Владимир Тольц: Мы сегодня снова обратимся к великому и страшному, по выражению Михаила Булгакова, 1918 году. А поскольку в России отмечается день музеев, то вот и поговорим о культурном наследии - о художественных ценностях, памятниках, музейных коллекциях. С ним вследствие революции стали творится разнообразные события, часть из которых сейчас уже подзабыта.
Ольга Эдельман: В прошлых наших передачах мы обсуждали споры зимы 18 года о перспективах нового искусства и театрально-концертную жизнь Петрограда в тот сезон. И сейчас давайте снова вслушаемся в тогдашнее газетное многоголосие. Подборка вырезок из газет сохранилась в архивном фонде Наркомата имуществ республики, и если в отношении театральных премьер неочевидно, зачем Наркомату отслеживать эти темы, то с музеями, дворцами как раз все ясно, это была профильная информация, Наркомат имуществ ведал национализированными ценностями.
"Наш век", 20 января 1918 г.
Хранители Эрмитажа встревожены распространившимся в Петрограде слухом, будто немцы предъявили требование о выдаче им из Эрмитажа ряда выдающихся картин. В 1814 г. императором Александром I была приобретена в Париже за 940000 франков у наследников Жозефины коллекция картин первоклассных мастеров. По сведениям немцев, картины эти в 1806 г. были вывезены Наполеоном I из картинной галереи в Касселе. Согласно договору 1814-1815 гг. картины, как частная собственность, не подлежали возвращению Германии. ...
"Новая Петроградская газета", 31 января 1918
По поводу взволновавшего художественный мир Петрограда требования немцев о возвращении картин, похищенных войсками Наполеона в 1806 году в Касселе, специалисты по вопросам международного частного права сообщают нам нижеследующее. Присяжный поверенный Г.Ф. Лир говорит, что при других обстоятельствах немцы едва ли бы решились выдвинуть это требование, настолько оно с правовой стороны неосновательно. Если похищение картин в свое время давало право требовать их возвращения, то право это давно погашено давностью даже по германскому закону, предусматривающему погашение всяких притязаний по истечении тридцати лет. ... Представители Эрмитажа ссылаются еще на состоявшиеся по этому вопросу договоры; ссылка эта несомненно имеет значение. ...
Владимир Тольц: Заметьте, проблема перемещенных музейных ценностей, сейчас весьма актуальная и время от времени обостряющаяся, имеет давнюю историю. Однако, в свете последующих распродаж музейных предметов большевиками эти, не имевшие последствий, немецкие притязания - ну, не более чем шорох старых газетных страниц.
Ольга Эдельман: Тем более что в то же самое время творились вещи много более тревожные.
"Новая жизнь", 27 января 1918
Из Данкова сообщают, что в уезде разгромлен дворец бывшего рязанского губернского предводителя дворянства Муромцева при с. Баловневе. Внутренняя отделка и обстановка дворца в довоенное время оценивались в миллион рублей. Дворец сожжен и частью расхищен. Картины знаменитых художников погибли. В вазах из коллекции севрского фарфора, стоимостью каждая не менее 15 т. руб., бабы хранят теперь сметану. Кабинетная дверь из цельного черного дерева приложена крестьянином, которому она досталась, в качестве двери к амбарушке...
"Народное слово", 31 января 1918
Клинский совет раб. и солд. депутатов реквизировал дом композитора П.И. Чайковского, завещанный братом покойного М.И. Чайковским русскому музыкальному обществу.
Дом этот, в котором помещается "музей имени П.И. Чайковского", занят клинским советом для квартир каких-то служащих, которые уже поселились в доме и начали перетаскивать из одной комнаты в другую различные вещи и мебель.
Получив известие об этом, представители московских музыкальных организаций обратились за содействием к комиссару по охране памятников искусства и древности Малиновскому. Малиновский удовлетворил их просьбу и послал клинскому совету срочную телеграмму об освобождении от реквизиции дома покойного композитора.
