Владимир Тольц: Сегодняшнюю, вторую передачу цикла, озаглавленного цитатой из Горбачева «ПОНЯТЬ ПЕРЕСТРОЙКУ», я хочу посвятить трагедии Чернобыля. О ней уже немало сказано и написано, и в 20-ю годовщину будет добавлено еще многое. Но я сегодня хочу познакомить вас с тем, что никогда не публиковалось и, тем более, не звучало по радио.- С секретными (у них других и не было!) записями заседаний и совещаний Политбюро об атомной аварии на Припяти.
Итак, в ночь с 25 на 26 апреля в Чернобыле произошла катастрофа
26-го об этом трубили уже все радио и телевизионные станции мира, писали на первых полосах все газеты. Я помню, в тот день после отпуска выезжал на машине из Венеции. На автозаправке заметил аншлаги газет с крупно выведенным незнакомым по-славянски звучащим « CHERNOBYL ». Когда доехал до Больцано, знакомая итальянка мне все перевела. К этому времени о трагедии на Припяти знал весь мир.
В Киев из Европы почти невозможно было дозвониться. Там готовились к первомайской демонстрации. В Москву доходили смутные и противоречивые слухи. 28-го в связи в связи с аварией на Чернобыльской АЭС собралось на экстренное заседание Политбюро, на котором с сообщением выступил секретарь ЦК Владимир Долгих. Позднее другой секретарь Вадим Медведев писал, что записей о происходившем на заседании не сохранилось.
Диктор: Информация была хотя и тревожной, но довольно скудной. И как впоследствии оказалось, не давала еще правильного представления о масштабе трагедии.
Владимир Тольц: На следующий день, 29-го, у Горбачева совещание по вопросу чернобыльской аварии. Запись Вадима Медведева:
Диктор: Представлена более подробная информация о том, что произошло в Чернобыле. В результате обмена мнениями Горбачев формулирует выводы:
Первое . Главная задача заглушить источник радиации.
Второе . Обеспечить тщательный контроль за воздушной средой. Минздраву немедленно развернуть работу с людьми, оказавшимися в зоне радиации. Районы высокой концентрации радиоактивности оцепить и принять меры к эвакуации.
Третье . Создать оперативную группу во главе с Рыжковым, Лигачевым.
Четвертое . Осуществлять строгий контроль за радиационной обстановкой по всей стране.
Пятое . В работе с населением должны быть честность и взвешенность. Шире использовать информацию по местному радио.
Шестое . Составить документ для международной общественности.
Седьмое. Расследовать причины, приведшие к катастрофе. Дело скорее не в оборудовании, а в субъективном факторе.
Владимир Тольц: Наконец, придумали и формулу оповещения «страны и мира» Вспоминает один из ликвидаторов последствий Чернобыльской катастрофы Сергей Мирный
Сергей Мирный: О катастрофе я узнал, наверное, как многие, из газеты «Правда». Была такая крохотная, размером два на два сантиметра, в самом нечитаемом месте такое миниатюрное сообщение: «От Совета министров СССР. В ночь на 26 апреля на Чернобыльской АЭС произошел взрыв на одном из реакторов. Создана правительственная комиссия. Последствия аварии ликвидируются». Совершенно стандартный текст, которым сопровождались промышленные несчастные случаи, назовем их так, аварии. Я совершенно не придал этому впечатления.
Я начал я об этом думать, это 29 было в «Правде» напечатано, на следующий день. Я прихожу с работы, мне говорят: «Знаешь, тебя из военкомата искали». Я говорю: ничего себе, они совсем одурели. У нас должны были быть учебные сборы в этом году летом. Тут праздники на носу майские. Я думаю, отгуляю и потом уже к ним пойду. Первая сообразила мать: «Слушай, может быть это связано с взрывом на АЭС? Позвони своим друзьям по военным сборам». Я позвонил и оказалось, что никого уже дома нет, что их ездили и по городу Харькову собирали на такси. Тогда был единственный полк химзащиты, собрали 30 числа в лесу и первого мая они уже были под Чернобылем. Потом, когда первая смена чернобыльцев, моих друзей, оттуда стала уходить, тогда я туда и попал летом.
