www.svobodanews.ru/section/authors_shary/1276.htmlВ Москве в павильоне-постаменте памятника "Рабочий и колхозница" открыт выставочный зал и музей Веры Мухиной.
Сам монумент "Рабочий и колхозница", который Мухина изготовила из стальных конструкций для советского павильона на Всемирной выставке в Париже 1937 года, вновь установлен на постамент после долгой реставрации в декабре прошлого года. Постамент – высотой более 30 метров, это на десять метров выше предыдущего. О музее Веры Мухиной говорит ее правнук Алексей Веселовский:
– Музей является скорее музеем одной статуи - "Рабочий и колхозница", хотя и называется иначе. Потому что сама по себе скульптура и павильоны имеют историю, достойную отдельного рассказа. Имеется описание истории постройки и реконструкции статуи. И вообще – довольно большое количество фактического материала: фотографий, документов и экспонатов, которые относятся к тому времени. Оригинальных вещей не много, но зато много репродукций архивных документов. Есть рабочие чертежи, репродукции с рисунков Мухиной и несколько оригинальных ее гипсов, есть макет павильона – как он выглядел в Париже в 1937 году на выставке. Весь постамент задумывался, как выставочный комплекс, каковым он и является.
Сегодня я воспринимаю монумент, как абсолютно пластическую скульптурную композицию. И если абстрагироваться от времени, посмотреть на монумент глазами сегодняшнего человека, то он воспринимается как памятник людям, которые созидает своими руками свое будущее. Я думаю, что Вера Игнатьевна именно так и мыслила, – считает Алексей Веселовский.
Скульптура "Рабочий и колхозница" – один из самых ярких примеров идеологизации искусства и использования советской монументальной скульптуры в целях пропаганды. О роли монументальной скульптуры и о роли идеологии в городском строительстве Радио Свобода рассказал архитектор Евгений Асс:
– Когда мы говорим про 30-е годы, мы прекрасно понимаем, что тогда искусство превратилось еще и в мощнейший пропагандистский механизм. Поэтому его идеологическая роль заметно усилилась.
– А сейчас искусство архитектуры в Москве тоже с налетом идеологии?
– Можно сказать, что да. Оно отражает определенную идеологию, но не меняет ее, не занимается пропагандой. И, конечно, отражает определенную идеологическую конструкцию свободного рынка, а, с другой стороны, – потребительского общества. Это не явные идеологемы.
– Какое послание людям несут те или иные примеры большой монументальной скульптуры? Скажем, работы Церетели? Или какие-то крупные архитектурные ансамбли, Москва-Сити, например?
– Москва-Сити, безусловно, несет идеологическое послание. Оно как бы должно нас ввести в прекрасный мир рыночного общества. Это, так сказать, большой привет из Нью-Йорка. Что же касается монументальной скульптуры, то она в известном смысле утратила свою пропагандистскую идеологическую роль.
– Может быть, в мире вообще прошло время монументальной скульптуры? Время значения фигурных памятников, связанных с концепцией историзма конца 19 века, всех этих Богданов Хмельницких? Последний памятник такого типа, который появился в Москве, это памятник Александру Второму, царю-освободителю, у Храма Христа Спасителя.
– Если иметь в виду историзм, то сегодня монументальная скульптура в этом контексте будет выглядеть несколько пародийно. Что касается вообще фигуративной скульптуры, то здесь еще осталось поле для деятельности скульпторов. Памятники замечательным людям вполне возможны. А что касается пафосных персонажей, несущих явно идеологическое послание, то этот пафос способен вызвать скорее недоверие. Хотя, мне кажется, что далеко не все со мной согласятся. Например, строительство монументального кладбища для военначальников под Москвой, это как раз из области такого монументального безумия, которое было характерно для советских времен.
–Говорят, архитектурный стиль Москвы, городская московская среда – это эклектика, отсутствие стилей или соединение всяких стилей. Можно ли говорить о том, что Москва в последнее десятилетие со всеми своими новыми памятниками выработала какой-то свой новый стиль? Или это по-прежнему хаос?
– Эстетика города в 50-е годы была очень определенной. Это была материальная, массивная архитектура. Все это вместе связывалось в довольно ясную и целостную картину. Первые следы взламывания этой эстетики начались с массового строительства в 60-е годы. Новая архитектура порой являет удачные примеры попадания в контекст, но есть и обратные примеры – вопиющей бессмысленности. Подвести какую-то общую эстетическую платформу под всем, что в этом направлении происходит, я бы не взялся.
– Это нормально, что в Москве на Цветном бульваре, рядом с памятником погибшим сотрудникам министерства внутренних дел, стоит маленький памятник Юрию Никулину у здания бывшего старого, а теперь уже нового цирка? Город как-то сам сгладит эту разницу стилей?
– Это нормальное течение городской жизни. Ведь ни один город не является целостным стилевым образованием. Он отражает течение времени. Что же касается Цветного бульвара, там рядом с Юрием Никулиным, через дорогу, стоит чудовищный скульптурный проект Церетели, кстати, очень любимый народом. Там дети все время с ним как-то играют.
Что же касается вопроса о том, имеет ли город возможности для саморегулирования, то я отвечу, что в известном смысле – да. Сегодня мы из являемся свидетелями такого вот абсолютного саморегулирования. По одну сторону – хищная строительно-девелоперская стая этаких волков, с другой стороны, архнадзор. Между этими санитарами леса и хищниками существует вполне природное противостояние. В этом и есть некая форма саморегулирования.
