История исчезновения в мае и задержания в конце октября этого года студентки философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова Варвары Карауловой (Александры Ивановой) стала одной из самых обсуждаемых в сети. Представители следственных органов заявляют: девушка призналась в намерении вступить в ряды террористической организации "Исламское государство". Защита Карауловой (Ивановой) утверждает: признательные показания она если и дала, то при участии назначенных адвокатов, а не тех, кого выбрали родители девушки и она сама. Адвокатов по соглашению Сергея Бадамшина и Гаджи Алиева следователь до сих пор не допускает ни в СИЗО Лефортово, ни к материалам дела.

О второкурснице философского факультета МГУ Варваре Карауловой заговорили в конце мая, когда ее родители заявили о пропаже своей 19-летней дочери и ее возможном похищении. Позже выяснилось, что Варвара вылетела в Стамбул, откуда собиралась перебраться в Сирию, к возлюбленному, с которым познакомилась через интернет. Уже 4 июня она была задержана на турецко-сирийской границе в городе Килис в составе группы из 14 россиян, и вскоре в сопровождении отца и сотрудников Интерпола вернулась в Москву.

Чтобы избежать публичности после инцидента, Варвара Караулова сменила имя и стала Александрой Ивановой. 29 ноября – одна, в Лефортове, – без друзей и родителей она отметила свое двадцатилетие. О том, как студентку-отличницу превратили в "последовательницу "Исламского государства" и какую роль в этой истории сыграли российские спецслужбы, в интервью Радио Свобода рассказал отец Варвары Павел Караулов.

– Павел, до того дня, когда ваша дочь пропала, были ли у вас основания предполагать, что с ней что-то не так? Варвара давала какие-то поводы для беспокойства? И, кстати, как вам удобнее называть свою дочь: Варвара или все-таки Александра?

– Варвара. Имя она поменяла, в том числе, по совету сотрудников спецслужб, после всей этой истории, чтобы избавиться от ненужной известности. Ее поведение никогда не становилось поводом для беспокойства, наоборот, моя дочь всегда отличалась прекрасным поведением и великолепной успеваемостью. Она золотая медалистка, победительница нескольких олимпиад, как городского, так и российского уровня. И ее золотая медаль в школе, и ее поступление в МГУ, безусловно, требовали большой отдачи и больших усилий. Варвара практически одновременно освоила английский и русский языки – я учился и работал в США, где она начала образование. Поэтому ее первый круг общения был англоязычным. Французскому она посвятила большую часть своей жизни и уже к середине школы этими двумя языками – английским и французским – владела на очень высоком уровне. У меня был опыт освоения восточных языков, и я говорил с Варей о том, что очень интересно познать культуру народов Востока и что это практически исключено без знания языка, а с ее стороны была инициатива освоения арабского языка.

– У вас не вызвало подозрений, что она увлеклась арабистикой?

– Абсолютно нет! Я сам большую часть своей жизни посвятил учебе, и мне казалось это совершенно естественным, перспективным. Я скорее это всячески поощрял.

– Вы говорите, что Варвара много времени уделяла учебе, а были ли у нее какие-то интересы офлайн? Друзья, не связанные с сетью?

– Это, пожалуй, единственный тренд, который на каком-то этапе стал вызывать у меня вопросы, потому что в школе у Вари был очень хороший круг общения. Постоянные поездки, прекрасные отношения не только с одноклассниками, но и с теми, кто обучался с ней в Школе юного географа МГУ. После поступления в университет на философский факультет общение за пределами виртуального мира, как я начал чувствовать и видеть, носило крайне ограниченный характер. Я старался задавать вопросы о том, с чем это связано, потому что непосредственное общение, по крайней мере, с точки зрения нашего поколения, не может быть на сто процентов замещено общением виртуальным. Но она говорила, что занятия спортом сближают ее с другими девочками.

– Каким спортом она увлекалась?

– Она занималась достаточно интенсивно общей физической подготовкой, играла в волейбол и ходила на самбо. В секции самбо у нее были две девочки хорошо знакомые, можно сказать, ее подруги. Это и был в какой-то степени ее круг общения. Мне, конечно, странно немного было, что круг ее общения – тем более на фоне того, что было в школе, – существенно сузился. Но я объяснял это спецификой факультета. Много времени и тепла она отдавала щенку, которого взяла из приюта и, увлекаясь на тот момент нормандской и исландской культурой, даже назвала его, используя исландский корень – Фреки (в скандинавской мифологии Гери и Фреки – два волка, которые сопровождают бога Одина. – РС).