Владимир Тольц: 1 мая в Киеве и почти повсюду на Украине, как и в остальном Советском Союзе, первомайские демонстрации и шествия. В Европе паника. В Германии нехватка йода в аптеках, по телевидению не рекомендуют выпускать маленьких детей на улицу, не позволять им играть в песочницах, показывают, как бульдозеры уничтожают поля посаженного салата – он особо восприимчив к радионуклидам.
Елену Георгиевну Боннэр, супругу еще находившегося тогда в горьковской ссылке академика Сахарова сообщение о чернобыльском несчастье застало в США.
Елена Боннэр: Я была в этот день на Гарден-пати дневной в Нью-Йоркской академии наук в Вашингтоне. Люди были все очень веселы – это праздник ежегодный академический. И поступило это сообщение из радио. Я видела шок, полное непонимание, что происходит.
Владимир Тольц: Ну, а когда первый шок прошел, как реагировали?
Елена Боннэр: Мне кажется, что Америка так и не разобралась. И сегодня говорят о необходимости ядерной энергетики и спорят, можно ли, допустимо ли. И тогда должны были понять, что социальная катастрофа, такая катастрофа как на Чернобыле, может быть только там, где люди, технически подготовленные, работают с трудным техническим объектом, но начальства боятся, чем законов техники и физики.
Владимир Тольц: Ну, а в Киеве, как я уже сказал, 1-го, будто ничего не случилось, демонстрация. В беседе с моей коллегой Ириной Колесниковой киевлянин Арнольд Лисовой вспоминает:
Арнольд Лисовой: 1 мая демонстрация. И вот сидит очень много людей и говорят: если сейчас детский парад будет на Крещатике – это значит, что все нормально. Взрослых, ладно, наша власть такая, она взрослых пустит – ничего страшного. Не может она детей пустить, уже что-то зная или подозревая. И вот после того, как дети прошли, все сказали: вот видите. И стали друг с другом все обниматься – как все хорошо. Я как сейчас вижу: на телевизоре показывают ребенка полуторалетнего, которого мамаша повезла смотреть эти парады, и его спящее лицо – вот это осталось у каждого в сердце, то, что сделала власть с людьми.
Владимир Тольц: Почти через месяц после катастрофы, 22 мая, Политбюро снова обсуждает Чернобыльскую аварию и «преодоление ее последствий». Горбачев призывает коллег «работать надо как на поле боя, как в Чернобыле, без бумаг, без волокиты». Мотивация этого призыва звучит сегодня диковато: «если не обеспечить поворота, загубим ХХУП съезд». При этом Генсек попытался дать системный анализ причин трагедии и сложившиеся в результате нее ситуации:
Диктор: Мы столкнулись с эффектом привыкания и поразительной безответственностью. Отнестись надо к этому со всей строгостью. Мы тут под контролем своего народа и под контролем всего мира. То, что произошло - всех касается. Столкнулись с последствиями ведомственной психологии, когда люди не могут посмотреть шире своих непосредственных технологических обязанностей. Все должны знать: тот, кто проявляет безответственность, распущенность, пусть на пощаду не рассчитывает. Ни от чего не будем уклоняться. Надо нанести самый сокрушительный удар по шапкозакидательству. Всему миру скажем откровенно, чтό произошло. А сейчас надо прежде всего навести порядок с безопасностью на работающих АЭС.
Владимир Тольц: Предложение откровенности с миром – нечто новое для лидера мирового коммунизма. Но до нее еще далеко. Еще одно новшество: извечный русский вопрос «кто виноват?» уступает первенство желанию найти первопричину случившегося. Горбачев находит ее в общем свойстве системы - монополии застарелого руководства на власть и мнения:
Диктор: Институт (им. Курчатова), который занимается ядерными делами, единственный. Годы работал и никто тут у нас не знал, что там происходит. А проверили, “приоткрыли” после Чернобыля и увидели опасную монополию. Директор Института и президент Академии наук СССР - товарищ академик Александров в одном лице. Все на себя замкнул и ничего, говорят нам, тут не поделаешь.
