Никто не может помочь Михаилу Ходорковскому, кроме него самого.
Есть люди, которые искренне симпатизируют Михаилу Ходорковскому. Есть те, кто его ненавидят. Но тех, кто совершенно равнодушен к его судьбе, абсолютное большинство.
За последние семь лет Михаил Ходорковский многое сделал, чтобы увеличить число тех, кто его уважает – тем, как держался под давлением, тем, что писал и говорил.
Тех, кто его ненавидит, за это время вряд ли стало больше, если не считать патологических садистов.
Но и тех, кому Ходорковский безразличен, меньше не стало.
Стабильность такого расклада сил объясняется просто: все это время Ходорковский защищает себя, свою свободу и честь. И какое бы мужество он при этом ни проявлял, это остается его личным делом, к жизни большинства никакого отношения не имеющим.
И с помощью общих рассуждений о благе России (точных и правильных, порой глубоких) изменить такое положение дел не получится. Потому что от этого автора ждут другого, не настаивают, но ждут.
Может ли гражданин Российской Федерации рассуждать о коррупции в своей стране? Или, скажем, о моральной деградации отечественной бюрократии? Или о пагубности, например, наступления на права частной собственности? Или о скотском положении людей, не защищенных погонами или деньгами? Любой гражданин имеет на это полное право.
Но проблема гражданина Российской Федерации Ходорковского состоит в том, что в его исполнении эти рассуждения выглядят полуправдой. Потому что он был одним из создателей той страны, где все это происходило и происходит. Нулевые, которые оказались такими трагическими для Михаила Ходорковского, не возникли из ничего, они прямиком выросли из девяностых, таких для него удачных.
И до тех пор, пока он не расскажет, среди прочего, о своем участии в построении системы, которая теперь его преследует, Ходорковский будет оставаться в тюрьме. Потому что количество людей, уважающих его мужество, будет сильно отставать от числа тех, для кого он – всего лишь один из неудачливых участников внутривластных интриг, такой же, как Голдовский, Гусинский, Чичваркин или пытающийся к ним примкнуть в общественном восприятии Березовский.
Ясно, почему Ходорковский не сделал этого раньше и не делает сейчас. Он знает столько и про стольких – и такого – что его откровения, пока он остается в камере, могут стоить ему жизни. Те, кто сомневается в том, что современные российские нравы допускают такое развитие событий, могут поразмышлять об этом у могилы Щекочихина или Магнитского.
Вот так и образуется замкнутый круг: чтобы Ходорковский вышел на свободу, необходимо агрессивное общественное давление на тех, кто его посадил; такое давление возникнет тогда, когда сам Ходорковский решится быть откровенным; откровения эти могут стать летальными.
И все апелляции к гражданскому мужеству судьи Данилкина, надежды на либерализм Медведева, расчеты на международное возмущение в этой ситуации выглядят инфантильным самооправданием. Никто, кроме нас и Ходорковского, этот круг разорвать не может. Ходорковского и нас, если быть хронологически точными.