Ольга Эдельман: Времена были такие, что клинский совет мог и не послушаться. Но дом-музей Чайковского в Клину, как мы знаем, существует поныне. Потом он еще раз серьезно пострадал в Отечественную войну. А вот множество усадеб разной степени ценности были действительно разграблены. Среди самых известных казусов - сожженная библиотека в блоковском Шахматове. Думаю, что сводных сведений по тогдашнему крестьянскому вандализму не существует.
Владимир Тольц: Здесь, Оля, давайте уточним. Дело-то не только в стихийном вандализме, но и в сознательных установках новой власти: отдать народу присвоенное эксплуататорскими классами.
"Новый вечерний час", 28 марта 1918
Дворцы-дачи для пролетариата
Приближение весны поставило на очередь в петроградской трудовой коммуне вопрос о летнем приюте семейств рабочего населения Петрограда. А.В. Луначарский предполагает для этой цели предоставить в первую очередь дворцовые здания, фермы и имения, расположенные в окрестностях Петрограда, Царском Селе, Петергофе, Гатчине, Красном Селе, Стрельне. На лоне природы для детей рабочих будут устраиваться популярные лекции по земледелию, огородничеству, садоводству. Будут устроены начальные школы и т.п.
Владимир Тольц: До революции, как вы понимаете, дети рабочих обходились без дач и лекций на лоне природы. Позиция, и положение Луначарского оказались двойственными и противоречивыми. С одной стороны - все для народа, с другой - Луначарский понимал все же, что культурные ценности требуют охраны. Это были трудносовместимые задачи. Чтобы их как-то согласовать, придумали устраивать публичные лекции - объясняли народу значение художественных и архитектурных памятников, уговаривали обращаться с ними бережно.
"Свобода России", 29 мая 1918
Вчера происходило заседание в художественной коллегии народного комиссариата просвещения. В заседании выступил народный комиссар А.В. Луначарский, который в своем докладе обрисовал главные задачи по охране и собиранию художественных ценностей. Задачи эти чрезвычайно сложные. В них между прочим входит и сохранение разграбляемых на местах дворянских гнезд. Необходимо все это национальное достояние сохранить и обратить в грандиозный живой музей, доступный для самых широких масс населения. ...
Ольга Эдельман: Газеты 18 года полны историй про разнообразные тяжбы вокруг дворцов и особняков. Права собственности рухнули. Люди с разномастными мандатами от различных организаций являлись и требовали помещения. А когда эти люди к тому же являлись революционными солдатами и матросами, вооруженными и почувствовавшими власть, возражать им было трудно. Случалось, что в одно и то же место приходили с мандатами от разных ведомств, и начиналась между ними тяжба. В Москве ряд особняков оказался занят анархистами, и оставляли их они с настоящим боем. Одна из петроградских газет опубликовала выразительное описание Аничковского дворца, занятого под комиссариат.
"Петроградское эхо", 29 января 1918
В Аничковском дворце
... Настежь открытые ворота. Целый день в одиночку и вереницами тянутся сюда люди всякого сословия и возраста. Еще бы, тут министерство продовольствия! Иди всякий, кто хочет, ищи своего счастья Утоления голода.
Не особенно обширный вестибюль полон народа. Одни решительно направляются по лестнице вверх, другие жмутся к стенке, собираются кучками на совещание. Тут и шляпы и платочки, зипуны и городские пальто всякого сорта.
Самый оживленный пункт во дворце это так называемая красная гостиная. Любимая гостиная Марии Федоровны. Но Боже мой, что сталось бы с бывшей императрицей, если бы она посмотрела на превращения, тут совершившиеся...
В великолепных простеночных зеркалах стиля "рококо" отражаются стены, обтянутые красным шелком, хрустальная люстра с радужными переливами в тончайшей грани и ряды конторских столов, простых венских стульев, пишущие машины, банки с чернилами, бланки, счета.
На камине стоят парижской работы художественные часы. Напротив них поместилась надпись: "Отдел мыла, свечей и пр.", а с боку заманчиво красуется: "Бензин, керосин, смазное масло".