Вот теперь он сам нам говорит, что с него и надо начинать. Дорогой наш уважаемый товарищ, страна ведь за нами. Нельзя так. А то 40 лет приятели-друзья - и вот что произошло.
Владимир Тольц: 5 июня на заседании Политбюро Горбачев, собирающийся в Будапешт на заседание Политического консультативного комитета Варшавского пакта констатирует свое намерение:
Диктор: В Будапеште (на ПКК) генеральным секретарям друзей сказать надо все откровенно. А не то, что у нас в газетах пока пишут.
Владимир Тольц: Вот она, дозированная гласность и откровенность! Ведь содержание и границы дозволенного, в том, что писали тогда советские газеты, определялось все той же партией, возглавляемой Горбачевым. Надо отдать ему должное: он все время старается эти границы расширять. Но постепенно, с оглядкой, заметно отставая от событий. На том же заседании Политбюро дает распоряжение зампреду Совмина Щербине, на которого возложена координация всей работы по последствиям Чернобыля:
Диктор: Не стесняться общаться с народом на АЭС. Кисель не разводите, говорите откровенно.
Владимир Тольц: То есть, людям, которые по работе своей и без того многое знают, - «откровенно», руководителям соцлага, где АЭС строят по советским проектам и где уже стали против этого протестовать (в ГДР, к примеру, забраковали уже половину советского оборудования) – тоже не то, что пишут в советских газетах. А остальному миру?
3 июля на Политбюро заслушивали доклад комиссии о причинах Чернобыльской аварии. Пригласили атомщиков – ученых, представителей Средьмаша, министров, военных, КГБ, разумеется... Пришла пора решать, «кто виноват». Привычное благолепие заседаний партийного ареопага было нарушено. По словам Николая Ивановича Рыжкова, Минсредмаш, Минэнерго, Академия наук пошли «стенка на стенку». Горбачев согласился: препираясь, «затеяли свару». Он был неплохо подготовлен: многое припомнил. И как в 1979-м главный партийный журнал «Коммунист» заткнул рот академику Доллежалю, возражавшему против размещения АЭС в густо населенных районах. И статью в “Правде” к 30-летию первой АЭС. О том, что “атомная энергетика может служить эталоном безопасности”, подписанную присутствовавшим на заседании акад. Валерием Легасовым (27 апреля 1988 года, во вторую годовщину Чернобыля Валерий Алексеевич, одним из первых вылетевший к месту аварии и много сделавший для понимания ее причин, покончил с собой).
Отрывок никогда не публиковавшейся стенограммы:
Диктор: Горбачев. А что на поверку? Грянул Чернобыль и никто не готов: ни гражданская оборона, ни медслужбы, дозиметрами не обеспечены и по минимуму, пожарная служба не знает, что ей делать. Обосрались все.
Свадьбы справляли на другой день поблизости. Дети на улицах играют. Система оповещения - никуда не годная! Нет и автоматического отключения.
Облако пошло после взрыва. Его по пути кто-то засек? Меры принял? Нет.
Директор станции Брюханов уверен, что ничего не могло произойти. Он и его зам. не знали, что будут проводиться испытания на блоке. А между тем за 11-ую пятилетку 104 аварии было на Чернобыльской АЭС. Это вас не насторожило?!
Главный инженер у вас - электрик. Его главная забота - выдать больше энергии.
Вот Мешков (зам. Министра среднего машиностроения Славского) и сейчас нас уверяет, что реактор надежный. А почему же вы сами подписали недавно проект с предложением прекратить строить такие реакторы?
Славский. Я не подписывал.
Горбачев. Так можно их эксплуатировать и строить?
Мешков. Можно, если строго выполнять регламент.
