Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. Мой собеседник в московской студии - Андрей Гаврилов. О культуре - на два голоса. Здравствуйте, Андрей!

Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!

Иван Толстой: Сегодня в программе:

Международная Толстовская конференция в Ясной Поляне – репортаж Михаила Талалая.
Джозеф Конрад. Разговор Второй. Эссе Бориса Парамонова.
Переслушивая Свободу: дочь Федора Шаляпина Татьяна о себе и своей судьбе.
Культурная панорама и новые музыкальные записи. Обычно, Андрей, при слове ''новые'' вы вздрагиваете. Как сегодня – не побеспокоил?

Андрей Гаврилов: Я вздрагиваю, конечно, от предвкушения, Иван. Мы будем слушать новый компакт-диск, относительно новый, это компакт-диск этого года, запись не совсем новая, а прошлого года, это единственный диск московского тромбониста Максима Пиганова и его ансамбля.

Иван Толстой: Культурная панорама. Я не знаю. Как вы, Андрей, относитесь к миру растений. Я, в общем, довольно равнодушен к флоре и скорее напоминаю себе лирического героя стихов Александра Тинякова-Одинокого, Вы помните, он с умилением идиота восклицал:

Любо мне, плевку-плевочку,
По канавке сточной мчаться,
То к былинке, то к листочку
Липким боком прижиматься.

Так вот и я смотрю на травку скорее с иронией. Но то, что я прочитал несколько дней назад, меня совершенно ошеломило. Я просто вынужден пересмотреть основы своего мировоззрения. Вы только послушайте.
Растения, поедаемые гусеницами, могут "призывать на помощь" хищных насекомых, которые питаются гусеницами. Такие выводы представлены в статье ученых из Германии и Нидерландов, опубликованной в журнале ''Science''. А ''Science'' врать не будет.
Исследователи работали с растениями табака Nicotiana attenuata, листьями которого питались гусеницы бражника Manduca sexta. Эта Мандука чего хочешь, сожрет. Как и многие другие растения, табак при малейшем повреждении выделяет специальные химические вещества. И ученые выяснили, что когда увечья эта Мандука укусит табачный лист, то вещество из листочка тоже выделится – но совершенно другое! И пахнет оно так (вон что Господь Бог придумал), что этот запах привлекает к табачным листьям хищных клопов из рода Geocoris, которые накидываются на гусениц – на этих Мандук. Вы скажете: поделом этим Мандукам. Я согласен, но все-таки страшно интересно: представляете, молчаливое, казалось бы, растение, дает крик о помощи. Или, правильнее сказать, вонь о помощи.
И вот я задумался: а что, если президент Дмитрий Медведев услышал крик срубаемых деревьев Химкинского леса и именно поэтому вступился? Что если глава России понимает язык растений и птиц? Просто скрывает это от общественности? Как вы считаете?

Андрей Гаврилов: Вы знаете, мне аж страшно стало, Иван. С одной стороны, конечно, я согласен с вами, что растения и животные, эти два мира намного богаче, чем нам кажется, с другой стороны, я не знаю, вы внимательно смотрели фильм ''Братство кольца''?

Иван Толстой: Нет, только через плечо своего внука, который смотрит всю эту чепуху.

Андрей Гаврилов: Там просто есть маленький кадр, когда хоббиты, попав в лес, вдруг понимают, что деревья (это, конечно, не обычные деревья, но мы это узнаем секундой позже) разговаривают, шевелятся, чувствуют, и так далее. Вот изумление, потрясение на их лицах, по-моему, я сейчас вижу на вашем лице, Иван, или по крайней мере слышу в вашем голосе. Все дело в том, что я думаю, нет ни малейших сомнений в том, что если и не Господь Бог так придумал, как вы сказали, то уж по крайней мере природа распорядилась, что мы очень мало, что видим и слышим. Вот если бы наши уши воспринимали не только от 20 герц до 20 тысяч (это как вы помните, характеристика хорошей аудиопапаратуры, цифры, которые все любители музыки знают с детства), а если бы наши уши слушали и в ту, и в другую сторону, поболе - то, в чем вы при обвиняете нашего президента...

Иван Толстой: То некоторые зарделись бы, вы хотите сказать? Хорошо. Вот совершенно из другой сферы. Государственные чиновники не дают денег на музей Рахманинова в Москве, считая его эмигрантом-предателем – такую вот экстравагантную новость я прочитал несколько дней назад.
Открытие музея Сергея Рахманинова в Москве под угрозой срыва - на реставрацию выделенного под музей старинного особняка нет денег. Тамара Паршина, председатель правления Рахманиновского общества, говорит, что "некоторые чиновники по инерции считают Рахманинова эмигрантом-предателем, хотя во всем мире Рахманинов и сейчас - культовая фигура".