На одной из незатейливых конторских ламп накинут нежнейший кружевной абажур с замысловатым бордюром "рококо". При свете этих ламп нагнулись над работой молодые люди в гимнастерках и мужчины возрастом посолиднее. ...
Ольга Эдельман: Впрочем, корреспондент отмечал, что с дворцом обращаются довольно бережно.
Владимир Тольц: Кстати, упомянутая Мария Федоровна, императрица-мать, на тот момент была не гипотетической исторической фигурой. Она здравствовала и тогда находилась в Крыму, оттуда потом отправилась в эмиграцию. Но все в 18 году быстро менялось, и полтора месяца спустя газеты уже сообщали о переменах в Аничковом.
"Наш век", 12 марта 1918
Как передают, все помещения Аничкова дворца решено освободить от комиссариата по продовольствию. Решено впредь дворец не занимать ни для каких нужд, а передать в ведение комиссариата по народному просвещению. Комендантом дворца назначен матрос Держиц, а организация охраны дворца возложена на младших служащих. В качестве хранителя художественных ценностей дворца приглашен генерал Иерихович, состоявший хранителем их до революции.
Владимир Тольц: Я думаю, для наших слушателей довольно очевидно, что генерал Иерихович в этой музейной должности долго продержаться не мог. Тем не менее, многие хранители, сотрудники тогда уже существовавших музеев, и не только начальники, но и рядовые служащие, оставались на своих местах и делали, или пытались делать, свою работу. Была и достаточно активная общественность, при большевистском правительстве действовали комиссии по охране памятников и культуре из художников, ученых, литераторов, комиссия во главе с Александром Бенуа. И вроде бы тогда, в 18-м, Совнарком через Луначарского к их голосам прислушивался. В итоге, как мы можем наблюдать, потери потерями, но все же музейный фонд в России сохранился. И вот вопрос: кого и что мы должны задним числом за это благодарить? Бенуа, Горького, Луначарского? Ленинский Совнарком? Равнодушие к музеям основной массы населения - не разнесли, потому что забыли и не придавали значения?
Вопрос этот я адресую нашей гостье, сотруднику Государственного Исторического музея Ирине Владимировне Клюшкиной.
Ирина Клюшкина: Надо сказать, что 18 год – это не самое страшное время для музеев. Дело в том, что для многих сотрудников музеев и тогдашних, и теперешних, музей – это не просто второй дом, это основной дом. И эти люди не просто оставались на своих местах, они жили в музеях. Ведь хранители музейных коллекций, особенно если главный хранитель крупнейших музейных собраний – Эрмитажа, Румянцевского музея, нашего Исторического музея, они все жили в стенах музея. И уйти и бросить то, в чем они жили и то, чему они посвятили свою жизнь – это для них было немыслимо. Более того, они не понимали на самом деле, что происходило за стенами музеев. Музейные собрания не пострадали. Пострадали частично во время боев, в частности, во время обстрела Кремля в боях в 17 году, пострадал один из известнейших памятников, который у всех на слуху, знаменитое Остромирово Евангелие, которое было пробито осколком снарядным. Что касается того, что музеи были неинтересны, поэтому не приходили грабить, да нет, в том-то и дело, что в это время стены музея даже в общественном сознании являлись крепким замком. В музеи люди сдавали на хранение свои ценные коллекции, это было и в нашем музее, это было и в Эрмитаже. И первые мероприятия новой власти были направлены прежде всего на сохранение.
Владимир Тольц: А какова дальше судьба того, что было сдано на хранение?
Ирина Клюшкина: Это как раз история, я буду говорить о том, что происходило с этими памятниками в нашем музее. Они стояли в опечатанных ящиках в разных укромных местах под лестницами в залах до момента, когда уже в 19 году люди не стали уезжать из страны. Тогдашний директор Щербатов стал возвращать вещи владельцам, за что и поплатился, попал в ЧК, его потом с трудом оттуда удалось благодаря ходатайству освободить. В результате к 21 году он вынужден покинуть свою должность. Вещи, оставшиеся в музее в 21 году, когда уже появился закон реальный о национализации, они были включены в музейные собрания.
