Для новой рубрики "Переслушивая Свободу", посвященной истории нашего радио, мы выбрали сюжет из эфира 1954 года. В тот год, после 20-летнего перерыва, должен был состояться Второй съезд советских писателей – событие, к которому долго и шумно готовились и в Советском Союзе, и в эмиграции.
Радио Освобождение (как мы тогда именовались) в течение нескольких месяцев передавало программы, связанные с предстоящим событием. Вот фрагмент из передачи Радио Освобождение 3 октября (а съезд был назначен на декабрь) 54-го года. О чем советским литераторам следует писать и о чем они, увы, не напишут.
Диктор: Диктатура любит упрекать наших писателей в том, что они, мол, неполно отражают действительность. Верно. Даже очень неполно отображают. Сейчас мы вам напомним о двух-трех событиях, которые до сих пор вовсе не отражены в нашей литературе. Продолжаем передачи, посвященные предстоящему Съезду писателей.
Диктор: "Мы прожили двадцатилетие, наполненное событиями огромного значения", - так пишет Лев Никулин в статье, напечатанной недавно на первой странице "Литературной газеты". Вспоминая о Первом Съезде писателей, состоявшемся 20 лет назад, Лев Никулин призывает писателей знать жизнь, чтобы уметь правдиво изображать ее в художественных произведениях. Все мы знаем, что 20-летие между Первым и Вторым Съездами писателей, действительно, было наполнено событиями огромной важности. Но вот значительные, например, события, происходившие в Москве в начале марта 53-го года, до сих пор нигде не описаны - ни в художественном произведении, ни даже в газетном очерке. И только сейчас за границей, в статьях, печатающихся в газете "Нью-Йорк Таймс", открывается картина того, что происходило в Москве тотчас же после смерти Сталина. Первое сообщение о смерти Сталина было сделано по радио 6 марта в 4 часа утра. Московский корреспондент "Нью-Йорк Таймс" тотчас поехал на Центральный телеграф, на улицу Горького, и вот что он пишет:
"Железные обручи цензуры были стянуты крепко. Телеграммы о Сталине не пропускались. Не только не принимались телеграммы, но на коммутаторе международного телеграфа все контакты были вынуты из своих гнезд. Телеграфистке было запрещено даже притрагиваться к распределительной доске. Через несколько минут прибежал заспанный механик, рванул наотмашь заднюю дверцу коммутатора и выдернул главный кабель. Так, на рассвете 6 марта 53-го года Москва была отрезана от всего мира".
Эта сцена на Центральном телеграфе - разве она не достойна литературного описания? Что думали в эти часы наследники сталинской власти, отрезавшие в тот момент Москву не только от внешнего мира, но и от своей собственной страны? Они остановили пассажирское движение, они изолировали население Москвы от страны, они превратили столицу в военный лагерь. Корреспондент "Нью-Йорк Таймс" продолжает:
"Около 6 часов утра, плавным потоком, без шума, колонны грузовиков начали занимать центр города. Они тихо шли вниз по улице Горького, они бесшумно спускались с холма Лубянки. В каждом из этих грузовиков молча сидели на скамьях 22 солдата специальных батальонов МВД. К 9 часам утра тысячи солдат были сосредоточены в центре города, опоясанном линиями грузовиков. На улице Горького появились танковые колонны. Москва построена кольцами, улицы, точно спицы колес, пересекают кольца и ведут к центру города. Движение войск МВД накладывало как бы железные полосы одновременно и на кольца, и на все улицы, расходившиеся, как спицы колеса из центра. Не только тысячи солдат МВД были расставлены вдоль и поперек всех этих улиц, но и десятки тысяч грузовиков были пригнаны в Москву, поставлены сплошными линиями вплотную, образуя непроницаемые баррикады. Во всех ключевых пунктах эти баррикады из грузовиков с войсками были укреплены танками, стоявшими в три ряда. В этом железном ошейнике Москва оставалась с 10 или 11 часов утра 6 марта до 4 часов дня 9 марта".
Так, - пишет корреспондент "Нью-Йорк Таймс", - выглядела Москва в дни, последовавшие за смертью Сталина. Разве это не тема для книги? Кого или чего боялись наследники Сталина, стягивая в Москву войска МВД и не допуская пассажирские поезда до Москвы? Военного переворота, народного восстания рабочих, которые, может быть, вышли бы со своими требованиями на улицы столицы? Какая мысль преследовала тех, кто отдавал эти приказы? Мыль о том, что они окружены народом, полным ненависти к режиму диктатуры. То, о чем впервые без цензуры рассказывает корреспондент "Нью-Йорк Таймс", вот о чем нужно было бы написать, вот какую книгу мог бы обсуждать Съезд писателей. Вот книга, которую ждет читатель.
В декабре того же года в Москве состоялся Второй съезд советских писателей, никаких идеологических прорывов не обозначивший, весьма тусклое пропагандистское мероприятие, и если есть его за что вспомнить, то, в нашем случае, за то, что в одном из выступлений секретарь Союза Алексей Сурков косвенно упомянул наше радио, сославшись на выступление пропахшего нафталином эмигранта Бориса Зайцева. А зайцевское выступление было как раз по Радио Освобождение. То есть, кто надо (скорее всего, даже не сам Сурков) нашу радиостанцию слушал и распорядился Бориса Зайцева пнуть.