"Международные Общества и фонды, конкурсы, акции пропагандируют его музыку среди молодежи. И часто нам приходится слышать упрек от наших западных коллег, что мы не ценим Рахманинова, не можем распоряжаться нашим бесценным духовным богатством", - говорит Паршина.

Критика в адрес композитора, по ее мнению, связана с тем, что в 1917 году он уехал из России, жил в Европе и США, скончался в 1943 году в Калифорнии, похоронен под Нью-Йорком. Однако, напоминает Паршина, в годы Великой Отечественной войны Рахманинов выступал с концертами, сборы от которых направил в помощь Красной армии.

"Рахманинов передал деньги на строительство танка для Красной Армии. Он не указывал своего имени, он просто написал: "От одного из русских - посильная помощь советскому народу в его борьбе с фашистскими захватчиками".

Сейчас музей-усадьба Рахманинова есть лишь в Тамбовской области, в деревне Ивановка, где находилось родовое имение жены композитора Натальи Сатиной.

Музей в Москве предполагалось открыть еще весной 2010 года в особняке на Большой Ордынке, 6/12, в здании, которое правительство Москвы в 2003 года сдало Рахманиновскому обществу в аренду до 2018 года. Сейчас это здание признано памятником истории, однако из-за недостатка средств на реконструкцию открытие музея пришлось отложить почти на год, а теперь и эти сроки могут быть сорваны.

Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, я видел эту новость . Честно говоря, у меня вызывает сомнение, что еще живы и действуют активно на работе на своей те чиновники, у которых осталась точка зрения, что эмигрантов надо гнобить. По-моему, за последние 20 лет как-то вот это обвинение растворилось в сегодняшней жизни. То, что нет музея Рахманинова это, конечно, безобразие, то, что мы должны думать о том, где бы найти те, скажем прямо, не очень большие деньги, чтобы привести особняк в божий вид, это, конечно, безобразие. Но я думаю, что причина в другом. Я думаю, что деньги были где-то на пути, если они действительно были выделены (у меня нет оснований не верить в это), то они были на пути к особняку украдены, благополучно кто-то их замотал или положил на свой счет, чтобы жить на проценты. Разумеется, это не касается Рахманиновского общества, это касается тех, кто за эти деньги со стороны государства должен отвечать. И я не думаю, что сейчас кто-то серьезно может не давать деньги на особняк Рахманинова только потому, что он в 1917 году умудрился спастись, покинув пределы гостеприимной и любящей родины.
Но, вместе с тем, хочу сказать госпоже Паршиной, что она чуть-чуть ошибается, если думает, что только у нас к Рахманинову такое странное и не совсем почтительное отношение. Некоторое время назад мне попал в руки сценарий фильма ''Рапсодия''. Его написал какой-то американский сценарист и, естественно, фильм, раз я сейчас об этом говорю, посвящен судьбе Рахманинова. Казалось бы, что, если Рахманинов там жил всю свою активную жизнь, умер, похоронен, то некоторые факты, наверное, сценарист мог бы проверить, мог бы к ним отнестись чуть с большим вниманием. Вы можете представить себе мое изумление и мой восторг, когда в сценарии (не в литературном, а уже практически в той форме, в какой его подают режиссеру), написано следующее: ''Россия. ГУЛаг. Сибирь. Возле финской границы''. Так было обозначено место действия следующего эпизода.

Иван Толстой: Это как из футурологического анекдота советских времен: ''На финско-китайской границе все спокойно''. Но, должен сказать, что вашу тираду о чиновниках я только могу завершить вашей любимой репликой, что ''вы сняли у меня ее с языка''. Конечно, я собирался завершить эту новость своим мудрейшим и глубочайшим рассуждением о том, что я, кончено же, не верю, что кто бы то ни было может сопротивляться открытию музея Рахманинова по такой причине, хотя, с другой стороны, чиновник всегда находится по отношению к вышестоящему начальству с подветренной стороны, он отлично знает, какой ветер дует и чем этот ветер пахнет, и если кто-нибудь из замшелых людей во власти может быть недоволен эмигрантством героя этого музея, то какой-нибудь сверхисполнительный и до глупости исполнительный чиновник может и транслировать (извините за такой глагол) такое мнение начальника. Но я уверен, что начальник требует только бабла. Бабло побеждает зло.

Андрей Гаврилов: Вы знаете, есть еще один более страшный глагол — может быть, он может ''озвучить'' мнение начальника. Это слово, от которого у меня мурашки по коже, как будто гвоздем по стеклу. Но вы знаете, Иван, если продолжать вашу идею, довести до логического конца, то любое безобразие здесь, которое происходит на самом нижнем уровне, оно может быть объяснено тем, что кто-то пытается выслужится перед ничего не сказавшим, но намекнувшим начальником, и так, если мы дальше пойдем до верхушки пирамиды, у нас останется только тот, кто понимает язык деревьев, все остальное говорить не обязательно.