Ольга Эдельман: Скажите, пожалуйста, те люди, которые остались работать в музеях, они долго ли продержались? Были ли какие-то чистки музейных сотрудников?
Ирина Клюшкина: Нет. До 27 года, когда праздновался первый юбилей советской власти, 10-летие, никаких идеологических чисток по происхождению не происходило. Почему в 27 году? Вдруг спохватились, что как-то музеи у нас, там все чуждая идеология и что музеи должны пересмотреть свою позицию, все должно быть направлено на воспитание трудящихся, не только имеется в виду культурное, но и соответствующее идеологическое воспитание. И более того, все должно быть выстроено, как тогда говорили, по методам диалектического материализма, особенно это смешно было для дворцов, когда направляли туда анкеты. И тут обратили внимание на списочный состав сотрудников и выяснилось, что помимо того, что там представители чуждых партий, там еще и по происхождению люди оказались не совсем нужного пролетарского происхождения. И вот тогда началась чистка. Но надо сказать, что если мы обратимся к приказам этого времени, почему они были уволены, то там не написано из-за того, что не того происхождения.
Ольга Эдельман: Мы сегодня говорим о судьбе музейных ценностей и исторических памятников после революции. Читаем газеты зимы-весны 1918 года. Бывшие дворцы отдают народу, размещают там различные учреждения. Лекции читают о значении художественных ценностей и почему их надо сохранять. Художественная общественность озабочена: как противостоять стихийному вандализму, особенно в деревнях, где крестьяне громят помещичьи усадьбы. Вместе с тем большевистский взгляд на вещи все-таки основан на желании избавиться от наследия эксплуататорских классов и снести символы и атрибуты царизма.
Декрет о памятниках, 14 апреля 1918
В ознаменование великого переворота, преобразовавшего Россию, Совет Народных Комиссаров постановляет:
1) Памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг и не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны, подлежат снятию с площадей и улиц и частью перенесению в склады, частью использованию утилитарного характера.
2) Особой комиссии из народных комиссаров по просвещению и имуществам республики и заведующего отделом изобразительных искусств при комиссариате просвещения поручается по соглашению с художественной коллегией Москвы и Петрограда определить, какие памятники полежат снятию.
3) Той же комиссии поручается мобилизовать художественные силы и организовать широкий конкурс по выработке проекта памятников, долженствующих ознаменовать великие дни российской социалистической революции.
4) Совет народны комиссаров выражает желание, чтобы в день 1 мая были уже сняты некоторые наиболее уродливые истуканы и поставлены первые модели новых памятников на суд масс.
5) Той же комиссии поручается спешно подготовить декорирование города в день 1 мая и замену надписей, эмблем, названий улиц и т.п. новыми, отражающими идеи и чувства революционной трудовой России ...
"Наш век", 2 мая 1918
Состоявшееся 2 мая в зале совета академии художеств собрание общества архитекторов-художников было посвящено обсуждению декретов о снесении памятников и об упразднении академии художеств.
Собрание пришло к заключению, что снесение памятников должно производиться с большой осторожностью и по строго разработанному плану. Снесение памятников ни в каком случае не может служить забавой для народных масс. Было, между прочим, указано, что в Париже сносились старые кварталы, но там заранее была произведена анкета среди художников о возможности снесения старых построек, а также заранее был разработан план застройки этих кварталов.
Ольга Эдельман: Голоса протестовавших и предостерегавших художников, архитекторов, искусствоведов и прочих представителей, в сущности, буржуазных классов, играли некоторое значение, но весьма ограниченное. Равно как и мнение Луначарского. Кое-что удавалось спасти. Известная, например, история с конным памятником Николаю I на Исаакиевской площади. Несмотря на одиозную репутацию, созданную Николаю, памятник простоял все время советской власти. Хотя был в числе первых кандидатов на снос. Отстоять его удалось как единственный в мире конный монумент, где фигура имеет всего две точки опоры, то есть как инженерное достижение скульптора Клодта. Но, честно говоря, все-таки странно, что не снесли.