– К тому моменту как Варвара поступила в университет, она уже пережила первую влюбленность? У нее был мальчик, который за ней ухаживал или с которым она близко дружила?

– Это тоже был один из моментов, который привлекал некоторое мое внимание. По крайней мере, я никому не был представлен, ни с кем не был знаком. Какие-то вопросы, конечно, задавал, но очень хотелось быть корректным. В конце концов, я думал, что у каждого свой порог, когда что-то подобное происходит: у кого-то в 15 лет, у кого-то в 25.

– А когда ваше интуитивное беспокойство из-за углубления в сеть, сужения круга знакомств сформировалось в серьезную тревогу за то, что происходит с Варварой?

– Возможно, здесь был какой-то серьезный недосмотр с нашей стороны, со стороны тех, кто с ней общался большую часть времени, в частности, в МГУ, но тем не менее вплоть до самого последнего момента абсолютно ничего не внушало опасений.

– Свое первое объявление в фейсбуке о том, что Варя Караулова пропала, вы разместили 28 мая этого года. "Уехала в МГУ 27-го и до сих пор не вернулась". Там же вы писали о том, что ее увезли в Стамбул. Как вы узнали об этом?

– Это была лавина событий, которые обрушились на нас совершенно неожиданно, как гром среди ясного неба. Обычный день, подготовка к сессии и поездка в университет на консультацию. При этом, пожалуй, впервые за всю жизнь от Вари прозвучали слова, не соответствующие действительности. Она сказала маме, что останется у меня на какое-то время (мы разведены и живем отдельно уже более 10 лет), но я об этом не знал. У меня она не появлялась но, даже когда (кстати, впервые за все время) ее маме пришло сообщение с просьбой погулять с собакой, это вызвало некоторую настороженность, но уж точно не стало поводом для беспокойства. Беспокойство началось в районе десяти вечера, когда перестал отвечать Варин телефон, а от нее, кроме этого СМС, другой информации не было. В 11 часов мы уже забили тревогу. Обзвонив всех, кого возможно – включая однокурсников, одноклассников, друзей, сотрудников факультета, – решили ехать в полицию. Конечно, я спрашивал, где, когда, с кем она была, что делала, было ли что-то, что вы стали замечать на каком-то этапе…

Выяснилось, что, покидая квартиру в абсолютно нормальной, обычной для студентов одежде – джинсы, кроссовки, рубашки, майки, джинсовая куртка, – она с какого-то времени начала переодеваться в университете в специфическую одежду, характерную для мусульман: длинная юбка, платок. Я об этом не то чтобы не догадываться – даже подумать не мог. Не было ни мысли, ни свидетельств, ни каких бы то ни было очевидных факторов, любого рода моментов, которые к этому могли привести.

– Университетские преподаватели или сокурсники Вари говорили вам, как давно она уже ходит в такой одежде?

– Я понял, что это чуть ли не полгода продолжалось к тому времени.

– Их не удивила такая перемена?

– Это один из вопросов, которые я не устаю задавать. Многие уважаемые сотрудники МГУ говорят об ответственности семьи. Безусловно, ответственность семьи очень высока. Тем не менее, чем дальше мы двигаемся по жизни, чем старше становимся, тем меньше времени проводим с семьей. И Варя, посвящая много времени учебе, проводила большое количество времени на территории МГУ: на лекциях, в библиотеке и так далее. Никто даже не задался вопросом, не поинтересовался у родителей, видя такую перемену, есть ли этому объяснения, не находим ли мы это странным.

В процессе общения с ее однокурсниками выяснилось, что у Вари был не только интерес к мусульманству, она говорила, что как раз вот в это время будет проходить какой-то праздник в Турции, который ей очень интересен. Выяснилось также, что она общалась с каким-то молодым человеком, и что это общение продолжалось достаточно долго. Эти моменты в процессе поисков стали подтверждаться: мы узнали о выдаче паспорта на ее имя, и о покупке билета, в потом пришло подтверждение о пересечении границы сначала в России, а потом уже в Стамбуле.