Горбачев. Вы меня удивляете. Все, что на этот час собрано по Чернобылю, приводит к единственному выводу - реактор надо запретить. Он опасен. А вы защищаете честь мундира.
Мешков. Нет, я защищаю атомную энергетику.
Горбачев. А какие интересы выше? Мы должны ответить на этот вопрос. Этого требуют от нас миллионы людей у нас и за рубежом. Покончить с положением, когда строят АЭС на уровне мышления 20-30 годов. Надо думать на уровне Чернобыля. В США после большой аварии у них ни одного блока больше не построили!
Мы 30 лет слышим от вас, что все тут надежно. И вы рассчитываете, что мы будем смотреть на вас, как на богов. От этого все и пошло. Потому что министерства и все научные центры оказались вне контроля. А кончилось провалом. И сейчас я не вижу, чтобы вы задумывались над выводами. Больше все констатируете факты, а то и стремитесь замазать кое-какие.
В том, что произошла авария, виноват персонал, но масштабы аварии – в физике реактора.
Владимир Тольц: Вот тут-то и началась та самая «свара». Зачитав экспертное заключение, Горбачев резюмировал: реактор был ненадежен. И, обращаясь к атомщикам:
Диктор: А вы этим не занялись. Это вас не насторожило. Почему теоретические исследования не финансировались? А вы где были? Это ведь сказал сам акад. Александров. Но и он кое-что упустил. Сейчас серьезно переживает, хотя на нем - большая вина.
А Мешков все валит на эксплуатационников. Как же Вы выглядите перед лицом такой беды!
Владимир Тольц: Мешков, осознавший, что его отдадут на заклание, «в замешательстве» (так и отмечено в записи!) парировал:
Диктор: Нельзя строить по блоку в год. Ибо это значит - аврал. Отсюда и качество оборудования и безопасность.
Владимир Тольц: Шашарин (из Минэнерго) подлил масла в огонь с другой стороны.
Диктор: В министерстве считали Чернобыль образцовым. Назначили лучшего директора... И перешли с АЭС “на ты”. А она требует к себе уважения.
...Персонал не знал, что реактор может “разгонять энергию”. И мы не знали. Персонал виновен в аварии. Но масштаб аварии, согласен, - в физике реактора. Мы были увлечены этим образцом, хотя не были уверены в его надежности. Система управления защитой была одна. И все считали, что она в принципе не годится. Но, с другой стороны - работали в чрезвычайно тревожном положении. Станции типа Ленинградской и Курской тоже не имеют систем локализации аварии.
Владимир Тольц: И уж совсем радикально прозвучал вывод этого представителя Министерства энергетики:
Диктор: Очевидно, первые очереди Смоленской, Курской и двух Ленинградских АЭС надо закрывать. Реконструкции они не подлежат.
Владимир Тольц: «А вы и раньше знали, что реактор ненадежен?» - спросил Шашарина член Политбюро Соломенцев. И получил в ответ:
Диктор: Да. Но на бумаге это не зафиксировано. Было большое сопротивление. Александров был против. Академия наук и Минсредмаш требовали увеличить энергию с АЭС...
Владимир Тольц: Затем представитель Госатомнадзора поведал, что 40% советских АЭС работают на реакторах чернобыльского типа. Но надзор ни разу не проверил «их недостатки по “физике” и степени опасности. А новые - те еще хуже и опаснее, вообще плохо управляемые».
Горбачев сразу уловил, какие из этого можно сделать выводы:
Диктор: Получается, что эти реакторы надо остановить? И те, которые в странах СЭВа - тоже не отвечают нормам?
Владимир Тольц: Тут в защиту «своих» выступил несменяемый, казалось, министр среднего машиностроения Славский.
Диктор: Мы совершили рукотворный взрыв. Зачем нужен был этот дурацкий эксперимент?..
