Ирина Лагунина: Шестьдесят лет назад в августе 1948 года в Москве состоялась сессия ВАСХНИЛ, на которой был завершен разгром российской генетики. В сентябре 1948 года борьба с прогрессивными научными школами продолжилась на сессии Академии медицинских наук. О том, как формировалось лженаучное мировоззрение в советской биологии и медицине, рассказывают доктор физико-математических наук, автор книг по истории советской науки - «Очерки истории по молекулярной биологии», «Власть и наука», «По личному поручению товарища Сталина» и многих других - почетный профессор университета Джорджа Мэйсона Валерий Сойфер и доктор медицинских наук, вице-президент Общества доказательной медицины Василий Власов. С ними беседуют Ольга Орлова и Александр Марков.
Ольга Орлова: Валерий Николаевич, 48 год считается такой датой трагической в истории советской науки. Но, как вы показываете в своих книгах, все-таки это началось намного раньше.
Валерий Сойфер: Конечно, 48 год уже завершал эту длинную череду политиканских нападок на науку. Это было трагическим событием не просто для российской или советской науки, это было трагическим событием для мировой науки. Потому что до этого российские ученые внесли огромный вклад в развитие мировой науки. Величайшие открытия и в палеонтологии, и в развитии учения об эволюции, и в познании клеток, и в изучении биофизики и многих других аспектов. Начиналось все с того, что уже в 20 годы марксисты пытались подвести особый, им видевшийся марксистский метод объяснения явлений жизни и жизненных процессы под их идеологические каноны. В 30 годах огромную роль играло Общество биологов, которое сначала называлось Общество биологов-материалистов, а потом Общество биологов-марксистов, где уже начался погром генетики, эмбриологии и многих других направлений.
Ольга Орлова: Может быть вы назовете самых активных членов этого общества?
Валерий Сойфер: Вы знаете, они уже, даже их имена, я не знаю, стоит ли тратить время. Понимаете, из тех имен, которые сохранились, такой профессор Токин, герой Социалистического труда, который принимал активное участие и был даже председателем этого общества. Но тем не менее, они были очень активны, очень крикливы, громили Кольцова, Вавилова. В 27 году на территории Азербайджана украинский ученый Трофим Лысенко завершил первые, начальные, буквально примитивные эксперименты о влиянии низких температур на растения. По его догадке, которая никогда не была подтверждена экспериментально, но тем не менее, очень крикливо пропагандировалась, воздействие низких температур на проростки растений повысит урожайность этих растений на 30%. Вещь совершенно невозможная и невероятная. А в то время прошел голод по многим областям России, неурожай был жуткий и большевистские руководители схватились за это, потому что это была истинная панацея. Как же, не внося никаких экономических затрат, можно было увеличить урожайность на 30%, лишь подержав проросточки на холоде. И этот простенький прием был воспринят и Сталиным, и наркомом земледелия Яковлевым, и очень многими людьми на Украине, и мгновенно Лысенко стал очень популярным ученым, потому что о нем писали газеты, о нем постоянно появлялись статьи, и он стал знаменем советской науки. В 34 году, поскольку генетики и генетика возражали против таких простеньких методов, он объявил, что генов нет. В 35 году он заявил, что сама генетика как наука вредна. В 36-40 годах он заявлял, что Вавилов ведет неправильную линию, что он фактически враг. В 40 году Вавилов был арестован. В 47-48 году он сумел в переписке со Сталиным указать Сталину на то, что мировая генетика – это вредная буржуазная наука, Сталин воспринял полностью этот тезис и дал указание провести сессию ВАСХНИЛ и запретить. Хотя в составе политбюро были люди такие, как Андрей Александрович Жданов или Вознесенский, Андреев, которые Лысенко уже раскусили и которые пытались остановить эту экспансию лысенковизма в советской науке.
Ольга Орлова: Валерий Николаевич, простите, вы в своей книге последней книге, которая была издана в России, «По личному поручению товарища Сталина», вы там упоминаете, какую роль в продвижении Лысенко сыграл сам Вавилов, который потом стал его жертвой. Как вы думаете, на ваш взгляд, почему научное сообщество на тот момент не могло консолидироваться и достаточно разумно и профессионально? Вы же сами говорите, что против простеньких методов Лысенко, они были очевидны тогда ученым, люди протестовали.