– Вы выяснили, что Варя начала одеваться как-то иначе, выяснили, что у нее есть загранпаспорт, выяснили, что она поехала в Турцию, но почему вы меньше чем через день, после того как Варя пропала, пришли к мысли о том, что она собирается ехать дальше – в Сирию или Ливию?

– Это было не более чем предположение. Возможный сценарий. Когда я начал искать Варю, друзья, которые находятся не только в России, но и за ее пределами, начали писать мне в фейсбук, рассказывать, что сейчас наблюдается волна такого рода передвижений людей, что совершенно однозначно, попадая на территорию Турции, они этим не ограничиваются. А могут следовать далее. Причем это очень характерно именно для молодых девушек, и весьма вероятна перспектива принятия мусульманства и выхода замуж. Благодаря этому общению с огромным количеством людей во всем мире, я попал на территорию Турции.

Варю задержали в приграничной зоне вместе с группой беженцев. В основном там были женщины и дети и двое или трое мужчин. Куда и зачем направлялась эта группа, никто не знал. Задержание произвели службы пограничного контроля, и в силу того, что у этих людей не было документов, их передали по инстанциям, вроде нашей Федеральной миграционной службы.

– И у Варвары не было документов?

– У нее был только общегражданский российский паспорт, который не был понятен или очевиден людям на месте.

– Куда делся загранпаспорт?

– Я так понимаю, что он был похищен. Не совсем понятно как, но я не исключаю, что это произошло непосредственно в момент задержания. Другими словами, единственным основанием для задержания было отсутствие документов у человека, который находится на территории другой страны. Это задержание сопровождалось передачей Вари в местную миграционную службу и содержанием ее в лагере для беженцев. К тому моменту я уже довольно долго находился в Турции и лично посетил все необходимые инстанции. Как только поступил сигнал о том, что в одной из групп есть вероятность нахождения именно Вари, я получил эту информацию, в чем – большая благодарность за это – мне помогло российское генконсульство в Стамбуле.

– Сколько времени к тому моменту уже Варвара содержалась в лагере беженцев?

– Один день. В тот же день, когда ее задержали, я получил об этом информацию и поехал туда.

– А что с ней происходило и чем она занималась в период с 27 мая по 5 июня? Вот в то время, когда вы ее разыскивали?

– Она прислала имейл: "У меня все хорошо. Простите за Фреки". А говорила она уже потом, когда нашлась, что у нее, действительно на фоне юношеской пламенной любви было огромное стремление воссоединиться с любимым, который должен был на ней жениться. Она прилетела в Стамбул. У нее была инструкция по поведению, ей дали номера автомобилей, на которых ее встречали. То есть она села в один автомобиль, потом пересела в другой, который доставил ее на место пребывания.

– Откуда взялись эти инструкции?

– Все было получено через интернет. Варя говорит так: ее возлюбленный, вроде как физически имеющийся человек, оказывал ей непосредственную помощь в передвижении, в устройстве, в покупке билета, в подготовке паспорта.

– Этот возлюбленный – откуда он был, что именно говорила Варя? Она рассказывала о том, как его зовут, как этот человек вообще появился в ее жизни?

– Они познакомились в сети. Варя любила спорт, увлекалась футболом, очень интересовалась успехами нашей сборной, отдельных команд, и там был определенный виртуальный круг общения, на фоне чего первый интерес и возник, который в дальнейшем разворачивался и вышел на персональный уровень.

– С футбола все начиналось?

– Да. Общение, как выяснилось, происходило на разных уровнях и минимум три года. Из плоскости общения девушки и юноши оно выходило в различные другие плоскости – от обсуждения любимой футбольной команды, музыки до каких-то исламских интересов. Представлялся он, я так понимаю, по-разному, но в частности, звучало имя Владислав, и была даже некая картинка этого человека, ему порядка 25 лет. Говорил, что он из Казани. Что неплохо бы им соединиться. Предлагал даже ей встретиться, близость предлагал, но она всячески отказывалась. Особенно на ранних этапах. Не хотела с ним встречаться, говорила, что она молодая девушка, у нее не было общения с мужчинами. Говорила, что готова встречаться только после того, как они оба поймут, что это отношения серьезные, которые перейдут в супружеские.