Владимир Тольц: Это интересное место в стенограмме! Судя по тому, что писали потом об этом загадочном «эксперименте» в России и за рубежом, мне кажется, что в этой записи что-то сознательно выпущено. А Славский продолжал свою апологию Средмаша и обвинения энергетиков:
Диктор: Пожарники погибли из-за некомпетентности.
...Реактор хороший, долговечный. Но что же они сделали?! Ведь взялся за эксперимент районный инженер, который не имел права это делать.
Турбина на Ленинградской АЭС дефектная, вал турбины с трещиной. 6000 оборотов в минуту. Взрыв - и все разнесло бы!
Требовалось 26 графитовых стержней, а их было пять. Разные академики и профессора галиматью пишут о причинах аварии.
Владимир Тольц: Горбачев воспользовался – вставил:
Диктор: Заявление Шашарина - закрыть блоки АЭС - несерьезно...
Владимир Тольц: Выступил и министр энергетики и электрификации Майорец. Эксплутационщиков защищал косвенно, нападая на ученых-проектировщиков:
Диктор: После Чернобыля АН СССР и др. предложили такую перестройку, которая означает фактически создание нового реактора. Но это только подтверждает негодность действующей модели. В 1975 г. аналогичная авария была на Ленинградской АЭС. Не изучили ее. В 82-ом то же было в Чернобыле, хотя выброса не произошло. И опять не изучили.
Этот реактор не отвечает правилам и никогда не будет соответствовать требованиям безопасной эксплуатации даже при идеальном его содержании. Рано или поздно такое с ним случится. Александров говорит: можно доработать. А пока как быть? А если появится Герострат?
Новый реактор хорош, но на нем нет должной автоматики. Причина? - Разрыв между научным обеспечением и производством.
/.../
Из иностранных источников (публичных) видно, что там уже смоделирована авария в Чернобыле. Так что - нам представлять в МАГАТЭ ложь?
…Нельзя создавать при АЭС обычные города - ради удешевления. Последствия будут и уже есть очень плохие. Нельзя оставить то, что случилось, без наказания.
Владимир Тольц: АкадемикЛегасов поддержал: «Реактор не соответствует требованиям безопасности по важнейшим параметрам». И еще важное выступление – Бобкова из КГБ.
Диктор: Диверсия исключается. Но беспечность, неграмотность, неготовность поражают. Люди не знали, с чем они столкнулись. Нельзя отдавать судьбу атомной энергетики в руки одного человека. Опасность АЭС - еще и в том, что и там главное - “выполнить” план любой ценой, в ущерб безопасности, за ее счет... как на обычном заводе у нас.
Владимир Тольц: Пришло время делать «оргвыводы».
Диктор: Долгих. Наши выводы - ответственность перед поколениями. Действовали не в духе XXVII съезда, натолкнулись на сверхзакрытость Минсредмаша.
Если причина аварии - преступная халатность, то катастрофа, которая последовала, - результат физики. Коренная реконструкция реактора делает его неэкономичным.
Владимир Тольц: Громыко сравнил Чернобыль с «небольшой, средней войной». Министр обороны Соколов и Горбачев - с «применением оружия массового поражения». Когда речь зашла о мерах наказания виновных он предложил:
Диктор: Брюханов допустил грубые ошибки, преступную халатность... Исключить из партии.
Неудовлетворительно работает Минэнерго... Шашарину объявить строгий выговор.
Зам. директора Института энергетического машиностроения Емельянову - выговор и освободить от работы.
Майорцу, министру, выговор. А вообще-то снять бы с работы.
Атомнадзор проявил себя плохо. Председателя снять. Обратить внимание Славского на то, что игнорировал предупреждение ученых.
Мешкова (заместителя Славского), который пришел на Политбюро с совершенно безответственными вещами, - не стал бы держать на этой должности.
Академику Александрову - обратить внимание на его вину во всем этом деле.
Конкретные дела на других уровнях передать в КПК. И пусть свое слово скажет прокуратура.
Владимир Тольц: Когда речь зашла о публикациях о том, что произошло, Горбачев был в этом, как всегда противоречив. Потребовал «дать миру максимум информации. Тем более, что на Западе фактическое положение знают».
Мотивация, как видите, прагматическая, с расчетом на политические бонусы.
Диктор: Открытость - это и огромный выигрыш для нас.
Проиграем, если не скажем все с должной полнотой.
Владимир Тольц: И тут же:
Диктор: Не торопиться с публикацией сообщения о заседании Политбюро. Мое выступление по телевидению через три дня - по итогам этого заседания.
Владимир Тольц: Директора Чернобыльской АЭС привезли в Москву прямо с Припяти. Исключением из партии не ограничилось. В августе арестовали. При этом выяснилось, что он в процессе ликвидации уже получил 250 рентген (при санитарной норме для работника станции 5 рентген в год). Судили его вместе с 5 сотрудниками - главным инженером, его замом, начальниками смены и цеха, а также инспектором Госатомэнергонадзора. Директору дали 10 лет. Все они отсидели по полсрока. Четверо из них уже умерли. И еще сотни других. Но это все потом. А через год после катастрофы на Политбюро было секретно доложено, что в результате аварии « Погибло 28 человек, 65 - выздоровело, 137 – продолжают лечение ». Правда, лейб-медик академик Чазов на том же заседании Политбюро предупредил «Специалисты прогнозируют, что через 5-10 лет в Белоруссии будут умирать от рака на 200-300 человек больше, чем сейчас». Прогноз с лихвой сбылся. А вот Политбюро через 5 лет уже не было…
Чем оказался Чернобыль для «перестройки», для конца советского государства, без которого его не понять?
Сергей Мирный: Знаете, Чернобыль на самом деле был новым типом катастрофы для всего человечества. Это была впервые катастрофа, технологическая катастрофа, которая вышла за пределы одной страны из-за того, что радиацию мерили за границей, началось все это. И плюс была первая катастрофа мира, который уже стал глобализоваться, стал глобальным в современном понимании. И она, мне кажется, очень сильно повлияла на судьбы мира вообще и Советского Союза, в частности. Что касается Советского Союза, то мое глубокое убеждение, что Чернобыль стал один из тех факторов, которые просто заставили большие массы людей активно действовать во время перестройки. Там были первые выборы не то, что демократические, но хоть глоток чего-то был. И масса людей, которая просто знала, что если дальше будет продолжаться так, как было, это кончится Чернобылем.
Арнольд Лисовой: Лично я считаю, что психологическая травма оказалась, конечно же, гораздо более сильнее, чем чисто медицинская. То есть люди, может быть, продолжают умирать из-за того, что они потеряли вкус к жизни. Их страх просто изнутри изъел. Может быть ничего страшно и нет, они не получили никаких особых доз, но они получили страшный психологический удар, который просто их витальность уменьшил.
Мое мнение, что значение Чернобыля было значительно больше, чем просто погибшие люди или просто безумно потерянные деньги, потерянные нервы и так далее. На самом деле произошла в этот момент какая-то катастрофическая потеря доверия к государству. Как оказалось, настолько серьезная, что многие люди после этого стали абсолютно другими. Психологический страшный перелом. Советская власть, я думаю, окончательно СССР развалился именно из-за Чернобыля – это мое глубокое убеждение.
Елена Боннэр: Конечно, Чернобыль подтолкнул и он очень сильно продемонстрировал и внутри страны, и за ее пределами ненадежность, нестойкость и какую-то глубочайшую испорченность этого строя. Ведь столько лжи, сколько страна услышала после чернобыльской катастрофы, представить невозможно.
Владимир Тольц: И последнее. Когда эта передача уже была готова, я обнаружил в интернете фрагмент будущей книги Аллы Ярошинской, а в нем – другой вариант случайно раздобытой записи заседания Политбюро от 3 июля 86 года, нежели тот, что находится в моем распоряжении. Это очень показательно для истории перестройки, понять которую призывает нас М.С. Горбачев. – Каждый не только понимает, но и записывает ее по-своему…