Сам монумент "Рабочий и колхозница", который Мухина изготовила из стальных конструкций для советского павильона на Всемирной выставке в Париже 1937 года, вновь установлен на постамент после долгой реставрации в декабре прошлого года. Постамент – высотой более 30 метров, это на десять метров выше предыдущего. О музее Веры Мухиной говорит ее правнук Алексей Веселовский:
– Музей является скорее музеем одной статуи - "Рабочий и колхозница", хотя и называется иначе. Потому что сама по себе скульптура и павильоны имеют историю, достойную отдельного рассказа. Имеется описание истории постройки и реконструкции статуи. И вообще – довольно большое количество фактического материала: фотографий, документов и экспонатов, которые относятся к тому времени. Оригинальных вещей не много, но зато много репродукций архивных документов. Есть рабочие чертежи, репродукции с рисунков Мухиной и несколько оригинальных ее гипсов, есть макет павильона – как он выглядел в Париже в 1937 году на выставке. Весь постамент задумывался, как выставочный комплекс, каковым он и является.
Сегодня я воспринимаю монумент, как абсолютно пластическую скульптурную композицию. И если абстрагироваться от времени, посмотреть на монумент глазами сегодняшнего человека, то он воспринимается как памятник людям, которые созидает своими руками свое будущее. Я думаю, что Вера Игнатьевна именно так и мыслила, – считает Алексей Веселовский.
Скульптура "Рабочий и колхозница" – один из самых ярких примеров идеологизации искусства и использования советской монументальной скульптуры в целях пропаганды. О роли монументальной скульптуры и о роли идеологии в городском строительстве Радио Свобода рассказал архитектор Евгений Асс:
– Когда мы говорим про 30-е годы, мы прекрасно понимаем, что тогда искусство превратилось еще и в мощнейший пропагандистский механизм. Поэтому его идеологическая роль заметно усилилась.
– А сейчас искусство архитектуры в Москве тоже с налетом идеологии?
– Можно сказать, что да. Оно отражает определенную идеологию, но не меняет ее, не занимается пропагандой. И, конечно, отражает определенную идеологическую конструкцию свободного рынка, а, с другой стороны, – потребительского общества. Это не явные идеологемы.
– Какое послание людям несут те или иные примеры большой монументальной скульптуры? Скажем, работы Церетели? Или какие-то крупные архитектурные ансамбли, Москва-Сити, например?
– Москва-Сити, безусловно, несет идеологическое послание. Оно как бы должно нас ввести в прекрасный мир рыночного общества. Это, так сказать, большой привет из Нью-Йорка. Что же касается монументальной скульптуры, то она в известном смысле утратила свою пропагандистскую идеологическую роль.
– Может быть, в мире вообще прошло время монументальной скульптуры? Время значения фигурных памятников, связанных с концепцией историзма конца 19 века, всех этих Богданов Хмельницких? Последний памятник такого типа, который появился в Москве, это памятник Александру Второму, царю-освободителю, у Храма Христа Спасителя.
– Если иметь в виду историзм, то сегодня монументальная скульптура в этом контексте будет выглядеть несколько пародийно. Что касается вообще фигуративной скульптуры, то здесь еще осталось поле для деятельности скульпторов. Памятники замечательным людям вполне возможны. А что касается пафосных персонажей, несущих явно идеологическое послание, то этот пафос способен вызвать скорее недоверие. Хотя, мне кажется, что далеко не все со мной согласятся. Например, строительство монументального кладбища для военначальников под Москвой, это как раз из области такого монументального безумия, которое было характерно для советских времен.
–Говорят, архитектурный стиль Москвы, городская московская среда – это эклектика, отсутствие стилей или соединение всяких стилей. Можно ли говорить о том, что Москва в последнее десятилетие со всеми своими новыми памятниками выработала какой-то свой новый стиль? Или это по-прежнему хаос?
– Эстетика города в 50-е годы была очень определенной. Это была материальная, массивная архитектура. Все это вместе связывалось в довольно ясную и целостную картину. Первые следы взламывания этой эстетики начались с массового строительства в 60-е годы. Новая архитектура порой являет удачные примеры попадания в контекст, но есть и обратные примеры – вопиющей бессмысленности. Подвести какую-то общую эстетическую платформу под всем, что в этом направлении происходит, я бы не взялся.
– Это нормально, что в Москве на Цветном бульваре, рядом с памятником погибшим сотрудникам министерства внутренних дел, стоит маленький памятник Юрию Никулину у здания бывшего старого, а теперь уже нового цирка? Город как-то сам сгладит эту разницу стилей?
– Это нормальное течение городской жизни. Ведь ни один город не является целостным стилевым образованием. Он отражает течение времени. Что же касается Цветного бульвара, там рядом с Юрием Никулиным, через дорогу, стоит чудовищный скульптурный проект Церетели, кстати, очень любимый народом. Там дети все время с ним как-то играют.
Что же касается вопроса о том, имеет ли город возможности для саморегулирования, то я отвечу, что в известном смысле – да. Сегодня мы из являемся свидетелями такого вот абсолютного саморегулирования. По одну сторону – хищная строительно-девелоперская стая этаких волков, с другой стороны, архнадзор. Между этими санитарами леса и хищниками существует вполне природное противостояние. В этом и есть некая форма саморегулирования.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы «Время Свободы» вы можете найти на странице «Подводим итоги с Андреем Шарым»