– Владислав, будем называть так, говорил Варе, что он делает в Сирии или там, куда он ее звал?

– Насколько я понимаю, вплоть до последнего момента было не очевидно, в том числе и для нее самой, будет ли это Москва, Казань, Стамбул или еще какой-то город. Каждый следующий шаг открывал двери дальше, но в нулевой точке был неизвестен и непонятен. То есть в каком-то смысле она слепо следовала своему чувству.

– Но она же спрашивала наверняка тех людей, которые ее встречали в Стамбуле, где Владислав, как вы его называете. Они ей что-то объясняли?

– Она понимала, что должно происходить дальнейшее перемещение, что куда-то они будут направляться и что люди, с которыми она пребывала, – а это 15 или 18 человек, остановившихся в одной квартире, – будут перемещаться в том же направлении. Фоном, я так понимаю, звучала Сирия. Говорили, что едут куда-то в сторону юга, куда еще достаточно долго и непросто добираться, но тем не менее все будет организовано. Говорили "мы туда приедем и воссоединимся с нашими возлюбленными, мужьями" и тому подобное. Потому что среди людей, с которыми она находилась, только двое мужчин было, остальные – женщины и дети. Она так привязалась к этим детям, что не переставала мне о них говорить. У нас первое свидание в Турции продолжалось пять минут – были ограничения в миграционной службе, я сейчас, конечно, точно все детали не воспроизведу, но четыре минуты она плакала, а одну минуту просила меня принести игрушки и фрукты для детей.

– Варю не смущало то, что ее возлюбленный не встречает ее, а зовет куда-то дальше и дальше с чужими людьми?

– Я вам такую вещь скажу парадоксальную, когда уже после возвращения, сотрудники расшифровывали все записи, сообщения, обмен, в том числе какими-то образами графическими, фотографиями, мне тоже показали эти фотографии – на них были разные люди. Для меня это было совершенно очевидно. Тем не менее для Вари эти разные люди выглядели как один человек – ее возлюбленный, ее суженый, ее муж. Вот когда совершенно два разных человека на тебя смотрят, а для нее это один, что это? Степень ли это психологического воздействия на фоне юношеской, подчеркиваю, первой влюбленности или что-то еще, но это, по-моему, само за себя говорит. То есть человек реально теряет адекватность, когда заходит речь о ком-то... раньше я говорил "принц", сейчас не буду такие слова использовать.

– Варя с ним только переписывалась в сети или были телефонные разговоры, скайп? Она голос его слышала?

– Нет, телефонных разговоров не было. Все общение проходило исключительно через мессенджеры. Понятно, что с той стороны сети могло находиться любое количество разных людей. Все, что мы знаем, – это так называемый IP-адрес.

– Правильно ли я понимаю, Павел, то обстоятельство, что этого человека, Владислава, как персоны не существует, установили российские правоохранительные органы?

– Я не могу однозначно утверждать, что они это прямо документально установили, но в их трактовке возникали совершенно разные люди. Виртуальное общение подразумевает специфику, в том числе изложения своих мыслей, специфику подачи, орфографии, в конце концов. Вот даже простой анализ говорит о том, что включались разные люди. И в принципе специалисту это не сложно распознать.

– Варвара этого не чувствовала никак?

– Нет. К сожалению, какая-то такая опьяненность любовная, эйфория не давала ей возможности и, скорее всего, даже предотвращала желание разобраться в вещах и, может быть, даже стать откровенной с самой собой. Какие-то яркие впечатления оставляли в тени те нюансы, которые вообще-то здравомыслящему, образованному, рассудительному человеку были бы очевидны.

– Что говорили по этому поводу психологи? Вы обращались к ним?

– Да. Психологи работали. После возвращения Варя получала профессиональную помощь и в стационаре, и за его пределами, и медикаментозную. Реального никакого диагноза не было, говорили, что это пубертатное состояние девочки, которая начинает выходить во взрослую жизнь, и происходящее на этом фоне характерно в той или иной степени для каждого подростка.

– Когда вы вернулись с Варварой в Россию, наверняка, спецслужбы взяли вас в оборот. И, насколько понимаю, с тех пор с вами плотно сотрудничали.