Владимир Тольц: Давайте, Оля, от сноса памятников - вопроса в общем-то довольно обсуждаемого, - перейдем к чертам 18 года, ныне подзабытым. Их упускают их виду, говоря о судьбе культурного наследия. Из воспоминаний тех, кто пережил революционные петроградские зимы (как и воспоминаний о коллективизации, блокаде) ясно, что одним из важнейших явлений городской жизни стали тогда толкучие рынки. Представители бывших обеспеченных слоев выменивали вещи, ценные зачастую вещи, на продукты. Обычно об этом говорят как о продаже вещей бытовых - одежда, шубы, часы, серебряные ложки, фамильные сервизы, серьги и брошки. Но ведь уезжавшие в эмиграцию владельцы разного рода коллекций не могли их с собой увезти.
"Петроградский голос", 20 марта 1918
За все время существования Петербурга на было в нем таких распродаж имущества, какие происходят теперь. Распродают богатейшие специальные библиотеки по законоведению, медицине, архитектуре и т.д., и т.д., распродают целые галереи картин, редкие коллекции, обстановку, утварь и пр. Распродают не столько за отъездом, сколько из нужды в деньгах.
Есть ли покупатели?
Да, есть, но исключительно - в лице комиссионеров, действующих по поручениям из Берлина, Лондона, Нью-Йорка и городов других государств. Все, что покупается, будет в свое время вывезено заграницу.
Жительствующий в Гатчине князь Д. продал на этих днях редкую коллекцию старинных ковров. Эту коллекцию еще недавно ценили в 350 тыс. руб., Д. согласился взять 85 тыс., да и то при выплате в 4 срока.
Ушло за гроши несколько юридических библиотек. .. Продана и продается масса антикварной бронзы, фарфора, миниатюр. ...
"Новый вечерний час", 26 января 1918
Сообщают, что по инициативе г. Луначарского разрабатывается проект запрещения торговли антикварными художественными произведениями. Проект этот имеет целью устранить возможность поднятия цен на художественные вещи и скопления их в богатых руках. Предполагается, что все антикварные художественные произведения должны быть признаны народной собственностью и что они должны быть сконцентрированы в музеях, доступных всему народу.
Ольга Эдельман: Вопрос к гостье нашей передачи Ирине Клюшкиной: что, действительно в 18-м году действовал масштабный антикварный рынок и многое было куплено зарубежными антикварами? И смогли ли они свои приобретения вывезти? Или основная масса русских художественных ценностей оказалась на Западе иными путями - вывезена эмигрантами, продана потом, на рубеже 20-30х самими большевиками?
Ирина Клюшкина : Масштабного характера вывоз ценностей в 18 году не носил. Да, действительно, помимо того, что люди искали возможность каким-то образом добыть пропитание, естественно многие, понимавшие, что было брошено, осталось бесхозным, вывозили. Но сеть агентов зарубежных антикварных рынков был просто невозможным на тот момент. Более того, на Западе все боялись, представители крупнейших антикварных домов, они к нам уже поехали целенаправленно в 20-е годы, когда реально началась не полномасштабная, но распродажа ценностей.
"Свободная Россия", 14 апреля
В художественных кругах Москвы большую тревогу вызывают слухи, будто идущие из советских кругов, что в ближайшие дни последует национализация всех художественно-исторических памятников.
По полученным нами из вполне авторитетного источника сведениям, национализации художественных сокровищ в полном объеме не последует, так как есть опасение, что декрет о национализации может повлечь за собою закрытие частных музеев и собраний, сокрытие сокровищ. Считается нужным только установить нормы запрета вывоза.
Все художественные сокровища будут поэтому взяты на учет. Московская комиссия по охране художественных ценностей вошла в контакт с 14-ю губерниями, с местными "совдепами". ... Уже установлены сотни пунктов, где учреждена охрана памятников искусства и старины. Охраняются помещичьи усадьбы, музеи. Охрану несут члены крестьянских советов. ...