Иван Толстой: Как я смог заметить, многие сейчас читают книгу Павла Басинского ''Лев Толстой: бегство из рая''. Она выпущена Издательством ''АСТ'' весной этого года. В этом году, как известно, отмечается 100-летие со дня смерти великого старца и книга Басинского как раз и посвящена последним дням жизни писателя. Но поскольку понять эти последние дни невозможно без обращения к жизни Льва Толстого в целом, то Басинский дает подробный экскурс в духовную биографию Льва Николаевича.
Я только что прочел эту книгу и хочу поздравить ее автора, а нашим слушателям с удовольствием рекомендую не пройти мимо. Книга абсолютно компетентная, Павел Басинский не прошел мимо важнейших и острейших вопросов жизни писателя, подробнейшим образом разобрал позицию всей действующих лиц, втянутых в конфликт – здесь и Софья Андреевна, и Чертков, и Александра Львовна, и масса разных лиц, и всё это подано и разобрано без занудства, без тенденциозности, но – динамично, увлеченно и толково. Очень, очень хорошая книга.

А в середине августа в Ясной Поляне прошла международная конференция, приуроченная к Толстовскому году. На ней со своим докладом побывал наш корреспондент Михаил Талалай, который сейчас и расскажет – чему он стал свидетелем.

Михаил Талалай: Я приехал на международную конференцию в Ясную Поляну во второй раз. Ровно два года назад мне довелось впервые участвовать в этом событии и я был пленен как общей атмосферой – в ауре знаменитого места, так и замечательными людьми, съезжающимися сюда со всего мира, дабы поведать свои новые мысли и открытия относительно Толстого. Заметно, что у этих яснополянских собраний сложился свой круг, конечно, в первую очередь, это специалисты-толстоведы. Если от русских хозяев их основным звеном стала сотрудница музея-усадьбы Галина Алексеева, то от иностранных гостей таковым является Донна Орвин, канадская ученая из университета Торонто. На предыдущей конференции ее не было, и поэтому в этом августе мне было интересно познакомиться поближе с новой для меня яркой личностью. Недавно у Донны Орвин вышла книга на русском ''Искусство и мысль Толстого'', много есть и статей. Академические исследования у Донны Орвин благополучно сочетаются с общественной деятельностью, и она в итоге получила российскую награду ''Медаль Пушкина''. Новое и неожиданное поле Донны – именно поле – Бородинское, и на сей раз она поведала о том, как оно выглядело в день битвы и как – у Толстого. В кулуарах она мне рассказала, что ее следующее увлечение – Суворов, его походы, а главное – его словесное творчество, экстравагантное и малоизученное, в особенности филологами. В ближайших планах у Донны – Итальянский поход полководца, его изучение и повторение его маршрута. Ждем поэтому Донну в Милане, в кафедральном соборе, где в 1799 году шла торжественная благодарственная служба по случаю изгнания из Северной Италии французов.

Усилиями Донны Орвин военные темы Толстого стали достоянием военных - американских. Она привлекла к толстоведению американского полковника по имени Рик Мак-Пик, профессора из военной академии Уэст-Пойнт. К сожалению, он не смог приехать этим августом, хотя был заявлен в программе конференции, но многие толстоведы с ним общались весною в Уэст-Пойнте, где полковник организовал уникальную конференцию - военно-литературную. Отсутствие полковника несколько компенсировала Мэри Олеа, которая преподает русскую литературу американским солдатам и рассказала о своих наблюдениях за этой особой категории читателей. Конечно, публику заинтересовало – зачем американским солдатам Толстой? Чтобы лучше знать противника? Или сотрудника? Вопрос остался открытым…
В целом, заокеанское участие стало весьма ощутимым. В этом году, в 100-летие со дня смерти Толстого, особое внимание уделялось знаменитому его уходу и кончине в Астапово. Американец Уильям Никелл написал целую монографию об этом. Он обратил на себя внимание русской публики еще десять лет тому назад, когда опубликовал в ''Новом Литературном Обозрении'' глубокую статью ''Смерть Толстого и жанр публичных похорон в России''. Будем ждать перевод на русский его последней книги ''THE DEATH OF TOLSTOY'', ''Смерть Толстого'', с подзаголовком ''Россия на грани. Станция Астапово, 1910 год''.
От этой монографии отталкивался профессор Майкл Кац из Вермонта, проанализировавший современную американскую триаду вокруг смерти Толстого – это историческая научная монография Уильяма Никелла, роман писателя Джея Парини ''The Last station'', ''Последняя станция'', который в русском переводе почему-то назван ''Последним воскресением'', 20-летней давности и новый одноименный фильм, сделанный в Голливуде. Мнения участников по поводу этого сообщения разделились: многие российские филологи, приняв исторический труд, в любезной форме выразили сомнения по поводу адекватности американской беллетристики и кинематографа в отношении Толстого.
Но в Ясной Поляне была не только Америка, были и Франция, Исландия, Израиль, Бельгия, Япония. Мы попросили поделиться своими впечатлениями от конференции ее итальянскую участницу, профессора университета Восточного Пьемонта, теоретика литературы Стефанию Сини.