– Тут и не надо ничего понимать, это совершенно однозначная информация. Я ее озвучил в суде (в Московском городском суде при рассмотрении апелляционной жалобы на арест. – РС), она была публично подтверждена сотрудником ФСБ. На самом деле, с первого же дня, когда я вышел на контакт с ФСБ, с нами работала достаточно большая оперативная группа. С этими людьми мы встречались лично, разговаривали по телефону, обменивались сообщениями. Они постоянно были на связи. До недавнего прошлого оперативных работников я мог охарактеризовать исключительно с положительной стороны. У меня не было сомнений, что это люди профессиональные, что они стараются помочь. Поэтому мы оказывали им все возможное содействие, мы хотели, чтобы все было абсолютно прозрачно, понятно, известно и предсказуемо. Ни одного шага ни в виртуальной области, ни в реальной не происходило без информирования об этом. Иногда даже мы действовали по просьбе сотрудников ФСБ.

– То есть после возвращения из Турции Варя общалась по интернету со своим "возлюбленным" фактически под контролем спецслужб?

– Именно так. По добровольной инициативе Вари, которую я поддержал, все средства связи были переданы почти на полторы недели в ФСБ через несколько дней после возвращения. Там их оснастили, подчеркиваю, по нашей просьбе, всеми средствам слежения, которые находятся на их вооружении, и программного, и технического плана. Каждый шаг и в виртуальной, и в реальной среде контролировался. И за квартирой, где жила Варя, и при ее перемещениях было физическое наблюдение. Я хотел этого сотрудничества, Варя хотела этого сотрудничества. Мы хотели, чтобы каналы вербовки стали понятными, чтобы ФСБ остановила массовый поток из нашей страны. Чтобы понимали, как воздействуют, на кого, какие слова говорят, за какие ниточки тянут, что является зоной повышенного внимания и на что, в том числе, дети не могут не реагировать.

– Чем занималась Варя после возвращения?

– Варюша первые полтора месяца находилась практически в шоке! Мы прошли обследования в специализированных учреждениях медицинского плана, но так как ничего не было выявлено, вскоре удалось забрать ее домой. У нас были простые, земные цели: восстановиться в МГУ, сдать "хвосты", изучить возможность перевода в ИСАА (Институт Стран Азии и Африки – факультет МГУ), устроиться на работу. Именно этим мы и занимались. Каждый шаг был под контролем спецслужб, даже план съездить со знакомыми в Белоруссию покататься на велосипедах не был одобрен и его пришлось поменять. Летом Варя участвовала в нескольких благотворительных проектах. В сентябре она поступила в Школу Глухих, начала изучать их язык – ей это было интересно! Варе всегда было важно помогать людям, особенно тем, кто в этом сильно нуждается.

– В таком случае, что же произошло, из-за чего Варю арестовали?

– В сентябре Варя собрала нас – меня и маму – и сказала, что не может продолжать оставаться пешкой в этой игре, что чувствует свою слабость, что ей безумно тяжело, потому что ее тянет к этому, пусть и виртуальному, молодому человеку. Она сказала, что хочет физически оградить себя от возможных последствий происходящего, полностью прекратить общение в виртуальном мире. Сама отдала ноутбук, планшет и смартфон, попросив оставить ей кнопочный телефон и разрешить один-два раза в неделю проводить уроки французского языка онлайн под наблюдением мамы, чтобы к ней никаких вопросов не могло возникнуть в принципе. Это было сделано Варей добровольно, по ее собственной инициативе. Проходит месяц – к нам приезжают с обыском и арестовывают Варю.

– Ничего не объясняя, конкретных обвинений не предъявляя?

– Именно так. Для нас это была полная неожиданность. Все средства связи, которые были изъяты, а именно, ноутбук, планшет и смартфон, находились в сейфе с середины сентября. Их доставали, только когда наступало время урока. Мама садилась рядом с Варей и проводился урок французского, после этого ноутбук снова закрывали в сейфе. Предметы, которые были изъяты при обыске, – это книги, купленные в обычных магазинах, и учебные пособия, которые также являются общедоступными и, естественно, никак не могут считаться запрещенными в Российской Федерации. И тетради с ее упражнениями в арабском языке. Все.

– Насколько я понимаю, вас возмутило заявление следователя, который обосновывал необходимость нахождения Вари под стражей тем, что был какой-то несанкционированный телефонный разговор с этим предполагаемым вербовщиком.

