но и не лишенное приятственности?

Опыт последнего полувека показывает, что в принимающих странах мощные переселенческие потоки с африканского севера скорее повышают безработицу, а вместе с ней и социальное напряжении, чем наоборот. Настоящие трудноразрешимые проблемы возникают даже не с первым, а со вторым и третьим поколением переселенцев – иными словами, у Европы все еще впереди. Но верно ли, что аксиома о праве на лучшую жизнь не требует доказательств, и что любой народ, надорвавшийся по какой-либо причине на государственном строительстве у себя дома, автоматически получает право на счастье в другом месте? Не приносит ли принцип универсальной и безличной уравнительной солидарности в результате больше вреда, чем пользы: чем солидарней Европа, тем длинней у ее дверей очередь соискателей лучшей жизни, тем обширней территории "несостоявшихся государств", которые легче покинуть, чем благоустраивать.

Слезы и вопли по поводу того, что у европейских берегов гибнут невинные люди, рационального решения не приближают, скорее попахивают ханжеством. Ту же Лампедузу отделяет от африканских берегов полтораста морских миль. Там, за близким горизонтом, начинаются настоящие ужасы, уносящие гораздо больше человеческих жизней, чем крушение шаланд контрабандистов. Брато- и сестроубийственная резня в глубинке "черного континента" вообще европейским сознанием не регистрируется, в лучшем случае в виде газетных заголовков. Это делает образцовую европейскую совестливость понятием относительным, работающим по принципу "с глаз долой – из сердца вон". Если так жалко птички, почему бы не открыть прямо в сердце Африки особые центры по вербовке и доставке переселенцев на континент, где и распределять их по странам с использованием ныне выработанного ключа? Это, разумеется, из области ненаучной фантастики – гораздо проще провоцировать бедолаг тем, что те из них, кто по дороге в воде не утонет, в огне не сгорит и доберется до заветных шенгенских границ, не будут развернуты в обратном направлении.

Особенность миграционной политики в том, что ей приходится иметь дело с таким сложным и трудноопределимым явлением, как культура, традиции и идентичность народов. Переселенчество – перекресток двух различных политических семантик: той, где главенствуют хозяйственные и социальные функции, и той, что зиждется на культуре, национальной самобытности и традициях. Разумная миграционная политика должна принимать в расчет не только экономические или демографические интересы, но и то, что именуется "культурной ситуацией".

Неспособность нынешнего руководства Евросоюза дать более или менее точное определение культурной ситуации Старого Света и попытки заменить его такими суррогатами, как распределительный ключ, свидетельствуют о роковой беспомощности. В результате происходящее уже воспринимается европейцами как "колонизация наоборот". Примеров великое множество. Германию прозвали "страной двух тысяч мечетей". Многие городские кварталы, вроде берлинского Кройцберга, выглядят как заповедники Османской империи. Парижский квартал Гут-д´Ор ("Золотая капля") местные жители давно переименовали в Малую Африку, его населяют преимущественно выходцы из Алжира, Сенегала и Конго. В 13-м районе Парижа разбили табор китайцы, у Восточного вокзала – пакистанцы, турки и бангладешцы. О портовом городе Марселе лучше промолчать: когда французская сборная играет против команды Алжира, при звуках "Марсельезы" весь стадион заглушает национальный гимн мощным свистом.

Современные авторы в своих прогнозах все реже пишут с оглядкой на законы политкорректности. Один из самых проницательных американских политологов Марк Стейн в книге "Одинокая Америка: конец мира, который мы знали" приходит к неутешительному заключению: Европа кончена, она уже не более чем воспоминание о прошлом. Так называемое государство всеобщего благосостояния, сложившееся в послевоенный период, привело к постепенной инфантилизации европейцев – они перестали воспринимать жизненный успех как результат собственной активности. Перестали бить хвостом. Приняли на веру идейку о том, что право каждого на личное счастье надежнее всего обеспечивает попечительское государство. Мужчины перестали понимать слово "мужество", женщины забыли, чем отличаются от мужчин. Европейские элиты вместо выработки ясной позиции по вопросу массовой иммиграции предпочитали плыть по течению – мир входящему! В результате "главным поставщиком новых европейцев стал ислам... На развалинах Европы стремительно возникает новая цивилизация – Еврабия". Значительная часть западного мира, полагает Марк Стейн, "не переживет XXI века, и многие государства, в том числе большинство европейских, исчезнут еще при нашей жизни". Остается надеяться, что мыслитель глубоко неправ, но надежды, как известно, питают юношей.

Еще в 1972 году ветеран французской литературы Жан Распай написал как бы не провидческий роман "Лагерь святош". Что-то вроде черной хроники наших дней: вторжение масс отчаявшихся жителей "третьего мира" в Европу. Нетрудно угадать, что Старый Свет, обездвиженный своей псевдосентиментальной, ханжеской и демотивирующей идеологией саморазоружения, "кругом виноватый" во всех мыслимых и немыслимых кривдах этого мира, не способен ничего противопоставить нашествию. Вот ведь и папа римский призывает своих овечек идти под нож смиренно и без душевного вздора, понапрасну не дергаясь, ибо излишние телодвижения только усиливают страдания умирающего.

Ефим Фиштейн – международный обозреватель Радио Свобода

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции