Открывшаяся в петербургском музее Достоевского выставка "Достоевский и Солженицын" оказалась актуальной. На фоне подготовки к столетию Александра Солженицына, которое будет отмечаться в 2018 году, началась идеологическая кампания против писателя.
Одним из первых высказался главный редактор "Литературной газеты" Юрий Поляков. На страницах газеты "Культура" он, в частности, отмечает: "…Нынешний "заблаговременный" предъюбилейный ажиотаж в связи с приближающимся столетием А.И. Солженицына, на мой взгляд, выглядит в какой-то мере неуместным. Не стану обсуждать литературно-художественные достоинства его творений, однако вынужден заметить: Солженицын не просто уехал в свое время из Советского Союза (а СССР, хотим мы того или нет, по сути одна из политических версий исторической России), но фактически призывал американцев начать против него войну".
Наталья Солженицына, вдова писателя, ответила в "Российской газете": "Вы не можете не знать, что в феврале 1974 года Солженицын был арестован, лишен гражданства и под конвоем выслан из страны. Об этом гражданам СССР сообщил ТАСС в центральной прессе. Если, зная это, Вы печатаете приведенные выше слова – значит, Вы сознательно лжете. Если же Вы не знаете этого всеизвестного (по крайней мере, в истории литературы ХХ века) факта, то странно, как Вы при этом возглавляете "Литературную газету". И, будучи на этом посту, недостойно повторять клевету о призывах к войне, состряпанную против Солженицына в глухие советские времена 5-м управлением КГБ по борьбе с инакомыслием. Напротив, будучи в изгнании, Солженицын на долгие годы впал в немилость у американской прессы именно за то, что защищал историческую Россию. Да, он считал, что большевики исказили ее лик, и упорно убеждал не приписывать русскому народу жестоких черт коммунистической практики Ленина-Сталина. Не сомневаюсь, что молодое поколение разберется, что считать за правду, в чем подлинный патриотизм и кто его настоящие носители".
Юрий Поляков отвечает: "Мне понятен Ваш гнев. Когда ваяешь памятник дорогому человеку, хочется, чтобы в бронзе отлились лучшие его черты. Однако Ваш покойный супруг, выдающийся русский писатель Александр Исаевич Солженицын был фигурой сложной, страстной и противоречивой. Его яростная, отчасти оправданная личной драмой нелюбовь к советской версии нашей государственности общеизвестна, и тут я скорее поверю 5-му управлению КГБ, окошмаривать которое в нынешней геополитической реальности я бы не рискнул…"
Этот диалог вызвал заметный резонанс, и не удивительно, что и выставка "Достоевский и Солженицын" оказалась ответом недоброжелателям и политическим противникам Александра Исаевича. Выступивший на ее открытии писатель Яков Гордин сказал:
– Когда человек, отвечающий за культуру в Москве, говорит о том, что "в библиотеках сейчас нет необходимости: есть Интернет и электронные книги…" Когда, еще более высокопоставленный человек, говоря о библиотеках, заявляет, что "библиотеки книгохранилищ, объективно их перспектива не велика…", когда главный редактор "Литературной Газеты" считает, что – наиболее надежный источник информации – 5-е Управление КГБ, то нам надо всерьез задуматься: "На что же опираться? Где тот фундамент, который действиями подобных "мудрецов" разрушить невозможно? Я бы сказал, что нужно осознать, что есть лига-триада: Достоевский – Толстой – Солженицын, что есть великая тетралогия: "Записки из Мертвого дома" – "Архипелаг ГУЛАГ" – "Война и мир" – "Красное колесо". Осознавая это, надо понимать, что существует фундамент, который нельзя сломать и на котором мы еще прочно стоим. Сегодняшняя выставка как никогда своевременна. Это – больше, чем просто музейная экспозиция.
