Министры иностранных дел Европейского союза собрались в Люксембурге, чтобы решить, что делать с сотнями тысяч беженцев, прибывающих в Европу. В новой волне политэмигрантов есть и россияне. За несколько дней до совещания в Люксембурге убежища в этой стране попросила одна из самых известных российских ЛГБТ-активисток Ирина Фет (Федотова).
Еще в 2009 году Ирина выступила против первого в истории России закона о запрете гей-пропаганды, принятого тогда в Рязани. Она была признана виновной в проведении пикета с плакатом “Гомосексуальность это нормально” и оштрафована. В 2012 году Комитет ООН по правам человека удовлетворил жалобу Ирины Фет против России, признав, что власти нарушили ее право на свободу выражения мнений. Ирина была участницей запрещенных в России гей-прайдов и оспорила в Европейском суде отказ московского ЗАГСа на оформление ее однополого брака. Ирина Фет говорит, что решение покинуть Россию назревало несколько лет, а последней каплей стало нападение, которое было совершено на нее 17 августа.
– Я шла от метро домой в центре Москвы, где-то в 11 вечера обычной дорогой, которой я хожу каждый день. Просто такая темная аллейка, малоосвещенная, малолюдная среди домов. Я услышала два мужских голоса, сзади шли, разговаривали о своем. И потом я услышала: "О, пидор!". И сразу же почувствовала удар в ухо, потом в лицо, потом я уже ничего не помню, это все мгновенье было, секундная атака. Я ничего не вижу, я уже на земле, они меня бьют ногами, кровь, у меня разбитый нос. И они дальше пошли такой же легкой походкой, ничего не боясь, не смущаясь, не убегая.
– То есть это были случайные люди, вас не специально подстерегали?
– Я не могу ничего сказать, потому что получаю угрозы каждый день. В день нападения мне также приходили угрозы: мы знаем, где ты живешь, мы тебя убьем. Они мне звонят, пишут СМС, в социальных сетях мне угрожают.
– Возможно, это связано и с тем, что вы участвовали в громких судебных делах о нарушениях прав ЛГБТ в России и даже победили...
– Единственная самая громкая победа – это в Комитете ООН. Я выиграла дело по рязанскому закону, тогда еще региональному, о защите несовершеннолетних от гей-пропаганды. Комитет ООН присудил России выплатить мне моральную компенсацию. На основании этого решения мы подали в суд. Мировой судья присудил мне выплатить компенсацию в 8 тысяч рублей. После этого мой адвокат Николай Алексеев подал апелляцию, а Тверской суд отменил это решение, аннулировал и, соответственно, никаких денег я так и не видела.
– Но все равно это заметная победа.
– Да, это заметная победа, но это полное нарушение решения Комитета ООН.
– Ирина, вы выбрали для эмиграции Люксембург. Почему Люксембург, а не более крупные страны, куда обычно направляются беженцы?
– Потому что Люксембург – прекрасная страна. Я не иду путями, которыми идут все.
– Как восприняли ваше желание получить политическое убежище полицейские и чиновники? Думаю, в Люксембурге это не так часто случается.
– По информации ЛГБТ-организации Люксембурга Rosa Lëtzebuerg, я первый беженец из России, который запросил политического убежища именно по теме ЛГБТ. Чиновники и полиция Люксембурга были в шоке, потому что я нахожусь в стране легально, у меня был паспорт, у меня была люксембургская виза. Для них это тоже своего рода прецедент.
– Где вы сейчас живете?
– В общежитии, которое предоставляет правительство для беженцев, все по стандартной схеме.
– Сейчас много разговоров о том, что в Европу прибывают беженцы из Сирии, Эритреи, Ливии. Много ли беженцев в Люксембурге? Общежитие не переполнено?
– Нет, переполненности я не вижу, вмещает столько людей, на сколько оно рассчитано. Большинство беженцев в Люксембурге из Сирии, Ирана, Ирака, Афганистана, Палестины. Наверное, половина всех остальных беженцев – это выходцы из бывшей Югославии, албанцы, косовары, босняки, сербы. Из России никого нет, даже из Украины очень мало.
– В Люксембурге чиновники знают о том, что происходит в России, слышали о нарушениях прав ЛГБТ?
Я боролась, пока я могла бороться. Когда я не смогла больше бороться, я уехала
– В первый день, когда решалось в полиции и министерстве, это для них оказалось неожиданностью. Но те чиновники, которые занимаются непосредственно беженцами, осведомлены. Например, я была в организации Caritas – это служба по приему беженцев, некоммерческая организация, там прекрасно осведомлены об антигеевской политике, которая сейчас проходит в России. Те, кто этим занимается профессионально, всё знают.
– Возможно, вы видели недавние заявления Виталия Милонова, который сказал (правда, только о Петербурге, но это можно перенести и на всю страну), что ЛГБТ-движение разгромлено, все уехали за границу. Вам не жалко, что страна осталась Милонову?
– Страна никаким образом не может остаться Милонову, потому что есть очень много молодых российских активистов, они подрастают, они борются. Я просто считаю, что я уже свое сделала. 10 лет я уже в проекте Gay Russia, оргкомитете московского гей-прайда. Поэтому я не отдаю страну Милонову, а уступаю место молодым.
– Если бы молодые активисты вас спросили, что делать сейчас, в условиях растущей гомофобии – бороться или уезжать, что бы вы ответили?
– Это выбор каждого человека. Я боролась, пока я могла бороться. Когда я не смогла больше бороться, я уехала.
– Борешься для того, чтобы победить, а есть ли надежда на победу?
– Надежда всегда есть, но не каждый хочет стать Харви Милком, застреленным гомофобами.