Стефания Сини: Я тоже здесь – второй раз и могу подтвердить свое впечатление о высоком уровне конференции. Я заметила, с одной стороны, очень широкий подход – ее множественная дисциплинарность, разнообразие точек зрения, международность, а с другой стороны – глубокое филологическое внимание, и для меня этого очень важно. Хочу особо упомянуть доклад Анны Гродецкой из Пушкинского Дома, которая показала нам фотографии рукописей ''Воскресенья'' – они так полны исправлений и почти неразборчивы: филологам предстоит огромная над ними работа. Литературоведческие положения были прекрасно выражены в докладах Ольги Сливицкой и Ирины Лукьянец. Они тоже из Петербурга. Светлана Климова интересно проанализировала природу творческого мышления – по переписке Толстого со Страховым. Вселенная Толстого – безгранична, и эта конференция показывает, что работа в ней лишь начинается.

Андрей Гаврилов: Иван, я слушаю как вы хвалите или, прямо скажем, рекламируете книгу. Я уверен, что она этого заслуживает, в моей реплике нет никакого осуждения, но мне жалко, честно говоря, вас слушать. Потому что, ну что вот вы сидите перед микрофоном и говорите, что книжка хороша. А вы знаете, что сделал американец Ник Ньюкамен , чтобы отрекламировать своего любимого автора, а именно - Айн Рэнд? Он проехал на своем автомобиле 12 300 миль, то есть почти 20 тысяч километров по США таким образом, что части его маршрута сложились в надпись ''Читайте Айн Рэнд''. Чтобы ''писать'' слова на карте Америки, Ньюкамен использовал навигатор GPS в качестве ''ручки'' - включал прибор, когда ехал по контуру буквы и переключал, когда ехал от одной буквы к другой. На всю надпись у него ушло не так уж много времени, около месяца — по десять дней на слово. ''Она - современный писатель и мыслитель, предложивший реальный способ изменить мир к лучшему, - сказал Ньюкамен. - Ее книги и мысли помогли мне добиться успеха и счастья в жизни''. На всякий случай напомню, что Айн Рэнд родилась в Санкт Петербурге и до эмиграции носила имя Алисы Розенбаум.

Иван Толстой: И эмигрировала в середине 20-х годов.

Андрей Гаврилов: Вот видите, как нужно хвалить своего писателя.

Иван Толстой: Но для этого нужно иметь машину, которая способна проехать 12 тысяч миль.

Андрей Гаврилов: Не надо. Для этого нужно иметь навигатор GPS и уметь им пользоваться.

Иван Толстой: А я думал, что мы поедем на вашей машине.
А сейчас у нас на очереди эссе Бориса Парамонова. На прошлой неделе Борис Михайлович говорил о Джозефе Конраде. Сегодня - разговор второй.

Борис Парамонов: Я, естественно, читал повесть Джозефа Конрада ''Сердце тьмы'', это классика, причем актуальнейшая, хотя вещь написана еще на пороге прошлого века. Вещь нельзя свести к ее фактической основе – путешествию по бельгийскому Конго с описанием ужасов колониальной эксплуатации. Чаще всего, однако, она понимается именно так. Особенно спутал дело фильм Копполы, снятый в начале 80-х: действие в нем было перенесено во Вьетнам, когда там воевали американцы, и наполнено массой ненужных, хотя визуально эффектных деталей.
Мне недавно попало в руки необычное издание ''Сердца тьмы'', сделанное для студентов. Книга содержит помимо текста со всеми его вариантами массу дополнительного материала: исторические документы, письма автора времен его путешествия в Конго, статьи исследователей и критиков, трактующих отдельные мотивы произведения. Держа в руках такое издание и особенно кинув взгляд на все эти его интерпретации, нельзя было не перечитать ''Сердце тьмы''. И я поразился поверхностностью этих интерпретаций, измельчению великого смысла шедевра современной классики.
''Сердце тьмы'' имеет символическое измерение, как всякое великое произведение искусства. Герой его Куртц, засевший в глубине Конго и чуть ли не пожирающий слоновую кость, - отнюдь не вульгарный похититель туземных богатств: люди, идущие на его поиск, пилигримы, как называет их с многослойной иронией Конрад, выступают в этой мелкой роли дельцов-эксплуататоров, это торговая мелкота, проза торгового колониализма. Рассказчик повести Марлоу понимает подлинный масштаб Куртца, видит в нем некоего сверхчеловека, рожденного отнюдь не страстью к добыче, а по-своему реагирующего на жестокую травму, порожденную столкновением цивилизованного человека с кошмарным величием первобытной природы.
Я сразу же увидел глубочайшую философичность произведения Конрада. Его тема, говоря нынешним философским языком, - бытие и ничто; а ''ничто'', как известно тому, кому известно, - это сознание. Столкновение сознания, преодолевшего узкие рамки прагматической ориентации, с нечеловеческой всеобщностью природы, которая в этом качестве уже не природа, а само Бытие, и порожденный этим столкновением трагический срыв – вот тема Конрада, тема ''Сердца тьмы''. Содержание ''Сердца тьмы'', говоря опять же по-философски, - столкновение бытия-в-себе и бытия-для-себя: трансцендентального сознания и космической бездны. Причем, срыв происходит не в индивидуальном сознании Куртца, Куртц вообще не индивидуум, не личность, он символ вот этого трансцендентального сознания, символ западной культуры в ее великой вечной задаче борьбы с природой и покорения ее. Это текст о кризисе активистского, то есть западного, сознания, о крахе проекта тотальной доминации человечества.