В Москве разрушено много художественных сокровищ в особняках, занятых анархистами. Владельцы многих из них скрывали от комиссии, что у них есть художественные сокровища. ..
Все произведения уники, представляющие художественно-историческую ценность, должны быть сохранены для государства, страна имеет право передавать их в национальные музеи, причем при покупках будет установлен минимум вознаграждения. Особенное внимание хотят обратить на собирание старого искусства. Развитие нового искусства думают поставить в такие условия, чтобы художники не нуждались в меценатах. Но во всяком случае советская республика не хочет иметь своего "государственного" искусства. От владельцев произведений искусства, собранных в коллекции, советская власть потребует сделать эти собрания доступными обозрению широких масс. ...
Владимир Тольц: Как мы знаем, национализация последовала, национализация довольно грубая, и ни на каких хозяев частных музеев не посмотрели. Как вы считаете, - это вопрос к нашей гостье музееведу Ирине Клюшкиной, - была ли национализация спасительным, оправданным ситуацией выходом? Что там вообще с ней, национализацией, происходило? Как это в реальности выглядело? Культурное достояние оказалось в надежных руках, декрет гарантировал его сохранность? Или не совсем так?
Ирина Клюшкина : Национализации как таковой в 18 году не было музейных ценностей. Музеи, которые были государственными, они перешли к новому государству. То, что касается частных музеев, если мы обратимся к документам первым советской власти, то увидим, что речь идет, это чисто охранные функции это законодательство выполняет. Не потому, чтобы это не ушло куда-то, а для того, чтобы не захватили, грубо говоря, здания, выдается такая охранная грамота. Только в 19 году, когда был реально, по-настоящему работал музей Наркомпроса, в ведомство которого поступили все музеи, началась регистрация и более того, как раз в этот момент появляется огромное количество музеев. То есть для того, чтобы дом, дворец не был захвачен, там создавали музеи. То есть, как вы понимаете, становится государственным. Судьба этих музеев печальная, потому что в середине 20 годов многие из них прекратили свое существование. Коллекции не были ни расрподаны, ни уничтожены, но они поступили в собрание, были перераспределены, поступили в собрание других музеев. То, что касается частных коллекий, то как раз на 18 год, на 19-20 год приходится работа, которая выполнялась Наркомпросом по регистрации. И зарегистрировав коллекцию, владельцу коллекции выдавалась так называемая охранная грамота. И еще раз повторяю, только в 21 году появился законодательный акт, по которому все имущество царской семьи и представителей бывших правящих классов, буржуазии, помещиков, оно становилось уже собственностью.
Ольга Эдельман: Музеи сохранили то, что у них хранилось?
Ирина Клюшкина: Музеи все сохранили.
Ольга Эдельман: Знаете, может казаться, что вопрос о судьбе музейных ценностей на фоне общей истории страны - сюжет очень специфический, частный. Не принято как-то у нас считать музеи жизненно важным явлением. Но вот смотрите: на протяжении веков истории - войны, катаклизмы, эпидемии, перемещения народов. Ну что нам сейчас какая-нибудь драма чумы 14 века, унесшей четверть населения Европы? Быльем поросло. А на картины Боттичелли ходим любоваться. Музейные ценности переживают века, поколения и их драмы. С другой стороны: разрушенная экономика восстанавливается; сожженные города отстраиваются; допустим, вырубленные леса пусть через несколько столетий, но могут вырасти снова; на место погибших людей (как это ни цинично звучит) народятся новые. А вот уничтоженная историческая реликвия, художественное произведение - абсолютно невосстановимо. Можно изготовить копию, имитацию, но она не сможет стать подлинником. Никогда.
Владимир Тольц: Вы, Оля, склонны, оказывается, к эпическим выводам, излагаемым «высоким слогом». Но, в общем, конечно - музейные ценности хранить нужно. И история музеев, музейных собраний - не такой уж второстепенный сюжет, он заслуживает обсуждения.
