Ирина Лагунина: В самом конце января президент Чечни Рамзан Кадыров провел интернет-конференцию, в ходе которой заявил, что оппозиция «потерпела полное поражение», «о войне можно говорить в прошедшем времени», а сопротивление – это 60-70 «шайтанов», которые бегают по горам с оружием. Северокавказское вооруженное подполье уже более двух месяцев действует от лица провозглашенного его лидерами государства - Кавказский Имарат. По замыслу его основателей, это исламская теократия, отвергающая опыт современной демократической государственности. Об исламском факторе на Северном Кавказе – мой коллега Андрей Бабицкий.
Андрей Бабицкий: Недавно на ряде информационных и публицистических сайтов, где публикуется исследования, посвященные Северному Кавказу, появилась статья специалиста по новейшей истории Ирана Сергея Давыдова «Эмир и пустота». Опираясь на иранские реалии, автор предложил свое видение твой трансформации, которую претерпевает вооруженное подполье Северного Кавказа. Окончательный разрыв с этносепаратистской идеей, утверждение радикальной исламской доктрины в качестве идеологии сопротивления - это парадигма, по мнению Сергея Давыдова, исламской революции в Иране.
Сергей Давыдов: В конце 46 года шахское правительство в крови подавило восстание в иранском Азербайджане, и оно достигло успехов в подавлении национальных движений Ирана. В результате где-то лет через 10-15 в исламском движении начали фигурировать такие люди, как Саид али Хоменеи, нынешний лидер Ирана, азербайджанец по происхождению, нынешний председатель парламента Хаддад Адель и так далее. То есть дело не в том, что эти люди сначала участвовали в национальном движении Азербайджана, а потом перешли на исламские позиции, просто энергия азербайджанского народа Ирана перешла в форму исламского сопротивления. И в результате этого появилась полиэтническая иранская нация, которая сформировалась именно во время этой революции. Похожие процессы я вижу и на Северном Кавказе. Ведь надо обратить внимание, что по большей части то, что называется сопротивлением, имеет место быть не в самой Ичкерии, а в Дагестане, в Ингушетии и так далее, то есть на самом Северном Кавказе. Неизбежно возникает необходимость объединения в единую нацию. Пока она существует только в сознании интеллектуалов, но вполне возможно она возникнет на карте мира.
Андрей Бабицкий: Кавказовед и исламовед Алексей Малашенко уверен, что северокавказские народы не могут в обозримой перспективе сойтись воедино под знаменами ислама, поскольку этнический элемент в их самосознании является преобладающим.
Алексей Малашенко: В принципе это в широком масштабе невозможно, потому что как минимум на Северном Кавказе этническая компонента преобладает над религиозной. Это безусловно, это не советские, не постсоветские идеологемы и выдумки. Все-таки Кавказ более этничен, чем исламизирован. Другое дело, что существует определенная часть кавказцев, в основном они, естественно, концентрируются в восточной части и центральной, я имею в виду Дагестан, уже в меньшей степени Ингушетию, Чечню, еще в меньшей степени Кабардино-Балкарию, но тем не менее, существует некое единое восприятие того же джихада, исламской справедливости и так далее. Но это все-таки не скажу маргиналы, во всяком случае, это не большая часть людей, не большая часть общества – это то, что занимает определенную нишу. И я думаю, что вот та сама идея, которая оттуда исходит, она не способна Кавказ перевернуть. Единственное, что если людей не провоцировать. Если долго на Кавказ не давить, если не возбуждать систематические чувства социального протеста, этого не произойдет.
Андрей Бабицкий: Ислам на Северном Кавказе, как в свое время и в Иране, является лишь форматом вооруженной борьбы, ее прикрытием. Подполью необходима прежде всего мобилизирующая сила веры. Именно поэтому, считает Сергей Давыдов, даже наиболее ревностные салафиты не слишком озабочены следованиям букве вероучения и канонам.
Сергей Давыдов: Многие люди, скажем, типа Удугова и Исы Умарова вообще с трудом ориентируются в исламском вероучении, мягко говоря. Даже то, как они оставляют документы, распространяемые от имени Абу Усмана, это для любого человека, хотя бы немного владеющего арабским языком, это цирк. Дело в том, что само движение, как мне кажется, на Северном Кавказе, оно порождено не теми причинами, которыми оно было порождено в Алжире, в других районах мусульманского мира. То есть тут антиколониальная составляющая была основным двигателем этого салафисского движения. Мне кажется, как в Иране исламская революция была всего лишь формой, потому что с точки зрения правомерного ислама, все идеи Хомейни - это по большей части несусветная ересь. Так и здесь на Северном Кавказе это не более чем объединяющий фактор.