Вот как рассуждает рассказчик ''Сердца тьмы'' Марлоу, описывая свои впечатления от увиденного им на пути к Куртцу:

Диктор: ''Земля казалась не похожей на землю. Мы привыкли смотреть на скованное цепями, побежденное чудовище, но здесь... но здесь вы видели существо чудовищное и свободное. Видя это спокойствие на обращенном к нам лике необъятного пространства, я задавал себе вопрос: нужно ли видеть в этом призыв или угрозу? Кто мы, забравшиеся сюда? Сможем ли мы подчинить эту немую глушь или она нас подчинит? Я чувствовал величие этой глуши, немой и, быть может, лишенной слуха. Что таилось в ней?''.

Борис Парамонов: На этот вопрос нет ответа – только смутное ощущение недостижимости этой тайны для человека:

Диктор: ''Немая глушь, подступившая к этому расчищенному куску земли, казалась мне чем-то великим и непобедимым, как зло или истина, терпеливо ожидающим конца этого фантастического вторжения''.

Борис Парамонов: Это вроде гоголевской Руси: дай ответ! не дает ответа! На впечатлении этого сходства я буду настаивать, ибо у Конрада в ''Сердце тьмы'' (да и не только там) есть несомненные русские коннотации. Я бы сказал, что в Куртце, который превратил всех окружающих в безмолвных рабов, буквально ползающих, пресмыкающихся перед ним, в Куртце, окружившем свою факторию частоколом, увенчанным человеческими черепами, в Куртце, бешено опустошающим природные недра, восседающим на горах драгоценной слоновой кости, - увидены сразу Гитлер и Сталин. Это образ тоталитарного диктатора двадцатого века, порожденного логикой тотальной доминации, столь отличающей цивилизаторскую экспансию так называемого передового человечества.
Необходима оговорка: Куртц отнюдь не представлен типичным колонизатором. Пилигримы с посохами в руках (которыми они походя бьют негров – вот как реализуется эта метафора) испуганы Куртцем едва ли меньше, чем его пресмыкающиеся туземцы. Это здравые, дюжинные, что называется, буржуазные дельцы. Куртц – не типичный их представитель, а предел, срыв, жуткая гипербола неких тайных и до времени подавляемых культурой потенций той же культуры. Вот слова, вносящие сюда некую ясность:

Диктор: ''Завоевание земли – большей частью оно сводится к тому, чтобы отнять землю у людей, у которых другой цвет кожи или носы более плоские, чем у нас, - цель не очень-то хорошая, если поближе к ней присмотреться. Искупает ее только идея, идея, на которую она опирается, - не сентиментальное притворство, но идея. И бескорыстная вера в идею – нечто такое, перед чем вы можете преклоняться и приносить жертвы''.