Наталья Солженицына:
– Моя роль здесь – менее чем минимальная. Мною не была задумана эта выставка. Я – просто собственник экспонатов, который согласился их предоставить музею Достоевского. Если говорить о сопоставлении Достоевского и Солженицына, о некой "генеалогии", о которой сегодня говорили, у нее может быть большое будущее. В глаза бросаются совпадения событий, "узловых точек" в их судьбах, но не это видится главным. До "Мертвого дома", до "Архипелага ГУЛАГа" и тот, и другой думали о судьбах России. Пытались напряженно, страстно понять место России в мире. И этот интерес воспитался у них не в тюрьме. Он был природный. И у обоих это связано больше с тюрьмой, но и до тюрьмы можно было увидеть то же, было желание "повернуть зрачки внутрь", любую беду понимать с самого себя. Это – природное. Прежде чем я процитирую то, что хочу, я напомню то, что вы, наверное, знаете. Лев Толстой был для Солженицына некоей "отправной точкой". Он прочитал "Войну и мир" в 10 лет. Признавался в том, что эта книга произвела на него "сотрясательное впечатление". Он ничего не понял в философских страницах, перелистывал их, но эта огромная историческая фреска его заворожила. Эта "завороженность" шла от Толстого. К Достоевскому он пришел много позже. И вот – мнение со стороны. Осенью 1971 года по "голосам" читали "Август 14-го". Выслушав в полночь главу о самоубийстве генерала Самсонова, 77-летний философ, бывший зэк, Алексей Лосев не мог заснуть до утра. Днем, вышагивая по длинным дорожкам подмосковной дачи, после каждого поворота все быстрее, говорил своему помощнику Владимиру Бибихину, тоже философу: "Толстой, конечно, тоже хорошо описывал, но у него не было чувства всемирного катастрофизма. А у Солженицына оно есть. Мережковский в книге "Толстой и Достоевский" пишет, что Толстой гениален в изображении страстей тела, а Достоевский – в изображении страстей души и ума. А вот это уже я, Лосев, говорю: "Солженицын гениально изображает страсти социальные. И в этом, ему, конечно, помогает время. Такое ужасное…". Ужасные у нас времена циклично повторяются. В этом смысле я очень благодарна Якову Гордину, который сказал, что эта выставка очень своевременна потому, что мы – в начале нового похода за культуру, за "прямостояние". Потому, что сейчас – момент, если не переломный, то очень опасный, и от каждого из нас, по мере сил, зависит способность стоять твердо и помнить, что за нашими спинами – Достоевский, Толстой и Солженицын".
Автор "Архипелага ГУЛАГа" и "Красного колеса" в атмосферу советизации никак не "влезает"
Мы поинтересовались у Якова Гордина, почему сейчас против Солженицына начата такая мощная кампания? Это имеет отношение к литературе?
– Нет, конечно. Как и "Литературная газета", которая все меньше и меньше имеет отношение к литературе. Я думаю, что все это – чисто политические дела. Это – советизация нашей жизни, в которую Солженицын все-таки никак не "влезает". Не обязательно соглашаться с постулатами трех гигантов – Достоевского, Толстого и Солженицына. И у меня большие расхождения есть по целому ряду вопросов с Александром Исаевичем, при всем моем глубочайшем почтении и понимании его великого значения. Но, конечно, автор "Архипелага ГУЛАГа" и "Красного колеса" в атмосферу советизации никак не "влезает". В атмосферу реабилитации Сталина никак не помещается. Поэтому нужно нейтрализовать влияние вот этой стороны деятельности Александра Исаевича. Естественно. Чего там литература? Эту известную публику не интересуют стилистические моменты. Их интересует идеология. Это такой неонационал-большевизм, а Солженицын ему противопоказан, и он противопоказан Солженицыну. Тут всё достаточно логично. Процесс идет, как говорил Михаил Сергеевич.
– Как вы думаете, как бы сегодня Солженицын воспринял аннексию Крыма и войну на юго-востоке Украины?
– Я, конечно, не берусь предсказывать реакцию Солженицына, но думаю, что он, как человек, глубоко вчитавшийся в российскую историю и понимавший механизмы исторических катастроф, вряд ли был бы в восторге от того, что произошло. Я помню его соображения о несправедливости границ, которые образовались после распада СССР, несправедливости для России, но он ни в коем случае не призывал в своей работе "Как нам обустроить Россию" к экспансии по отношению к соседним республикам. Потому что как человек, все-таки чрезвычайно опытный исторически, он понимал, к чему такие вещи ведут. Не убежден, что он был бы в восторге.
Выставка "Достоевский и Солженицын" построена на сопоставлениях судьбы и творчества двух писателей. Впервые в Петербурге можно будет увидеть подлинные экспонаты из фонда Александра Солженицына, предоставленные Наталией Солженицыной. Среди них – его лагерный дневник, телогрейка, письменные принадлежности, фрак нобелевского лауреата.