Андрей Бабицкий: Прямо противоположным образом видит ситуацию Алексей Малашенко. Ислам, его нравственные, социальные нормы становятся неотъемлемой частью мировоззрения северокавказских народов.
Алексей Малашенко: Все познается в сравнии и что брать за точку отсчета. Если при советской власти этого почти не было. То потом действительно был рост, подталкиваемый ситуацией и в Чечне, и в Дагестане, был достигнут определенный пик. Потом пошло на спад по целому ряду причин. Но я думаю, что на сегодняшний день важно не то, что это пошло на спад, а то, что от этого мы никуда не уйдем, это будет всегда присутствовать. То, что все по-разному называют и салафия, и ваххабизм, и фундаментализм, есть, конечно, нюансы, есть противоречия. Но я бы сделал упор, что ислам как идеология социального протеста на Кавказе - это уже навечно. Его крайняя версия зависит от конкретных ситуаций, эти самые боевики и все прочее, они тоже будут оставаться, но они будут при благоприятных условиях совсем уж маргинальными.
Андрей Бабицкий: Сегодняшние стражи исламской революции на Северном Кавказе заявляют о разрыве с западной системой, демократическими ценностями, присягая на верность исламской теократии. Однако Сергей Давыдов считает, что по прошествии времени эти люди могут с легкостью обрести новые идеалы.
Сергей Давыдов: Я здесь вижу два варианта. Лучший вариант - это Иран и худший вариант развития - это по алжирскому сценарию. В лучшем варианте вполне возможно некоторые люди, которые участвуют в этом движении проторят революцию в сознание, скажем, таких людей как Хади Хаменеи - это сводный брат Али Хаменеи, нынешнего лидера Ирана, я его беру только для примера. Он участвовал в исламской революции и через какое-то время где-то к концу 90 он стал фактически одним из лидеров оппозиции. Он издавал газету, где называл режим, который возглавляет его брат, диктатурой. Можно привести пример восстания сипаев в Индии, которое было прологом к созданию индийского государства как демократического. Ведь это восстание сипаев как таковое, оно велось под лозунгами священной борьбы как со стороны мусульман, так и со стороны индусов. Но оно было первым явным толчком, первым явным выражением идеи независимой Индии.
Андрей Бабицкий: Северокавказские общества, полагает Алексей Малашенко, выбирают собственный путь развития. Они пытаются восстановить исторические формы общественной жизни, игнорируя современные проекты. В 19 веке, к примеру, на Кавказе бок о бок функционировали две системы права – шариат и светские суды. В этом направлении развивается и сегодняшняя ситуация.
Алексей Малашенко: Происходит архаизация общества или ретрадиционализация, такое длинное слово, которая сопровождается усилением исламского фактора. Исламский фактор даже в Чечне, где половина общества родилась и в Казахстане, и в Москве, и в Архангельске, ислам начинает претендовать на роль регулятора социальных отношений, на роль регулятора отношения между людьми. Это стимулируется светской властью, тем же Рамзаном Кадыровым. Кстати говоря, то же происходит в Дагестане. То есть власть обращается к исламу для того, чтобы где-то консолидировать сообщество. Мы очень много говорили салафитах и ваххабитах и последние три года мы прозевали феномен, который с моей точки зрения по-своему уникален - это политизация традиционного ислама, салафитского и так далее. И вот этот ислам, он становится все сильнее и сильнее, он оказывает все большее воздействие на общество, он создает предпосылки для модификации идентичности, для большего воздействия ислама на общество, на политику и так далее. И более того, по некоторым вопросам, причем по ключевому вопросу - вопросу о шариатизации, традиционный ислам суфийский, меридистский ислам фактически согласны с салафитами. Шариатизация исходит от бывших исламских оппозиционеров и от совершенно лояльных власти традиционных мусульман. Вот это, я думаю, на сегодняшний день самое главное. А на выходе мы имеем то, что идентичность на Северном Кавказе все больше будет принимать религиозную форму. Сейчас она лояльна власти, она где-то в чем-то совпадает с гражданской идентичностью. Но тем не менее, я думаю, в будущем это будет создавать проблемы и для местной администрации, постепенно, не сразу, а самое главное для Кремля, который сейчас, видимо, совсем запутается в исламе на Северном Кавказе.
Андрей Бабицкий: Куда бы ни шли мусульманские народы Северного Кавказа, очевидно, что регион стремительно меняется и взаимоисключающие версии его трансформации - лишнее доказательство необходимости внимательного отношения к идущим там процессам.