Студентка МГУ Варвара Караулова, которая, как предполагается, пыталась через Турцию пробраться на территорию, контролируемую террористической группировкой "Исламское государство", и примкнуть к ее вооруженным формированиям, возвращена в Москву после ее задержания на границе с Сирией. Петербургский интернет-портал "Фонтанка.ру" написал на днях о задержании 9 июня еще одной юной студентки, пытавшейся сбежать от родителей и примкнуть к "Исламскому государству", – на этот раз учащейся Петербургского педиатрического университета. Психолог Ольга Маховская в публикации в социальной сети "Фейсбук" обратила внимание на то, что жертвами вербовщиков становятся молодые люди (Варваре Карауловой всего 19 лет), совсем недавно ставшие независимыми от родителей и поэтому часто не знающие, на что или кого опереться: "19 лет, синдром второго курса! Когда родители расслабляются после тяжелых вступительных экзаменов, дети задумываются о том, а стоило поступление таких мучений, правильный ли был сделан выбор? Помните, Джохар Царнаев, Бостон, тоже 19 лет. Важно, кто окажется рядом с ребенком. Это раньше студенчество – посвящение во взрослые, сегодня, когда родители, помня о своем опыте, готовы вытолкнуть ребенка из семьи, он может ухватиться за первую попавшуюся на вскидку прочную связь и кажущуюся ему идеальной перспективу". Ольга Маховская ответила на вопросы Радио Свобода.

– "Синдром второго курса". Такой термин существует в психологии?

– Да, этот термин существует, причем как в российской, так и в международной психологии. Я, по крайней мере, лет 20 уже о нем слышу. Наблюдение состоит в том, что наиболее амбициозные и одаренные студенты вузов очень часто уходят со второго курса. И шлейф от этого наблюдения тянется еще с советских времен, потому что именно со второго курса уходили "в никуда" из университетов олимпиадники, которые завоевывали международные призы. И одна из причин в том, что эти дети развивались и двигались по жизни, в основном, на так называемой "внешней мотивации" – подогреваемые амбициями родителей или педагогов. А как только этот период "вундеркинизма" заканчивался, взрослые к ним теряли интерес и мотивация у таких детей сдувалась. И они начинали искать себя как-то по-другому. Этот процесс поиска собственного "я", который у нормального ребенка, которого особо не донимают родители, начинается с первого-второго класса, у них начинается на первом-втором курсе. И, конечно, они оказываются в дисгармоничной ситуации. Поэтому одна из версий того, что произошло с Варей Карауловой, – это "синдром второго курса".

Чаще всего это бывает все-таки с амбициозными мальчиками. Я это знаю по своей ситуации с сыном, по историям своих подруг, когда приходилось поддерживать уже взрослого студента, понимать, что с ним происходит. К сожалению, синдром второго курса более распространен, чем мы думаем. Я считаю своим долгом об этом напоминать, потому что не всегда этот сценарий резкий, с уходом в радикальные движения. Но он существует. И хотелось бы, чтобы мы к своим детям относились с большим сочувствием именно в этот период, а не только тогда, когда они сдают и ЕГЭ, и вступительные экзамены.

Что касается ситуации Вари Карауловой, то здесь, думая, что она ведет себя самостоятельно, она как маленький и неопытный ребенок попалась в лапы зловещим персонажам. Уходя от родителей, она попала в другой капкан. Все равно такие юноши и девушка ведут себя как зависимые от взрослых дети. Только они меняют себе кумира и меняют себе внутреннего руководителя. Для них более привычная ситуация – выполнять программу, которая задается извне. Вот Варе не повезло, потому что оказался не какой-то добрый наставник, профессор в университете, руководительница какого-то кружка или клуба или старшая подруга. Это оказался кто-то из вербовщиков. Который быстро сообразил, что она одна, у нее нет подруг, она, может быть, несколько подавлена, устала или растеряна. На что обращают внимание вербовщики. Они же не всех подряд вербуют, а выбирают таких маргиналов. Их видно по растерянному взгляду или по пустым глазам. Этому всему обучают вербовщиков. Вот ей не повезло.

