Меня самого удивило, как легко оказалось предвидеть реакцию на парижский теракт. Считая, что французские карикатуристы получили по заслугам, "Крымнаш" злорадствовал, забыв, как им нравился призыв "мочить в сортире" исламских экстремистов. В этом, впрочем, нет ничего странного. Если бы в их сознании господствовала логика, а не чувство "глубокого внутреннего удовлетворения", то Крым остался бы там, где был, война с Украиной казалась бы нелепой страшилкой, и прошлый год не отличался бы от позапрошлого.
Меня больше волнуют другие – интеллектуально близкие и эстетически родственные, говорящие "да, но..."
"Но" я уже не слушаю, потому что у каждого свой набор сакральных символов. В Америке, где процветает мириад вер, есть по этому поводу ехидное высказывание: "У меня – церковь, у тебя – секта". То есть моя святыня – правильная, а твоя – не святыня вовсе. Зная об опасности такой точки зрения, американцы редко говорят о своей религии, но не могут помешать это делать тем, кому неймется. Чтобы свобода оставалась собой, она должна быть нейтральной. И это подразумевает право на кощунство.
Еще хорошо, что не обязанность, как это было в советское время, когда священников расстреливали, иконы жгли, в храмах гнила картошка, а посещавших церковь студентов (уже в мое время) отчисляли из вузов, где всем надо было изучать даже не кощунственный, а идиотский предмет "научный атеизм".
Проблема не в том, как бороться с кощунственным искусством, а в том, как жить с ним. И об этом я хочу напомнить тем, кто говорит "да, но..."
Только смех, причем оскорбительный, предохраняет нас от мира, где на улыбку отвечают пулей. Фанатиков легко опознать: они не умеют над собой смеяться
Дело в том, что всякое искусство невозможно без провокации. Искусство и есть провокация, только мы об этом забываем, когда она теряет остроту. Любые произведения искусства кому-то и когда-то казались кощунственными. Византийским иконоборцам – иконы, стыдливым церковникам – Сикстинская капелла, кромвельским пуританам – готические витражи. Самое кощунственное произведение отечественной словесности – не похабная поэма Баркова, а куда более оскорбительная "Гаврилиада" Пушкина. Важно, что это не исключение, а правило. Амбициозный автор пользуется скандалом, великий его создает. Как заметил Бродский, Достоевский был неутомимым защитником Добра, но и у Зла не оказалось лучшего адвоката.
– Да, но, – скажут мне, – можно ли сравнивать великие образцы нашей культуры с грубыми карикатурами?
– Еще как, – отвечу я, потому что видел вблизи, как это делается.
Тридцать лет назад мы с Вайлем выпускали журнал "Семь дней", звездой, да и причиной которого был Вагрич Бахчанян. Бесконечно изобретательный художник, Вагрич творил на минном поле, нащупывая опасность и наслаждаясь ею. Кощунство было его материалом и методом.
Живя в СССР, он превратил Ленина в урку, надвинув на глаза вождю знаменитую кепку.
Попав в левую, обманутую дейтантом Европу, Вагрич написал под изображением вареного омара "Лучше быть красным, чем мертвым".
Обжив русскую Америку, он и здесь нашел священную корову, приписав Солженицыну призыв "Всеми правдами и неправдами жить не по лжи". Дождавшись перемен на родине, Бахчанян вернулся туда работой, вызвавшей скандал и милицию. На его выставленном в Москве коллаже в крестики-нолики играли распятием. Больше всего этим возмущались те самые органы, что выламывали руки верующим.
С восторгом глядя на эту фабрику провокаций, я понимал, что в соавторстве с риском художник работает на нас. Только смех, причем оскорбительный, предохраняет нас от мира, где на улыбку отвечают пулей. Фанатиков легко опознать: они не умеют над собой смеяться.
Александр Генис – нью-йоркский писатель и публицист, автор и ведущий программы Радио Свобода "Американский час – Поверх барьеров"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода