Ирина Лагунина: В России, волею истории большей частью атеистической стране, понятие православной, христианской семьи звучит архаично. На самом
деле, такие семьи есть, и жвут они вполне современно. Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Пока люди приходят к вере, они приходят и к размышлениям о том, какой должна быть их семья с точки зрения веры. Архаичной или современной? Строгой и мрачной или светлой и радостной? Дозволительно ли христианину разводиться, если уж так случилось, что совместная жизнь не задалась? Вот, кстати, о разводах - тут проходит одно из главных различий между восточным христианством, дозволяющим развод, и западным, практически его не допускающим. Это различие очень хорошо
объяснил митрополит Западной православной церкви Антоний Сурожский, живший в Лондоне. «Западные Церкви, - писал он, - ссылаются на слова Спасителя о том, что разводное письмо Моисей разрешил давать по жестокосердию людей, но изначально так не было. И я скажу: почему-то
христиане на Западе думают, что такое изречение относится только к временам Христа, а теперь мы свободны от этой сердечной жесткости и поэтому для нас развода не может быть. На самом деле мы знаем, как бесчувственно, как узко, как холодно бывает человеческое сердце и как легко, когда человек думает, что он другого любит, вдруг ему охладеть... Вот поэтому мы, принимая в учет, что человеческое сердце бывает жесткое, неустойчивое, считаем развод возможным, хотя это величайшая трагедия жизни». Далее митрополит Антоний уточняет, что ответственность за эту трагедию несет
вся Церковь, которая венчает всех без разбора. «Скажете: надо было бы тогда прекратить венчания? Нет, но надо бы воспитывать людей, причем воспитывать их не словом, не проповедью, а примером. Как может молодой человек, молодая девушка знать, научиться, что по-настоящему их может соединить крестная ликующая любовь, если в христианском обществе этого не бывает? И поэтому я считаю, что ответственность за развод лежит на всей Церкви, на всем христианском обществе. И этим объясняется то, что Церковь допускает развод, потому что виновата она в лице своих
служителей и своих членов: родителей, священников, окружающего общества». Но все-таки развод – это отдельная тема, сначала хотелось бы понять, что такое брак. Христианская семья в России по-настоящему так и не сложилась, в большой степени из-за отсутствия гражданского общества, - считает православный священник, профессор Петербургской Духовной академии протоиерей Георгий Митрофанов.
Георгий Митрофанов: Отсутствие гражданского общества, конечно же, обуславливает то, что люди, жившие в России, очень часто были лишены чувства личной ответственности и за себя, и за своих близких. Эти люди часто жили по принципу патриархальной семьи, сформировавшейся еще в языческие времена, семьи, основанной на безусловном диктате мужчины в семье. Вот эта попытка рассматривать подобного рода патриархальную семью, основанную на безусловном диктате мужчины, как семью подлинно христианскую, является, конечно, ложной. Точно так же, как является попытка ложной видеть смысл жизни семьи исключительно в чадородии. С христианской точки зрения, семья – это прежде всего союз мужчины и женщины, равноценных и равноправных по своему антологическому статусу, являющихся сотворенными Богом личностями уникальными. Но, конечно же, в этом брачном союзе функции их в чем-то различны. И безусловно, мужчина должен брать на себя основную ответственность за свою семью и за свою жену.
Нужно сказать, что христианская семья складывалась не только в России, но и в Европе, и не просто, складывалась постепенно. Хотя и в Европе представлению о христианской семье длительное время противостояло представление о патриархальной, еще языческой семье, хотя сформированные в южной Европе римским правом. Чрезвычайно важно иметь в виду то, что в России, где, к сожалению, личная ответственность людей и в норме политической, и в норме социальной, даже экономической, я имею в виду крестьянскую общину, была в значительной степени растворена в коллективе, этот самый дух коллективизма, общинности, соборности препятствовал развитию в людях лично ответственности, в том числе за свою семю.
Татьяна Вольтская: Но это ведь до революции было?
Георгий Митрофанов: Имело место до революции. Другое дело, что во время революции была попытка вообще ликвидировать семью. И к сожалению, нужно признать, что эта попытка, хотя она имела место на протяжении, пожалуй, 12 максимум лет после прихода к власти большевиков, во многом оказалась успешной именно в силу того, что институт семьи в России еще не стал христианским, еще не воцерковился. В значительной степени разрушалась та самая патриархальная, языческая, крестьянская семья, которая всегда разрушается в период перехода общества от аграрного к индустриальному. И существование ряда факторов – секуляризация общества, изменение социально-экономической структуры России, а потом уже революционные потрясения, сопровождавшиеся войнами и массовыми репрессиями, голодом, это ведь тоже не способствовало сохранению семьи. В итоге советская семья оказалась за это время очень сильно разрушенной, не было признания прав человека ни вне семьи, ни внутри семьи. А существовал на самом деле союз двух бесправных людей, который пытались поддерживать друг друга, выживать в условиях, когда никто всерьез не ставил вопрос о правах и достоинствах человека, ни в обществе, ни в семье.
Татьяна Вольтская: Отец Георгий тоже видит большие различия между отношением к семье и браку у католиков и православных.
Георгий Митрофанов: Именно в православной традиции не сложилось как в католической церкви представления о том, что духовенство должно быть безбрачным. И кроме того, в православной церкви, в отличие от католической, не царствовало многовекового убеждения, что смыслом семьи является чадородие. Тут очень важная деталь. В православной церкви подчеркивалась самодостаточность брака, даже если он бездетен. И здесь, нужно сказать, православная церковь оказывалась более терпима в отношении брака, чем церковь католическая, которая часто рассматривала брак как нисхождение к человеческим грехам, что раз уж ты не можешь быть безбрачным, вступай в брак, но труды по рождению и взращиванию детей будут искуплением твоего греха плотной страстности.
Татьяна Вольтская: Интересна же настоящая, сегодняшняя православная семья. Каковы принципы такой семьи - об этом говорит председатель петербургского Свято-Петровского православного малого братства Владимир Коваль-Зайцев.
Владимир Коваль-Зайцев: Это стремление к такой цельности, чтобы все было соединено между собой, чтобы работа была не для того, чтобы набить свое брюхо, все должно стоять на своем месте. И отдых должен быть у христианина, и какие-то материальные вещи в жизни присутствуют, но тоже они не являются самоцелью. Все это просто должно стоять на своем месте, чтобы вещи служебные были служебными, а не целеопределяющими. Пример: для чего человек сейчас работает? Для того, чтобы как можно лучше свою жизнь устроить. Понятно, истосковались наши сограждане по какой-то нормальной человеческой жизни, по элементарному комфорту. Но при этом как всегда бывает и перехлест, когда появляется возможность этот элементарный комфорт создать.
Татьяна Вольтская: А ты делаешь золотой унитаз.
Владимир Коваль-Зайцев: Чтобы у тебя была не просто машина, а машина должна быть очень хорошей, очень дорогой, не просто квартира, а двухэтажная в самом престижном районе. Конечно, человек должен иметь возможность жить по-человечески – это важно. Но он должен понимать и какие цели в его жизни стоят. Если доставление себе и своей семье удовольствия, ублажения себя становится жизни, такой гедонистический подход, то это, конечно, ни в какие рамки не лезет.
Татьяна Вольтская: Что касается отца Георгия, то он считает, что христианский брак не начинается с любви, но любовью заканчивается.
Георгий Митрофанов: Люди, вступающие в брак, слишком мало знают друг друга, чтобы считать, что они друг друга любят. Проблема главная брака заключается в том, что чем больше люди живут друг с другом, тем больше познают себя, это познание умножает скорбь, тем больше они увидят немощей друг друга. И вот эта способность не отторгнутся внутренне от человека, которого ты знаешь очень хорошо и о его немощах, способность может быть через сострадание ему и его немощам пытаться приподнять над самим собой, сделать его лучше, как раз является основой для будущей подлинно христианской любви, которая оказывается гораздо глубже и гораздо возвышеннее, чем те самые страстные устремления людей друг к другу, которые толкают их в брак без подлинного понимания ими друг друга и знания ими друг друга. Поэтому правильнее говорить, что брак начинается с влюбленность и иногда заканчивается любовью.
Татьяна Вольтская: Отец Георгий, я читала о вашей семье. У меня создалось впечатление, что ваша супруга в какой-то степени, по крайней мере, пожертвовала своим призванием ради семьи, своей страстью к исторической науке, к архивам, ей пришлось с этим расстаться. Это правда?
Георгий Митрофанов: Действительно, на тот момент могла оказаться жертвой. Но прошли года и то, что, в частности, мой старший сын кандидат исторических наук, он воплотил в своей жизни в гораздо большей степени, на гораздо большем научном уровне то, что привлекало когда-то и меня, который является и по сей день историком, но я уступаю своему сыну по научной квалификации, и моя супруга, которая отошла от исторической науки. Все это свидетельство того, что эта жертва оказалась не бесплодной.
Татьяна Вольтская: А если бы сын ваш, допустим, не пошел и был бы музыкантом? Мы все-таки говоримо том, что каждый человек, как мне кажется, должен воплотить, какие-то свои способности реализовать, которые от Бога ему даны в принципе.
Георгий Митрофанов: Коль скоро женщине выпадает способность рожать детей и довольно долгий период времени, когда дети маленькие, в большей степени, чем мужчине заботиться о них, когда женщина обретает ребенка, она оказывается перед выбором. Я не буду говорить вообще, но в нашей ситуации была очень важная тема жизненная – тема той эпохи, советской эпохи. Мы с женой прошли через всю систему советского воспитания – детский сад, школа. Мы внутреннее всегда противостояли той системе воспитания, в которой мы жили и нам очень не хотелось отдавать на растерзание этой системе воспитание своих детей. Поэтому не отдавали своих детей в детские сады, хотя это было очень тяжело для нас. А в школу они пошли уже сформировавшимися, ощущавшими у себя за спиной мощный тыл. Для моих детей всегда семья значила больше, чем школа, детский коллектив или какое-то иное сообщество. В семье им было хорошо. Это было бы вряд ли возможно, если бы жена не посвятила себя воспитанию детей. Вообще нужно сказать, что с какого-то момента моя супруга проходила все необходимые стадии, она была нянькой, кормилицей, гувернанткой, учительницей и при этом еще и мамой.
Татьяна Вольтская: Вы говорите, что когда у вас возникли мысли о семье, вы сразу же понимали, что ваша семья – это не только муж и жена, но еще некто выше.
Георгий Митрофанов: У меня не было абсолютно никаких увлечений женщинами до того, как я вступил в брак. У меня сразу так случилось, что я встретил ту самую девушку, которую я увидел, не то, что я ее люблю, я почувствовал другое. Я почувствовал, что я не могу без этого человека именно потому, что он, будучи человеком, на меня совершенно не похожим, будучи женщиной, даст мне какое-то такое восприятие мира, Бога, всего, который меня чрезвычайно обогатит. Он восполняет меня. Это было в каком-то смысле слова обременительное чувство, тягостное чувство, ощущение обретения какой-то своей второй половины.
деле, такие семьи есть, и жвут они вполне современно. Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Пока люди приходят к вере, они приходят и к размышлениям о том, какой должна быть их семья с точки зрения веры. Архаичной или современной? Строгой и мрачной или светлой и радостной? Дозволительно ли христианину разводиться, если уж так случилось, что совместная жизнь не задалась? Вот, кстати, о разводах - тут проходит одно из главных различий между восточным христианством, дозволяющим развод, и западным, практически его не допускающим. Это различие очень хорошо
объяснил митрополит Западной православной церкви Антоний Сурожский, живший в Лондоне. «Западные Церкви, - писал он, - ссылаются на слова Спасителя о том, что разводное письмо Моисей разрешил давать по жестокосердию людей, но изначально так не было. И я скажу: почему-то
христиане на Западе думают, что такое изречение относится только к временам Христа, а теперь мы свободны от этой сердечной жесткости и поэтому для нас развода не может быть. На самом деле мы знаем, как бесчувственно, как узко, как холодно бывает человеческое сердце и как легко, когда человек думает, что он другого любит, вдруг ему охладеть... Вот поэтому мы, принимая в учет, что человеческое сердце бывает жесткое, неустойчивое, считаем развод возможным, хотя это величайшая трагедия жизни». Далее митрополит Антоний уточняет, что ответственность за эту трагедию несет
вся Церковь, которая венчает всех без разбора. «Скажете: надо было бы тогда прекратить венчания? Нет, но надо бы воспитывать людей, причем воспитывать их не словом, не проповедью, а примером. Как может молодой человек, молодая девушка знать, научиться, что по-настоящему их может соединить крестная ликующая любовь, если в христианском обществе этого не бывает? И поэтому я считаю, что ответственность за развод лежит на всей Церкви, на всем христианском обществе. И этим объясняется то, что Церковь допускает развод, потому что виновата она в лице своих
служителей и своих членов: родителей, священников, окружающего общества». Но все-таки развод – это отдельная тема, сначала хотелось бы понять, что такое брак. Христианская семья в России по-настоящему так и не сложилась, в большой степени из-за отсутствия гражданского общества, - считает православный священник, профессор Петербургской Духовной академии протоиерей Георгий Митрофанов.
Георгий Митрофанов: Отсутствие гражданского общества, конечно же, обуславливает то, что люди, жившие в России, очень часто были лишены чувства личной ответственности и за себя, и за своих близких. Эти люди часто жили по принципу патриархальной семьи, сформировавшейся еще в языческие времена, семьи, основанной на безусловном диктате мужчины в семье. Вот эта попытка рассматривать подобного рода патриархальную семью, основанную на безусловном диктате мужчины, как семью подлинно христианскую, является, конечно, ложной. Точно так же, как является попытка ложной видеть смысл жизни семьи исключительно в чадородии. С христианской точки зрения, семья – это прежде всего союз мужчины и женщины, равноценных и равноправных по своему антологическому статусу, являющихся сотворенными Богом личностями уникальными. Но, конечно же, в этом брачном союзе функции их в чем-то различны. И безусловно, мужчина должен брать на себя основную ответственность за свою семью и за свою жену.
Нужно сказать, что христианская семья складывалась не только в России, но и в Европе, и не просто, складывалась постепенно. Хотя и в Европе представлению о христианской семье длительное время противостояло представление о патриархальной, еще языческой семье, хотя сформированные в южной Европе римским правом. Чрезвычайно важно иметь в виду то, что в России, где, к сожалению, личная ответственность людей и в норме политической, и в норме социальной, даже экономической, я имею в виду крестьянскую общину, была в значительной степени растворена в коллективе, этот самый дух коллективизма, общинности, соборности препятствовал развитию в людях лично ответственности, в том числе за свою семю.
Татьяна Вольтская: Но это ведь до революции было?
Георгий Митрофанов: Имело место до революции. Другое дело, что во время революции была попытка вообще ликвидировать семью. И к сожалению, нужно признать, что эта попытка, хотя она имела место на протяжении, пожалуй, 12 максимум лет после прихода к власти большевиков, во многом оказалась успешной именно в силу того, что институт семьи в России еще не стал христианским, еще не воцерковился. В значительной степени разрушалась та самая патриархальная, языческая, крестьянская семья, которая всегда разрушается в период перехода общества от аграрного к индустриальному. И существование ряда факторов – секуляризация общества, изменение социально-экономической структуры России, а потом уже революционные потрясения, сопровождавшиеся войнами и массовыми репрессиями, голодом, это ведь тоже не способствовало сохранению семьи. В итоге советская семья оказалась за это время очень сильно разрушенной, не было признания прав человека ни вне семьи, ни внутри семьи. А существовал на самом деле союз двух бесправных людей, который пытались поддерживать друг друга, выживать в условиях, когда никто всерьез не ставил вопрос о правах и достоинствах человека, ни в обществе, ни в семье.
Татьяна Вольтская: Отец Георгий тоже видит большие различия между отношением к семье и браку у католиков и православных.
Георгий Митрофанов: Именно в православной традиции не сложилось как в католической церкви представления о том, что духовенство должно быть безбрачным. И кроме того, в православной церкви, в отличие от католической, не царствовало многовекового убеждения, что смыслом семьи является чадородие. Тут очень важная деталь. В православной церкви подчеркивалась самодостаточность брака, даже если он бездетен. И здесь, нужно сказать, православная церковь оказывалась более терпима в отношении брака, чем церковь католическая, которая часто рассматривала брак как нисхождение к человеческим грехам, что раз уж ты не можешь быть безбрачным, вступай в брак, но труды по рождению и взращиванию детей будут искуплением твоего греха плотной страстности.
Татьяна Вольтская: Интересна же настоящая, сегодняшняя православная семья. Каковы принципы такой семьи - об этом говорит председатель петербургского Свято-Петровского православного малого братства Владимир Коваль-Зайцев.
Владимир Коваль-Зайцев: Это стремление к такой цельности, чтобы все было соединено между собой, чтобы работа была не для того, чтобы набить свое брюхо, все должно стоять на своем месте. И отдых должен быть у христианина, и какие-то материальные вещи в жизни присутствуют, но тоже они не являются самоцелью. Все это просто должно стоять на своем месте, чтобы вещи служебные были служебными, а не целеопределяющими. Пример: для чего человек сейчас работает? Для того, чтобы как можно лучше свою жизнь устроить. Понятно, истосковались наши сограждане по какой-то нормальной человеческой жизни, по элементарному комфорту. Но при этом как всегда бывает и перехлест, когда появляется возможность этот элементарный комфорт создать.
Татьяна Вольтская: А ты делаешь золотой унитаз.
Владимир Коваль-Зайцев: Чтобы у тебя была не просто машина, а машина должна быть очень хорошей, очень дорогой, не просто квартира, а двухэтажная в самом престижном районе. Конечно, человек должен иметь возможность жить по-человечески – это важно. Но он должен понимать и какие цели в его жизни стоят. Если доставление себе и своей семье удовольствия, ублажения себя становится жизни, такой гедонистический подход, то это, конечно, ни в какие рамки не лезет.
Татьяна Вольтская: Что касается отца Георгия, то он считает, что христианский брак не начинается с любви, но любовью заканчивается.
Георгий Митрофанов: Люди, вступающие в брак, слишком мало знают друг друга, чтобы считать, что они друг друга любят. Проблема главная брака заключается в том, что чем больше люди живут друг с другом, тем больше познают себя, это познание умножает скорбь, тем больше они увидят немощей друг друга. И вот эта способность не отторгнутся внутренне от человека, которого ты знаешь очень хорошо и о его немощах, способность может быть через сострадание ему и его немощам пытаться приподнять над самим собой, сделать его лучше, как раз является основой для будущей подлинно христианской любви, которая оказывается гораздо глубже и гораздо возвышеннее, чем те самые страстные устремления людей друг к другу, которые толкают их в брак без подлинного понимания ими друг друга и знания ими друг друга. Поэтому правильнее говорить, что брак начинается с влюбленность и иногда заканчивается любовью.
Татьяна Вольтская: Отец Георгий, я читала о вашей семье. У меня создалось впечатление, что ваша супруга в какой-то степени, по крайней мере, пожертвовала своим призванием ради семьи, своей страстью к исторической науке, к архивам, ей пришлось с этим расстаться. Это правда?
Георгий Митрофанов: Действительно, на тот момент могла оказаться жертвой. Но прошли года и то, что, в частности, мой старший сын кандидат исторических наук, он воплотил в своей жизни в гораздо большей степени, на гораздо большем научном уровне то, что привлекало когда-то и меня, который является и по сей день историком, но я уступаю своему сыну по научной квалификации, и моя супруга, которая отошла от исторической науки. Все это свидетельство того, что эта жертва оказалась не бесплодной.
Татьяна Вольтская: А если бы сын ваш, допустим, не пошел и был бы музыкантом? Мы все-таки говоримо том, что каждый человек, как мне кажется, должен воплотить, какие-то свои способности реализовать, которые от Бога ему даны в принципе.
Георгий Митрофанов: Коль скоро женщине выпадает способность рожать детей и довольно долгий период времени, когда дети маленькие, в большей степени, чем мужчине заботиться о них, когда женщина обретает ребенка, она оказывается перед выбором. Я не буду говорить вообще, но в нашей ситуации была очень важная тема жизненная – тема той эпохи, советской эпохи. Мы с женой прошли через всю систему советского воспитания – детский сад, школа. Мы внутреннее всегда противостояли той системе воспитания, в которой мы жили и нам очень не хотелось отдавать на растерзание этой системе воспитание своих детей. Поэтому не отдавали своих детей в детские сады, хотя это было очень тяжело для нас. А в школу они пошли уже сформировавшимися, ощущавшими у себя за спиной мощный тыл. Для моих детей всегда семья значила больше, чем школа, детский коллектив или какое-то иное сообщество. В семье им было хорошо. Это было бы вряд ли возможно, если бы жена не посвятила себя воспитанию детей. Вообще нужно сказать, что с какого-то момента моя супруга проходила все необходимые стадии, она была нянькой, кормилицей, гувернанткой, учительницей и при этом еще и мамой.
Татьяна Вольтская: Вы говорите, что когда у вас возникли мысли о семье, вы сразу же понимали, что ваша семья – это не только муж и жена, но еще некто выше.
Георгий Митрофанов: У меня не было абсолютно никаких увлечений женщинами до того, как я вступил в брак. У меня сразу так случилось, что я встретил ту самую девушку, которую я увидел, не то, что я ее люблю, я почувствовал другое. Я почувствовал, что я не могу без этого человека именно потому, что он, будучи человеком, на меня совершенно не похожим, будучи женщиной, даст мне какое-то такое восприятие мира, Бога, всего, который меня чрезвычайно обогатит. Он восполняет меня. Это было в каком-то смысле слова обременительное чувство, тягостное чувство, ощущение обретения какой-то своей второй половины.