Борис Парамонов: Тут надо уточнить слово идея. Прибыль от торговли колониальными товарами – это не идея. Вообще любая практическая задача, сводящаяся к личному материальному благополучию того или иного деятеля, - это не идея. В прагматике повседневного существования, наполненного сколь угодно напряженной работой, идеи еще нет. Идея требует жертвоприношения личности, она выходит за рамки индивидуальной биографии, рушит эту биографию. Идея – это судьба, в ней разворачиваются сверхличные смыслы и силы. Человек, обуянный такой сверхличной идеей, вышел из мира людей, порвал с жизнью. Человек, преследующий, реализующий идею, страшен, бесчеловечен – он стоит в том же ряду стихий, с которыми он борется, которым он бросил вызов. Это в буквальном смысле сверх-человек – тот, образ которого мистифицировался Ницше и который реализовался в тоталитарных диктаторах двадцатого столетия. Конрадовский Куртц – художественная упреждающая модель такого образа, таких исторических реальностей.
Вспомним слова Бродского, ставшие столь широко известными с периода гласности и перестройки: «ворюга мне милей, чем кровопийца». Бельгийские купцы и колониальные чиновники, вертящиеся вокруг конголезских сокровищ, - это не более, чем ворюги, то есть в принципе цивилизованные люди, способные к мирным компромиссам, дележу пирога и разделу сфер влияния. Но Куртц – это Гитлер и Сталин в единой антиципации гениального художника, пророчески усмотревшего сюжет идущей эпохи: не колониальная это экспансия, не борьба за источники сырья и рынки сбыта, а действительно некий апокалипсис – человеческий активистский проект на грани мировой катастрофы, уже и переходящей эту грань. Это атомная бомба, если хотите, то есть обладание такой мощью, которая равна первозданной мощи природы и готова равняться с нею. Это свобода уничтожить бытие. Проникновение человека в глубочайшую тайну бытия, в пласты и даже не пласты уже как нечто структурированное, а бесструктурье смерти: в сердце тьмы, как говорит Джозеф Конрад. Человек как хозяин смерти – вот потенция активистской культуры новейшего времени, ужасного двадцатого века.
Самый мощный человек – тот, который вступил в интимный союз со смертью. Вот где страшная тайна власти: властвующий окружен аурой смерти. И вот как пишет об этом Конрад:

Диктор: ''Глушь его приласкала. И – о, чудо! – он зачах. Она его приняла, полюбила, проникла в его вены, в его плоть, наложила свою печать на эту душу, проделала над ним какие-то дьявольские церемонии посвящения. Он был ее избалованным и изнеженным фаворитом ...дикая глушь рано его отметила и жестоко ему отомстила за фанатическое вторжение. Думаю, она шепотом рассказала ему о нем самом то, чего он не знал, о чем не имел представления, пока не прислушался к своему одиночеству, и этот шепот зачаровал его и гулким эхом отдавался в нем, ибо в глубине его была пустота...А душа его была одержима безумием. Заброшенная в дикую глушь, она заглянула в себя и – клянусь небом – обезумела''.

Борис Парамонов: На фоне такой философии конкретные сюжетные повороты повести Конрада не так уж и значительны. Иногда они, в моем представлении, просто мешают, есть в сюжетном развертывании какая-то ненужная возня. Это понятно и простительно: символический сюжет трудно, просто невозможно обставить деталями реалистического рассказа. Но есть в сюжете «Сердца тьмы» один неожиданный поворот, не объяснимый никакой прагматикой повествования: это некий русский, появляющийся рядом с Куртцем и благоговейно ему внимающий. Это опять же какая-то пророческая догадка о русском, да и всечеловеческом будущем: диктаторов любят беззаветно, чем они ужаснее, тем больше любят, и не могут забыть. Есть Сталин, есть Гитлер, есть атомная бомба, которая, говорят, способствует их сдерживанию. Только теперь нуждаются сдерживать одну атомную бомбу другими, и апокалиптическая смерть расползается по миру, гордому своей цивилизаторской мощью.
Последнее не совсем точно: сейчас не столько гордятся такой мощью, сколько боятся ею. Гордились в начале прошлого века, до 1914 года. Джозеф Конрад, однако, уже тогда понял, откуда идет опасность.
Конрад пишет о туземных конголезцах: ''Чтобы объяснить свое присутствие, они не нуждались в оправдании. Их вид действовал успокоительно''. Это всё еще природа, причем взятая в своем внешнем феноменальном слое. Но западный активный человек стремится проникнуть в глубь. И на глубине он обнаруживает и приводит в действие силы, грозящие уничтожить само бытие. Сартр был диаволически прав: атомная бомба – последнее доказательство человеческой свободы: человек теперь способен уничтожить мир.

Иван Толстой: Андрей, давайте обратимся снова к культурной панораме. Что у вас в загашнике?

Андрей Гаврилов: А что вы хотите? В последнее время я какой-то очень добрый и даю вам право выбора. Вас интересуют музеи, кино, архитектора?

Иван Толстой: Кино еще не было в нашей программе сегодня.

Андрей Гаврилов: Вацлав Гавел снял свой первый и последний пока, а, может, последний навсегда фильм ''Уход''. Первый президент Чехии, писатель и драматург Вацлав Гавел завершил съемки своего первого фильма, в основе сюжета которого его же пьеса ''Уход'' - ''Living''. По словам представителя политика Иваны Рейчловой, съемки картины были завершены совсем недавно, буквально неделю-полторы назад. По данным чешских газет, премьера фильма запланирована на март 2011 года. Основной темой пьесы ''Уход'' и, очевидно, фильма, по которой он снят, являются переживания и трудности политика, который решил уйти из общественной жизни. Премьера спектакля по пьесе состоялась в мае 2008 года и она ознаменовала собой возвращение бывшего президента и драматурга в театральную жизнь. Вскоре после этого началась подготовка к съемкам фильма, а сами съемки стартовали в текущем, 2010-м году. Одну из главных ролей в картине исполнила супруга бывшего президента, известная актриса Дагмар Гавлова. ''Уход'' стал первым опытом работы Гавела в качестве режиссера, однако Гавел заявил, что, судя по всему, это будет его последняя работа в кинематографе.