Мы прошли по выставке с Натальей Дмитриевной и остановились у фрака, в котором Нобелевскую награду получал писатель:
– Я была действительно счастлива там, в ратуше, где ему вручали диплом и медаль нобелевского лауреата. И счастлива я была даже не за него. Я очень ясно помню этот день. Меня просто переполняло счастье, но не за него, а за русскую литературу, за Россию. Это было сильнейшее чувство. Думаю, что буду его помнить до последнего дня. Это было затопляющее счастье. Этот фрак мы сшили в Цюрихе, где жили первое время. Там была русская эмигрантка, которая сразу взяла над нами шефство. Она сказала, что здесь живет старый замечательный портной. И по ее настоянию мы сшили у него этот фрак. Он одевал его ровно один раз в жизни на эту церемонию. Больше никогда. Он не любил такой торжественной одежды. Он любил свои старые вещи. Не любил покупать ничего нового. Любил донашивать старое, удобное, то, к чему он привык. Кроме того, мы не жили светской жизнью. Мы жили первые два с половиной года в Цюрихе, а затем – в Вермонте, где он нашел условия для работы, которые его устраивали. Мы, например, никогда не отлучались из дома вдвоем потому, что дома были маленькие дети. Если и выезжали, то очень редко. Никогда не ездили для удовольствия. У нас не было отпусков. Мы никогда не ездили отдыхать. Ездили по делам, на конференции. Ездили немного. И фрак нам был совершенно не нужен.
Следующий экспонат, перед которым мы остановились: пишущая машинка Солженицына.
– Те, кто жил в советское время, помнит, что каждая пишущая машинка имела свою историю. Какова история этой?
– Эта машинка была куплена в комиссионном магазине. В Москве. Он жил тогда в Рязани. Он на ней печатал сорок лет. Фактически до конца жизни. Он перепечатывал свои произведения тесно-тесно, без полей. На половинках листов, с двух сторон. Делая от руки совсем маленькие интервалы, для того, чтобы уменьшить физический объем вещи. Физический, не творческий, чтобы легче было прятать. Это еще до публикации "Одного дня Ивана Денисовича". После того, как распечатывал, он сжигал оригинал. Ему казалось, что по почерку его быстрее обнаружат, чем по машинописи. Хотя со всех пишущих машинок КГБ снимал образцы почерка еще до того, как они поступали в продажу. А вообще он писал свои вещи всегда от руки, не на машинке. И в более позднее время он на машинке отвечал только на письма и то – незнакомым корреспондентам. Друзьям он всегда писал от руки. У него был очень мелкий почерк. Он его еще умельчил. Было не достать бумаги. Да и прятать рукописи постоянно приходилось, надо было уменьшать их объем. До самой старости он писал на половинках, только в старости стал писать на А4. Почерк был очень мелкий, но очень разборчивый. Иногда некоторые публицистические вещи печатал на машинке. Особенно, к старости, когда ему уже было легче печатать, чем писать. На компьютере печатал, но не любил. Сказал: "Это – уже следующий век. Это – уже ваше, а я уж так останусь уже, на машинке".
Последний экспонат – лагерная телогрейка.
– Это действительно его телогрейка?
– Да, это его лагерная телогрейка. Одна из двух. Вторая не сохранилась, да и эта – вся драная сзади. Еще в Рязани он ее носил, донашивал.
– Наталья Дмитриевна, была какая-то реакция на эту выставку со стороны противников Александра Солженицына?
– Пока нет, но не удивлюсь, если будет. Это нормально. Не любите Солженицына – ради бога, не любите. Кто не любит, может не любить. Только честно. Вот прочтите его произведения, и то, что вам не нравится, можно обсуждать, можно не обсуждать. За то, чтобы каждый имел право иметь свое мнение и при этом его свободно высказывать, Солженицын и боролся всю жизнь. Это нормально. Но вранье – это не хорошо. Надо говорить со знанием дела и не передергивать. Пока что я о выставке слышала только положительные отзывы. Это не удивительно. На ее открытие вряд ли бы пришел тот, кто стал бы говорить дурно. Но я не удивлюсь, если появятся какие-то негативные отзывы. Хотя, чем это будет вызвано, не знаю. Разве общим негативным отношением как к Достоевскому, так и к Солженицыну.
