Впервые с 2013 года Украина перестала быть главным врагом России в подаче российских СМИ, ее место в конце 2015 года заняла Турция, сообщает РБК со ссылкой на подсчеты компании "Медиалогия".

В ходе подсчетов, как часто российские телеканалы, СМИ и блоги в 2015 году упоминали Украину, США и Турцию во враждебном контексте, выяснилось, что на протяжении первых девяти месяцев 2015 года уверенное лидерство в качестве угрозы России удерживала Украина, врагом номер два были США. Но после 24 ноября, когда Турция сбила российский бомбардировщик Су-24, на федеральных каналах и в интернете у российских пользователей появился новый враг. Если раньше Турцию в контексте терроризма упоминали примерно 20 раз в неделю, то после 24 ноября количество сообщений "Турция, терроризм" увеличилось до полутора сотен, и к концу года Турция получила первенство в качестве "врага" во всех медиа, сообщает РБК и добавляет, что у 73% россиян, по декабрьскому опросу ВЦИОМа, отношение к Турции ухудшилось.

В последнее время общим местом стали разговоры о зомбировании населения телевизионной пропагандой. Однако для зомбирования нужна некая основа. Если представить, что завтра все российские телеканалы отключатся, станет ли население страны миролюбивым? О том, почему население России с такой готовностью переключается на нового врага и что является первопричиной этой готовности – пропаганда или сами люди, мы побеседовали с культурологом Яном Левченко:

– Конечно, так называемое население, это собирательный термин, должно быть готово к тому, что ему внушают. Готово даже не в связи с каким-то особым уровнем собственно агрессии, а в связи с тем, что оно, привыкнув на протяжении многих десятилетий, еще с советских времен, демонстрировать лояльность власти, действует в соответствии с повесткой, как ее понимает. Повестка на протяжении довольно продолжительного времени была изоляционистской и если и ориентированной на дружелюбие, то, скорее, на дружелюбие условное и официозное даже. Все считали, с этой склонностью к теории заговора, что за всем, на самом деле, стоят какие-то интересы, какие-то кукловоды, которые дергают за ниточки, одна страна хочет уничтожить другую, идет борьба каких-то сил в мире и мы должны быть бдительными. Это все даром не проходит, и население вдобавок проецирует свои повседневные проблемы, пытается придать им какое-то глобальное измерение, чтобы не быть самому ответственным за происходящие неприятности. Конечно, во всем, что у тебя не складывается сегодня с утра, что как-то не задалось, желательно, чтобы была виновата Турция или еще кто-то другой. Это тактика заговаривания своих проблем и перекладывания их на другого, но она мне представляется достаточно универсальной для обывателя. Здесь дело не в том, что какие-то сейчас люди особенные.

Поэтому когда мы говорим, что телевидение зомбирует людей, это такая интеллигентская сказка про белого бычка, что якобы если потереть каждого человека в отдельности, то под ним сразу обнаружится что-то прекрасное и блестящее. Ничего не обнаружится! Люди склонны обвинять других, а не себя, склонны защищаться любыми способами, изворачиваться как угодно, чтобы только не копаться в себе, не задавать себе противных вопросов. Почему мы так любим громкую музыку? Да потому что она не дает возможность нам переключиться на себя. Проще ее перекрикивать и произносить глупые тосты в ресторане. Телевидение просто канализирует агрессию, которая скапливается в обществе, чутко реагирующем на повестку, а у России очень агрессивная внешнеполитическая повестка, и на свои внутренние проблемы, в которых, конечно, должны быть виноваты другие.

​– В этой картине содержание телевидения – производная от потребностей масс, никакие демиурги не "программируют" население специально и тщательно?

– Я бы сравнил телевидение, без обид и без оценок, с канализацией. Потому что канализация – это система, которая направляет потоки фекалий и вообще нечистот, отходов человеческой жизнедеятельности, в нужное русло. Система, которая позволяет большому человеческому скоплению функционировать относительно гигиенично. Телевидение выполняет приблизительно ту же функцию – повседневная ритмизация жизни с помощью телесериалов и новостей. Когда кто-то страшно ругается в студии, когда жутко оскорбляют друг друга подставные актеры, изображающие ругающуюся семью, – люди сразу обращают на это внимание, как на пожар, на скандал, на драку в кабаке. То есть все низменное, не требующее особой работы, не требующее каких-то усилий, привлекает внимание. И телевидение этим пользуется. Цинично. Но оно и не обязано быть каким-то этически заряженным, потому что оно же не обязано воспитывать, оно не школа. Поэтому телевидение в известном смысле канализация или терапия, если попытаться увидеть в этом что-то хорошее. Но, безусловно, телевидение работает с теми, кто способен воспринять эту работу, то есть с теми неясными представлениями, склонностями, страхами, которые в человеке есть. Если их у него нет, то человек не будет, как заведенный, повторять, что мы прожили плохо 2015 год, потому что Обама у нас нагадил в подъезде. А мы это повторяем, повторяем так или иначе любую чепуху, потому что она четко согласуется с нашими собственными подозрениями, страхами, досадой, недовольством, в том числе собой. Но поскольку мы к себе стараемся не обращаться, то поэтому у нас в подъезде гадит Обама.