Валерий Сойфер: Да, были очевидны ученым и большое число или значительное число крупных специалистов, такие как академик Константинов или Лисицын или заведующий кафедрой Московского университета профессор Собинин, академик Сукачев, такой очень яркий критик лысенковизма Лебедев в Ленинграде, профессоры Любищев, Керкес, они выступали против него. Но в вашем вопросе содержится очень важная компонента, которую нужно, мне кажется, особо отметить. Это то, что консолидации ученых всегда противостояла партийно-советская система. И возможности консолидироваться группам, всегда эти возможности отметались партийным руководством и заявлялось, что эта групповщина. Возможности совместного выяснения в научных диспутах правды противостояли партийные чиновники и подчинявшиеся им, скажем так, прихлебатели. И когда в 36 году была дискуссия, в 39 году в журнале «Под знаменем марксизма» была дискуссия по проблемам генетики, каждый раз во главе дискуссии вставали политиканы, которые буквально затыкали глотку критикам. Возможности консолидации как таковой не было, а напротив, соглашатели, конформисты всегда поддерживали призывы шарлатанов, поддержанных партийными властями. И когда мы читаем сегодня, как такие люди грамотные, сильные академики как Северин, другие биохимики, группа микробиологов или вирусологи начинали полностью поддерживать абсолютно не то, что не научные, а антинаучные взгляды тех, кого поддержали партийные органы, то с ними простым ученым побороться было невозможно и консолидация была абсолютно невероятна в условиях советского общества. Ведь только в демократическом обществе люди могут не просто выражать свои точки зрения, но и объединяться консолидироваться. Ведь не зря, против неправительственных организаций идет известная борьба. А как же, вдруг они объединятся – это же страх.
Ольга Орлова: Спасибо. Я хочу спросить Василия Власова. Василий Викторович, скажите, пожалуйста, вскоре после августовской сессии ВАСХНИЛ состоялась в сентябре 48 года сессия Медицинской академии наук. И на ней были также гонения на медицинские научные учреждения, на медицинские прогрессивные школы. Как вы думаете, как это сказалось в дальнейшем на развитии советской медицины, исследовательской деятельности медиков?
Василий Власов: Сессия академии медицинских наук, о которой вы спросили, она была калькой с сельскохозяйственной. Точно так же человека, который обладал большим авторитетом и который по советской традиции занимал много постов - Арбель, его критиковали за то, чего не было. Единственная задача была его сместить и поделить. И к власти пришли Быковы и прочие ученые, которые доминировали в нашей медицине довольно долго. Надо сказать, что испуг от этого был довольно большой. Я помню, что когда в середине 70 годов я учился в военной медицинской академии, один из блестящих лекторов, получив мою записку на лекции, не ответил на нее, пригласил меня подойти к нему после лекции. Я подошел к нему после лекции, он сказал мне, что вы задали правильный вопрос, на этот вопрос приблизительно такой ответ. Но я позволю себе предупредить вас, что концепция стресса, которой вы интересуетесь…
Ольга Орлова: А вы можете пояснить, какова была записка, содержание?
Валерий Сойфер: Я его спрашивал о соотношении стресса в терминах физиологических и стресса в терминах хирургических. Там есть свои представления о шоке, противошоке и так далее. И он меня предупредил, что, вы знаете, концепция стресса и ее автор являются политически подозрительными. Если вы будете подобного рода вопросы задавать и обсуждать такие вопросы, вам по службе не поздоровиться. Всего-то Г анс Силье попробовал в одной из своих статей перенести взгляды на стресс на общество. Этого было достаточно, чтобы коммунисты всего мира и прежде всего московские коммунисты заклеймили как врага, который противостоит марксистскому объяснению социальных явлений. Вот такой был испуг.
Ольга Орлова: Который докатился сквозь многие годы.
Василий Власов: Через 20 лет медицинская профессура боялась. И доброжелательных студентов предупреждали о том, что вы смотрите тут.
Ольга Орлова: Есть виды стресса политически неблагонадежные.
Валерий Сойфер: Я бы добавил Василия Викторовича только в одном отношении. Когда пусть напуганная профессура или осторожные профессоры так предупреждают студентов, мне кажется, это полбеды. Бедой была еще более сильной то, что огромное количество просто проходимцев на волне этого признания антинаучных направлений начинали нести полную околесицу. И я бы хотел несколько примеров этому привести, потому что они представляются совершеннейшим бредом, а тем не менее, они были огромной частью тогдашней официальной советской науки. Например, одна из дам, которая знала лично Владимира Ильича Ленина, Ольга Борисовна Ляпишинская написала Сталину и послала ему книгу, в которой она доказывала, что клетки могут возникать из растертых в состояние кашицы частей клеток и что на самом деле клетки возникают из неживого вещества.
Василий Власов: То есть она яйцо растирала.
Валерий Сойфер: Когда она была совсем преклонного возраста, с дочкой собирали птичий полет, прокаливали его на железном листе, потом порошок ссыпали в воду и говорили: видите, возникают живые вещества.