Иван Толстой: Очень интересно! А каковы ваши архитектурные познания?

Андрей Гаврилов: Вы знаете, архитектурная новость у меня ошеломляющая, я не поверил своим глазам, когда прочел об этом. В Судане построят города в форме носорогов и жирафов.

Иван Толстой: С помощью GPS, конечно.

Андрей Гаврилов: Власти, претендующие не независимость юной части Судана, планируют провести масштабную реконструкцию главных городов региона, в результате чего города своими очертаниями станут напоминать африканских животных и растения. Например, столицу региона, город Джуба, предполагается выполнить в форме двурогого носорога и переименовать в "Rhino City" ("город-носорог"). По мнению властей это поможет упорядочить хаотичное построение города. Согласно чертежам, во рту животного будет расположено главное управление полиции, на месте уха - парк развлечений, на спине - промышленная зона, а жилые кварталы разместят в ногах носорога. Город Вау превратится в жирафа, на шее которого будет расположена большая промзона. Подобным образом будут перестроены еще 10 городов, которым придадут форму разных фруктов. Инвестиции в проект оцениваются в 10 миллиардов долларов. Хочу напомнить, что Южный Судан является одним из беднейших регионов мира. По данным ООН бюджет Южного Судана на текущий год составляет менее двух миллиардов долларов, а более 90 процентов населения живут менее чем на 1 доллар в день. Понятно, что деньги, если они будут, будут только в случае привлечения зарубежных инвесторов. И я не знаю, Иван, что ответить на ваш молчаливый вопрос: а зачем? Зачем и почему такая идея появилась у власть предержащих южной части Судана. Я думал над этим и я, кажется, все-таки нашел какой-то ответ. Я думаю, что мы недооцениваем проникновение нашей культуры в самые отдаленные края планеты. Как известно, наш современник, прекрасный художник Дмитрий Плавинский несколько своих картин посвятил тому, что изобразил Москву и Нью-Йорк в виде гигантских черепах. Я думаю что именно эта идея и не дала покоя властям Южного Судана.

Иван Толстой: Ну, или, может быть, потому, что они тоже слышат разные языки, животных, в данном случае, понимают.

Рубрика ''Переслушивая Свободу''. В течение многих лет в нашем нью-йоркском бюро работала дочь великого Федора Шаляпина Татьяна Федоровна. В одной из программ 1975 года она рассказывала о себе. Беседу вел Владимир Юрасов.

Диктор: А сейчас передача под названием О чем спорят, говорят. У микрофона Владимир Юрасов.

Владимир Юрасов: Весной этого года в Советском Союзе всплыл на поверхность принципиальный спор: хорошо или плохо, что некоторые деятели культуры уезжают за границу? Известно, что одним из самых выдающихся представителей русской культуры, уехавших из Советского Союза за границу, был великий певец и актер Федор Шаляпин. Сейчас рядом со мной в студии находится дочь Шаляпина - Татьяна Федоровна Шаляпина. Татьяна Федоровна, расскажите для начала о себе: когда и при каких обстоятельствах лично вы выехали за границу?

Татьяна Шаляпина: Родилась я в Москве и окончила Единую трудовую школу. Моей мечтой всегда было поступить на сцену и быть актрисой. Я приехала в 1922 году в Италию, в Милан. В это время там гастролировала великая итальянская актриса Элеонора Дузе. Конечно, я побежала на ее спектакль. И она действительно произвела на меня такое грандиозное впечатление, что я решила остаться в Италии, научиться говорить по-итальянски и поступить на итальянскую сцену. И вот, как ни странно, Дузе сыграла большую роль в моей судьбе. Я так и осталась за границей, я больше не вернулась в Россию. Через год я уже говорила по-итальянски. В это время в Италии формировалась новая труппа, итальянская труппа, во главе который стояла русская - Татьяна Павлова. Она была прекрасная актриса, в свое время играла с Орленевым и была его ученицей. И, на мое счастье, я попала в ее труппу. Репертуар был грандиозный, потому что в Италии не было тогда стабильных театров, а были, как у нас бывало раньше, провинциальные театры, которые разъезжали из одного города в другой. И вот мы приехали в Неаполь. В это время Алексей Максимович Горький жил в Позилипо, я с ним встречалась потому, что он был большим другом моего отца. И вот Павлова решила поставить ''На дне'' Горького.

Владимир Юрасов: По-итальянски?