Конечно, все это жалкий уровень истории, но уж какая история была – такой приходится довольствоваться.
Прослушать архивную запись 1954 года.
Радио Освобождение (как мы тогда именовались) в течение нескольких месяцев передавало программы, связанные с предстоящим событием. Вот фрагмент из передачи Радио Освобождение 3 октября (а съезд был назначен на декабрь) 54-го года. О чем советским литераторам следует писать и о чем они, увы, не напишут.
Диктор: Диктатура любит упрекать наших писателей в том, что они, мол, неполно отражают действительность. Верно. Даже очень неполно отображают. Сейчас мы вам напомним о двух-трех событиях, которые до сих пор вовсе не отражены в нашей литературе. Продолжаем передачи, посвященные предстоящему Съезду писателей.
Диктор: "Мы прожили двадцатилетие, наполненное событиями огромного значения", - так пишет Лев Никулин в статье, напечатанной недавно на первой странице "Литературной газеты". Вспоминая о Первом Съезде писателей, состоявшемся 20 лет назад, Лев Никулин призывает писателей знать жизнь, чтобы уметь правдиво изображать ее в художественных произведениях. Все мы знаем, что 20-летие между Первым и Вторым Съездами писателей, действительно, было наполнено событиями огромной важности. Но вот значительные, например, события, происходившие в Москве в начале марта 53-го года, до сих пор нигде не описаны - ни в художественном произведении, ни даже в газетном очерке. И только сейчас за границей, в статьях, печатающихся в газете "Нью-Йорк Таймс", открывается картина того, что происходило в Москве тотчас же после смерти Сталина. Первое сообщение о смерти Сталина было сделано по радио 6 марта в 4 часа утра. Московский корреспондент "Нью-Йорк Таймс" тотчас поехал на Центральный телеграф, на улицу Горького, и вот что он пишет:
"Железные обручи цензуры были стянуты крепко. Телеграммы о Сталине не пропускались. Не только не принимались телеграммы, но на коммутаторе международного телеграфа все контакты были вынуты из своих гнезд. Телеграфистке было запрещено даже притрагиваться к распределительной доске. Через несколько минут прибежал заспанный механик, рванул наотмашь заднюю дверцу коммутатора и выдернул главный кабель. Так, на рассвете 6 марта 53-го года Москва была отрезана от всего мира".
Эта сцена на Центральном телеграфе - разве она не достойна литературного описания? Что думали в эти часы наследники сталинской власти, отрезавшие в тот момент Москву не только от внешнего мира, но и от своей собственной страны? Они остановили пассажирское движение, они изолировали население Москвы от страны, они превратили столицу в военный лагерь. Корреспондент "Нью-Йорк Таймс" продолжает:
"Около 6 часов утра, плавным потоком, без шума, колонны грузовиков начали занимать центр города. Они тихо шли вниз по улице Горького, они бесшумно спускались с холма Лубянки. В каждом из этих грузовиков молча сидели на скамьях 22 солдата специальных батальонов МВД. К 9 часам утра тысячи солдат были сосредоточены в центре города, опоясанном линиями грузовиков. На улице Горького появились танковые колонны. Москва построена кольцами, улицы, точно спицы колес, пересекают кольца и ведут к центру города. Движение войск МВД накладывало как бы железные полосы одновременно и на кольца, и на все улицы, расходившиеся, как спицы колеса из центра. Не только тысячи солдат МВД были расставлены вдоль и поперек всех этих улиц, но и десятки тысяч грузовиков были пригнаны в Москву, поставлены сплошными линиями вплотную, образуя непроницаемые баррикады. Во всех ключевых пунктах эти баррикады из грузовиков с войсками были укреплены танками, стоявшими в три ряда. В этом железном ошейнике Москва оставалась с 10 или 11 часов утра 6 марта до 4 часов дня 9 марта".
Так, - пишет корреспондент "Нью-Йорк Таймс", - выглядела Москва в дни, последовавшие за смертью Сталина. Разве это не тема для книги? Кого или чего боялись наследники Сталина, стягивая в Москву войска МВД и не допуская пассажирские поезда до Москвы? Военного переворота, народного восстания рабочих, которые, может быть, вышли бы со своими требованиями на улицы столицы? Какая мысль преследовала тех, кто отдавал эти приказы? Мыль о том, что они окружены народом, полным ненависти к режиму диктатуры. То, о чем впервые без цензуры рассказывает корреспондент "Нью-Йорк Таймс", вот о чем нужно было бы написать, вот какую книгу мог бы обсуждать Съезд писателей. Вот книга, которую ждет читатель.
В декабре того же года в Москве состоялся Второй съезд советских писателей, никаких идеологических прорывов не обозначивший, весьма тусклое пропагандистское мероприятие, и если есть его за что вспомнить, то, в нашем случае, за то, что в одном из выступлений секретарь Союза Алексей Сурков косвенно упомянул наше радио, сославшись на выступление пропахшего нафталином эмигранта Бориса Зайцева. А зайцевское выступление было как раз по Радио Освобождение. То есть, кто надо (скорее всего, даже не сам Сурков) нашу радиостанцию слушал и распорядился Бориса Зайцева пнуть.
Конечно, все это жалкий уровень истории, но уж какая история была – такой приходится довольствоваться.
Прослушать архивную запись 1954 года.