​– В конце 80-х – ​начале 90-х, когда была перестройка и Советский Союз шел к своему краху, телевидение было совершенно другим. Но это был массовый запрос, люди смотрели, как заведенные, программу "Взгляд", где шла речь о важных вещах, где был разговор по существу о проблемах общества. Можно ли представить сейчас нечто подобное?

– Сейчас это представить невозможно. Не потому, что я не верю в человечество, а потому, что телевидение очень изменилось, изменился его потребитель. Позднесоветский телезритель был воспитан советской телевизионной матрицей, и она была не только пропагандистской, пропаганда поддерживалась подпорками в виде каких-то познавательных передач, воспитательных. К телевидению относились как к окну в мир, которое расставляет акценты, рассказывает, как устроен мир, как устроена жизнь, учит решать математические задачи, играть в шахматы, рассказывает, что такое метрополитен – ребенку в передаче "АБВГДейка", как функционирует советская армия – в передаче "Служу Советскому Союзу", как живет наше село – в передаче "Сельский час". И все воспринимали эту воспитательную задачу, во многом формирующую лояльный контур и стратегию, как естественную. Поэтому когда на эту почву упали зерна критически настроенных журналистов, репортеров из передачи "Взгляд" или еще из каких-то передач, люди просто переключились, но переключились на недостатки. Но установка, что телевидение должно то-то, оно обязано это, оно формирует то, оно препятствует этому – эти установки остались прежними. Они остались установками человека эпохи раннего телевидения, причем телевидения в очень специфической стране. За 1990-е и 2000-е годы телевидение быстро и успешно перестроилось, причем реально, а не так, как это провозглашала перестройка, оно стало коммерческим телевидением, усвоило коммерческие модели, оно стало даже более коммерческим, чем коммерческие частные каналы. Государственное телевидение самым циничным образом использует тактики и способы воздействия, которыми пользуются негосударственные каналы, ориентированные, условно говоря, на продажу товаров по каталогу. И в этой связи, конечно, представить себе, что будет общественный запрос на воспитательное телевидение, которое будет нас чему-то учить, – это уж дудки. Никто учиться с помощью ящика не собирается. Людям гораздо приятнее ничего не делать. Как только телевидение научилось давать развлечения, как только оно научилось ставить человека в позицию потребителя, он с радостью подхватил эту возможность и теперь его и калачом не заманишь туда, где его начнут чем-то грузить.

​– Недавно обсуждалась новость, что Останкинская башня обнесена колючей проволокой, и родилось много шуток о том, что опасаются захвата Останкинской башни. Но даже если представить себе, что завтра кто-то благородный и прекрасный захватит Останкинскую башню, ничего не изменится?

– Ну, это, видимо, все-таки вопрос времени, и для начала я бы сказал, что обнесенность Останкинской башни колючей проволокой – это тоже такая медийная штука, медийный конструкт. Потому что в Москве очень много чего обнесено колючей проволокой, и по этому поводу никто не шутит, потому что это привычная часть нашей специфически организованной повседневности. Что касается этого виртуального захвата, то, конечно, если изо всех медийных каналов будет доноситься пропаганда другой повестки, то, конечно, переломить ситуацию можно, если кто-то поставит перед собой такую задачу. Разумеется, телевидение остается очень мощным инструментом воздействия.

​– Например, мы видим общественную проблему социального порядка – дальнобойщики. В обществе может родиться запрос на обсуждение этого на федеральных каналах?

– Если речь идет о федеральных каналах, то, конечно, нет. Потому что они полностью подконтрольны. И вопрос в том, насколько при смене, скажем так, господствующего вектора это решение возможно. Когда начинают притормаживать слишком разогнавшуюся машину, потому что дело идет не туда, машина, замедляясь, может чуть менять направление, просто в силу соображения, что раз уж мы замедляемся, давайте разрешим то, разрешим это. По сути дела, на этом погорел Советский Союз, когда разрешили хозрасчет, разрешили кооперативы, а дальше пошло-поехало. И на этом основании многие ретивые господа делают вывод, что ничего разрешать не надо было, и тогда до сих пор жили бы в СССР. Но он бы так или иначе развалился. Просто ситуация незыблемой не может быть. Просто само телевидение ситуацию изменить не способно. До тех пор, пока федеральные каналы зачищены, никто там голос поднимать не будет, сколько бы дальнобойщиков ни стояло вокруг колючей проволоки, окружающей Останкинскую башню. Продолжая эту метафору: если кто-то, фигурально выражаясь, а не буквально, найдет тот "Урал", который протаранит вход в Останкинскую башню, и туда хлынет какая-то новая сила, вот тогда будут какие-то изменения.