​– Вы совершенно справедливо отметили, что и Джохару Царнаеву было 19 лет в момент совершения преступления. Вы видите здесь параллель?

– Я вижу в этом прямую параллель. Мы поступаем очень жестоко, когда начинаем применять к таким подросткам меры наказания, как к самостоятельным, зловещим, взрослым преступникам. Потому что люди, которые попадают под воздействие, они находятся в особом состоянии. У них, как правило, стирается "я" очень быстро. Они плохо ориентируются. Они находятся в таком состоянии зомби. И потом они могут раскаиваться, когда приходят в себя, но, конечно, они точно не понимают последствий совершаемых ими поступков. Они действуют под давлением кого-то из старших наставников. В случае с Царнаевым – это, думаю, был старший брат, авторитет которого для него был важен. Тем более что семьи рядом не было. Не было противовеса. Это такая сиротская ситуация. А в случае с Варварой был кто-то еще, кого нужно найти, кто является истинным виновником. Эту сеть вербовщиков нужно найти и разоблачить. Я думаю, что нам важно вернуть Варвару еще и поэтому.

Мне как психологу хотелось бы призвать более сочувственно относиться к такого рода детям. Потому что они сами страдают. Выходить из такой ситуации довольно трудно. Психологов, которые реабилитируют после такого агрессивного воздействия извне, очень мало. Реабилитация проходит крайне трудно. Поэтому, я думаю, что год-два нужно, чтобы она и ее семья были в серьезном психологическом сопровождении. Потому что, при всем благородстве поведения папы, меня смущает то, что он объявляет, что "готов с уважением отнестись к любому выбору своей дочки". Это не ее выбор. Выбор сделали за нее. Поэтому задача – вернуть психологически ребенка. Речь идет не о ее мировоззрении уже, а о ее психологическом благополучии. Ее нужно вернуть в семью.

​– Возвращаясь к "синдрому второго курса". Как себя вести родителям? Заниматься профилактикой или же каким-то образом этому синдрому противодействовать, когда какие-то признаки его проявляются?

– О признаках судить, сразу скажу, очень трудно, потому что дети скрывают свою жизнь. Когда они эмансипируются, они хотели бы, чтобы родители не имели возможности вообще вмешиваться. В этом сложность. Профилактика состоит в том, что мы детям в детстве предоставляем самые разные возможности, чтобы они всего попробовали. Чтобы у них не было ощущения обездоленности и обделенности, которая их толкает потом на какие-то рисковые поиски. К ним они не привыкли. Они под очень жестким контролем жили. Поэтому выход из-под контроля первое время дает всегда сбой, большое количество ошибок. Второе. Следует насторожиться, если вы понимаете, что ваш ребенок отдаляется и начинает плохо посещать университет. А это неплохо было бы проверять – просто однажды прийти или позвонить в деканат и спросить, как там мой ребенок, чтобы не наткнуться на то, что его уже полгода не видели. Я не случайно говорю – ребенок. Потому что по современной классификации 19 лет – это дети. У нас подростковый возраст в силу того, что продолжительность жизни увеличилась, откладывается лет до 25. Надо просто понимать, что уровень зрелости невысокий. Если это происходит – ребенок оступился, – то нужно его не отталкивать, не включать по максимуму наказания, а попытаться с ним разговаривать, и говорить очень долго. Но главное – это не забыть восстановить психоэмоциональную связь. Нужно прижать к себе и держать так долго, пока в остекленевших глазах не пробьются слезы, пока ребенок не оживет. Это как в сказке про Кая и Герду. Кай замерз, и Герда пришла к нему и обняла его. Примерно такая ситуация. Поэтому я считаю, что самым важным психотерапевтическим воздействием будет встреча с родителями, когда семья обнимется и сможет побыть вместе и поговорить.