– Безусловно! Есть детализация всех разговоров. Очень трудно утверждать то, что противоречит объективной информации. Да, был какой-то этап, когда общение происходило. И это общение происходило по просьбе и под полным контролем сотрудников с совершенно понятными целями. Варя в суде во всеуслышание заявила, что не собирается сбегать и скрываться. Что все это время она находилась под наблюдением. Что с ее ведома и по ее добровольному согласию все ее электронные средства связи были в любой момент доступны сотрудникам ФСБ. Что никакого воздействия на свидетелей она в принципе оказывать не могла и, естественно, не оказывала. Несмотря на это, решение Лефортовского суда об аресте оставили без изменений.

– Должно же этому быть какое-то логическое объяснение. Вот вы для себя чем это можете объяснить?

– Сейчас мы переходим к домыслам, а я привык апеллировать к фактам, но то, что находится на поверхности, додумывать не надо. Когда, будем называть вещи своими именами, подсадная утка или твой, как говорят американцы bait (англ. наживка. – РС), червячок, вдруг срывается и тебе не на что ловить, возникает некоторое раздражение. Возможно, то, что полтора месяца Варя, добровольно отказавшаяся от средств связи, ни с кем не общалась в том плане, который интересен сотрудникам, вызвало их существенное недовольство.

С 27 октября до десяти звонков в день я делаю в попытке связаться со следователем Агузаровым по единственному телефону, который мне был предоставлен, несколько раз мы приезжали в изолятор Лефортово. Ни разу нас не допустили ни до следователя, ни до Вари. Ни один из звонков не получил ответа, ни одно из заявлений, ни одно из ходатайств, которые мы подали, не было удовлетворено, вообще никакой ответ на них не получен. С 27 октября действующие защитники, с которыми у нас заключено соглашение, ни разу не были допущены к Варе. И ни одного раза следователь Агузаров не смог встретиться с адвокатами. Мне кажется, это даже комментировать не надо.

– А те адвокаты, которые были на первом этапе?

– Это были назначенные следователем адвокаты. Варя не просто имела право, а имела большое желание от них отказаться.

– Что вы теперь намерены предпринять?

– Мы абсолютно уверены в своей правоте и будем всеми силами доводить дело до конца. Варя ни в чем не виновата! Ее добровольный отказ от общения даже под присмотром ФСБ, еще за месяц до задержания, яркое тому доказательство! Я по-прежнему верю, что мы живем в правовом государстве, и надеюсь, что все это страшное недоразумение быстро разрешится.

Наши дети сегодня живут в другом мире – это нормально, но этот мир может быть не всегда нам доступен и понятен. И виртуальное общение иногда является чуть ли не единственной сферой социальной жизни подростков. Еще с первых дней поисков Вари люди из разных концов планеты выходили на меня с просьбой что-то пояснить, в чем-то помочь. Большинство тех, с кем я таким образом познакомился, не верили в возможности спецслужб. Они рассуждали о том, как предотвратить это своими силами. Кто-то говорил об экстрасенсах, кто-то говорил о психологах, о церкви, имея в виду РПЦ.

– Но вашим примером фактически спецслужбы показывают людям, что, если ребенка вербуют, лучше идти в церковь или к экстрасенсу, чем в ФСБ.

– Месяц назад я бы всячески это опровергал. Сейчас, боюсь, у меня осталось мало аргументов для этого.

– С вашей точки зрения, Варя осознала, что с ней произошло?

– Еще со времен Архимеда нам известно, что сопоставимы должны быть силы действия и противодействия, иначе баланса не будет. И считать, что за день, за неделю, за месяц можно обратить годовую и большую степень воздействия, не говоря о профессиональном уровне воздействующих, довольно наивно. То, что с ней произошло, для нее стало откровением, шоком – да. Помогло это нам ее вернуть? Безусловно. Добились ли мы 100-процентного успеха? Нет, конечно. Над этим предстоит еще очень много работать. Все это прекрасно понимают. Верим мы в успех? Без сомнений, безо всяких сомнений. Нужна ли нам помощь? Да, нужна. Должны в этом участвовать профессионалы? Никаких сомнений в этом нет. Но битье человека кувалдой по голове вряд ли в данном случае поможет, – рассказал Радио Свобода отец Варвары Карауловой Павел.