В Испании решение Ирины Фет приветствовала Наталья Цымбалова, координатор Альянса гетеросексуалов за равноправие ЛГБТ и коалиции "Демократический Петербург". Ровно год назад Наталья покинула Россию и тоже ожидает решения о предоставлении политического убежища.
«Милонов, конечно, торжествует зря, потому что уехали единицы, большая часть людей остается. И появились новые ребята-активисты за эти годы, в Петербурге еще очень много активистов, которые Милонову спокойно жить не дадут. Так что пусть он не обольщается, что он всех выгнал. Рано радуется», – говорит Наталья Цымбалова.
– Наталья, сколько раз за этот год у вас возникала мысль, пусть даже на несколько секунд: "Все было ошибкой, не нужно было уезжать"?
– Ни одного раза и ни на одну секунду, честное слово.
– Когда вы решили уехать, что было последней каплей?
Риски выросли, а надежды исчезли. В этой ситуации продолжать бороться не было смысла, только рискуешь собой
– Это накапливалось очень долго. В какой-то момент вода дошла до горла и стало понятно, что дальше уже можно утонуть. Я начала думать о том, чтобы уехать, весной прошлого года, когда произошла вся эта мерзкая история с войной, с захватом Крыма и когда мы увидели, как быстро пропаганда задурманила людям мозги, как быстро испарились остатки либеральных, демократических ценностей – как корова языком слизала. Мы видели на акциях эту агрессию, готовность бросаться на нас, разрывать нас. Накрыло такое ощущение полной безнадеги, что мы боремся с ветряными мельницами, бьемся головой об стену, реально ничего изменить не можем. Власти крутят страной и народом, как хотят, а мы – моськи, лающие на слона. Быть в этой роли совершенно не хочется. Это с одной стороны – такая общая атмосфера безнадеги. С другой стороны, резко выросли риски от нашей деятельности, стало гораздо больше политически мотивированных дел, репрессии усилились. Когда я вернулась из отпуска, мне позвонили в панике родители, что к ним приходила домой полиция, искала меня. Мне всячески намекали, что против меня какие-то разработки спецслужбы ведут и следят за каждым шагом, в любой момент могут что-то сфабриковать. И это тоже подтолкнуло. То есть риски выросли, а надежды исчезли. В этой ситуации продолжать бороться не было смысла, только рискуешь собой. А ради чего?
– Почему вы выбрали Испанию?
– Довольно случайно. Просто как-то резко сорвалась и уехала. Хотелось уехать в какую-то страну, подальше от России, чтобы не достали меня, но и с другой стороны, чтобы это было достаточно близко, чтобы можно было с друзьями и родителями увидеться. Я поэтому не хотела ехать в США, куда уехали многие мои коллеги, мне хотелось как-то поближе все-таки быть.
– А испанский язык вы знаете?
– Сейчас уже немножко знаю, тогда я приехала с нулевым уровнем абсолютно, я здесь уже начинала учить.
– Как вы устроились в Испании? Сложно все?
– Любой переезд в другую страну, особенно когда ты не знаешь языка и не имеешь здесь связей – это сложно. Беженцу тем более сложно, потому что у нас неопределенный статус, пока мы ждем решения. Сначала полгода вообще нет права на работу, потом дают право на работу, но с тем документом, который есть у нас, устроиться очень сложно. Мое текущее удостоверение личности истекает в конце сентября, я должна буду его менять. Если я приду устраиваться куда-то на работу, меня завернут. Естественно, мне вид на жительство продлят, но работодатель же об этом не знает. Конечно, сложности есть. Я сейчас учусь на курсах, испанский продолжаю совершенствовать, есть над чем работать.
– Испания все-таки не самая богатая страна Евросоюза. Вы сталкивались с таким отношением со стороны испанцев: "Нам тут и самим плохо, чего понаехали?"
– Не сталкивалась. Хотя, наверное, есть такие настроения среди испанцев и европейцев в целом, но мне лично не приходилось таких проблем иметь ни с кем.
– Есть политэмигранты-пессимисты, которые думают, что уехали навсегда или очень надолго, и политэмигранты-оптимисты, которые уверены, что режим сменится и они вернутся и станут политическими лидерами в своей стране. Вы относитесь к какой категории?
Я за то, чтобы все мои хорошие люди, все друзья уехали
– Я отношусь к пессимистам. Я не планирую возвращаться, и я не думаю, что у нас будут какие-то позитивные изменения в ближайшее время. Когда я начала думать о том, что, возможно, придется уехать, мне казалось, что через полгода все это рухнет к чертям собачьим, но оно простояло еще год с тех пор, перешло в вялотекущую стадию, такое медленное саморазрушение страны. Рано или поздно придет к какому-то финалу. А то, что это саморазрушение, у меня сомнений нет. Возможностей для смены власти мирной или немирной тоже не видно. Выборов у нас нет – это понятно, даже говорить нечего, силы протестные тоже очень слабенькие. Какой-то немирный, катастрофический вариант даже страшно себе представить. Но в любом случае не видится чего-то светлого на горизонте.
– Если бы ваш знакомый или просто человек, который вас уважает, спросил бы, что сейчас делать – оставаться в России или уезжать, вы бы посоветовали уезжать?
– Да. Реально люди спрашивают, и реально советую уезжать, конечно. Есть те, кто принципиально не хочет, но это их выбор. В любом случае это личный выбор человека, уезжать или оставаться. Я за то, чтобы все мои хорошие люди, все друзья уехали. Просто мне их жалко, что они остаются в этой атмосфере, в этом болоте загнивающем, сердце кровью обливается. Я бы, может быть, забыла о России уже давно, если бы не дорогие мне люди, которые там остаются.