Татьяна Шаляпина: Конечно, по-итальянски. И подумала: может быть, он примет участие в спектакле: поможет или скажет что-нибудь? И вот мы поехали к нему. На наше большое счастье он согласился. Он только сказал: ''Одно условие: я сам хочу распределить роли''.

Владимир Юрасов: Это Горький ?

Татьяна Шаляпина: Да. Алексей Максимович приехал в Неаполь, пришел в театр и стал раздавать роли. Я была в таком волнении, я была уверена, что никакой роли мне не дадут. И, вдруг, на мое великое счастье, Алексей Максимович говорит: ''А вы будете играть Анну''. Репетиции проходили очень интересно, я никогда не думала и никогда не ожидала, что Алексей Максимович может режиссировать. Он действительно подобрал все типы так, как нужно. На репетициях я, конечно, старалась переводить его замечания, потому что он не очень хорошо говорил по-итальянски.

Владимир Юрасов: Но имела успех эта пьеса у итальянской публики в Неаполе?

Татьяна Шаляпина: Грандиозный. Мы даже не ожидали. Очень большой успех. И не только успех, а овации устроили. И с того времени это, конечно, осталось в репертуаре.

Владимир Юрасов: Татьяна Федоровна, когда вы были в Италии, три года в этой труппе, вы встречались со своим отцом?

Татьяна Шаляпина: Конечно, я с ним встречалась, он тоже приезжал в Италию. Он постоянно жил в Париже. Он очень любил Париж. Тем более, в то время там образовалась опера, русская опера. Он режиссировал, он принимал большое участие, он с такой любовью относился ко всем постановкам. И репертуар был довольно большой: ''Борис Годунов '', ''Русалка'', ''Князь Игорь'', ''Царская невеста'', ''Садко''. Из иностранных композиторов был ''Фауст'' Гуно, ''Сивильский Цирюльник'' Россини и ''Дон-Кихот'' Массне.

Владимир Юрасов: Татьяна Федоровна, вы бывали на концертах и операх, где пел ваш отец?

Татьяна Шаляпина: Когда я бывала в Париже, в других городах или в других странах вместе с отцом, я никогда не пропускала ни одного концерта, ни одного спектакля.

Владимир Юрасов: Как его встречала иностранная публика?

Татьяна Шаляпина: Вы знаете - удивительно. Вот все-таки разные национальности - и немцы, и французы, и итальянцы - все принимали его с восторгом и восхищением, несмотря на то, что на концертах он пел по-русски. И вот однажды в Париже, в Salle Pleyel, когда он спел ''Два гренадера'', вдруг как один и человек вся публика встала и такую устроила овацию, что я думала, что провалится весь зал. Вот это удивительно, что повсюду его публика понимала. Можно сказать, что всю свою жизнь за границей отец отдал русскому искусству, именно прославлению русского искусства. И вот весь вой талант актера, певца он посвятил прославлению русского искусства.

Иван Толстой: Татьяна Шаляпина о себе и своей жизни. Архив Радио Свобода. Запись 75-го года. А теперь Андрей время вашей персональной рубрики и расскажите пожалуйста о сегодняшних исполнителях поподробнее

Андрей Гаврилов: Максим Пиганов. Как я уже говорил, многие критики называют его ведущим российским джазовым тромбонистом. Он родился в Калининграде и возглавляет ансамбль ''Тромбон-шоу''. Солист Государственного камерного оркестра джазовой музыки имени Олега Лундстрема, он преподает к тому же в Российской академии музыки имени Гнесиных по классу тромбона, участвует в многочисленных музыкальных проектах, например, в ансамбле классического джаза под управлением Валерия Киселева, в капелле ''Капелла Дикси'' под управлением Льва Лебедева и многих других. С 1999 по 2001 год Максим Пиганов жил и работал в США, где выступал с оркестрами имени Глена Миллера, Томми Дорси, Лэса Брауна и Вудди Германа. С 2001 по 2008 год он солист и оркестра Игоря Бутмана. Карьера его складывалась очень удачно, но одна мысль, судя по всему, не давала ему покоя. Тромбон постепенно, как инструмент и как джазовый инструмент, отходил на второй, если не на третий план, поэтому и родился ансамбль ''Тромбон-шоу''. Вместе с Пигановым на тромбонах в этом ансамбле играют Рашид Кулеев, Сергей Серов, Дмитрий Толпегов. Ритм-секция: пианист Евгений Гречищев, контрабасист Сергей Проскурин и барабанщик Фёдор Андреев. В таком составе и был записан их единственный на сегодняшний день альбом, который называется ''What a Wonderful World''. В начале 2007 года, еще до создания ''Тромбон шоу'' Максим Пиганов представил публике композицию ''The Trombone Show'' которую аранжировал для октета тромбонов. Сегодня это произведение — визитная карточка ансамбля. Ею мы и завершим нашу программу.