2014-й, судебный и юридический

Марьяна Торочешникова: Как водится в России в последние 10 лет, 2014-й год не обошелся без политических процессов и "дела ЮКОСа", причем с ЮКОСом разбирались не только российские, но и зарубежные суды. В судебных сводках вновь звучали фамилии Навального и Удальцова. Состоялось масштабное и для некоторых весьма болезненное объединение Верховного и Высшего арбитражного судов. Судились некоммерческие организации, которые Минюст настойчиво называет «иностранными агентами». Судились и обычные граждане, невольно попавшие в жернова российского правосудия. 2014 год - каким он запомнился журналистам и судебным репортерам?

В студии - судебный обозреватель Информационного холдинга РБК Анастасия Михайлова и спецкор интернет-издания «Meduza» Андрей Козенко.

Начать я хочу, конечно, с "дела ЮКОСа", поскольку эта история лично в моей жизни заняла 10 лет. И наконец, в 2014 году, дело ЮКОСа, вроде как, закончилось. Впрочем, не совсем. Напомню, что в январе президиум Верховного суда России постановил немедленно освободить из-под стражи бывшего совладельца нефтяной компании ЮКОС Платона Лебедева, однако отказался оправдать его и Михаила Ходорковского. Российские власти обвиняли бывших бизнес-партнеров в мошенничестве, хищениях и неуплате налогов на многомиллиардную сумму и дважды приговаривали их к длительным срокам лишения свободы. Подсудимые и их защита на протяжении 10,5 лет заявляли о необоснованности уголовных репрессий и политической мотивированности дела, пытались добиться оправдательного приговора и реабилитации. Однако верховные судьи, вместо отмены двух обвинительных приговоров, ограничились их частичным изменением. А 28 июля 2014 года международный арбитражный суд в Гааге постановил, что государство осуществило полномасштабную атаку на ЮКОС и ее бенефициаров с целью обанкротить компанию и присвоить ее активы в пользу государственных компаний «Роснефть» и «Газпром», экспроприировав таким образом собственность и нарушив положения Договора к Энергетической хартии. Арбитраж решил, что «Байкалфинансгрупп» была фиктивной компанией, аукцион по продаже «Юганскнефтегаза» был сфальсифицирован и не связан с желанием вернуть налоги, а обусловлен намерением государства приобрести самый желанный актив ЮКОСа, а затем обанкротить всю компанию.

По решению Гаагского суда, российские власти должны компенсировать судебные издержки и выплатить истцам, акционерам ЮКОСа, сумму в 50 миллиардов долларов до 15 января 2015 года. Решение было вынесено единогласно тремя судьями, один из которых был назначен российской стороной. И хотя российские чиновники сначала заявляли, что разбирательство было нечестным, и признавать его отказывались, но уже к концу года были заявления, в том числе и министра юстиции Российской Федерации: он говорил, что России придется выплатить эти 50 миллиардов. Эта история была связана с делами ЮКОСа, которые проходили в различных регионах России на протяжении многих лет. Там задействованы более 50 человек, часть из них до сих пор находится в местах лишения свободы, кто-то в розыске, а кто-то за границей.

Можно ли глобально говорить о том, что "дело ЮКОСа" закончилось?

Анастасия Михайлова

​Анастасия Михайлова: Я думаю, да. Сейчас основное требование в "деле ЮКОСа" - амнистия, по крайней мере, снятие запрета на выезд Платона Лебедева и пересмотр дела начальника службы охраны ЮКОСа, который приговорен к пожизненному лишению свободы. Если эти два условия будут выполнены, можно говорить о полном прекращении дела ЮКОСа. Если нет, это все равно не будет решающим фактором. Но пока дело ЮКОСа продолжается.

​Марьяна Торочешникова: Платон Лебедев - «невыездной», а Михаил Ходорковский «невъездной» как раз в силу того, что не были приняты принципиальные решения, связанные с выплатами долгов потерпевшим от неуплаты налогов физическими лицами (я имею в виду Ходорковского и Лебедева). Там какие-то огромные, миллионные суммы, и это, в частности, мешало им выйти условно-досрочно. Думаю, что за 10 лет люди уже устали от "дела ЮКОСа" и забыли о Ходорковском, тем более что тут появились уже новые политзаключенные, причем не все такие уж статусные. Появились политзаключенные среди обычных людей - я имею в виду участников "Болотного дела". В конце 2013 года часть "болотников" отпустили по амнистии, но в феврале был оглашен первый приговор по так называемому "Болотному делу". Это дело чем-то выделялось в череде российских политических процессов?

Андрей Козенко

​Андрей Козенко: Я не могу сказать, что оно чем-то отличалось от других. Оно шло по тому же жесткому сценарию, по какому идут обычные политические дела, даже уголовные и административные: люди встают, говорят что-то в свое оправдание, пытаются доказать, что на самом деле было не то, а это, их слушают, а потом все равно назначается тот приговор, который назначается. И в первом, и во втором "Болотном деле" были разные ситуации. Были те, кто действительно совершил то, что совершил. Были те, с кем надо было сидеть и разбираться, действительно ли заслуживает наказания нападение на полицейских, которое было. Например, действия того же Гаскарова (я говорю про второе "болотное дело") и под Административный кодекс попали бы с трудом, если бы это была обычная акция. Случаи разные, в зависимости от конкретного человека, но их рассмотрели как один, не учли слова адвокатов и вынесли приговор, который вынесли, - что по первому делу, что по второму. Разве что в первом процессе адвокаты сказали, может быть, больше слов, чем следовало. Это был довольно скандальный процесс.

Марьяна Торочешникова: Правильно ли я понимаю, что в первом "Болотном деле", часть фигурантов по которому амнистировали, для защиты было принципиально доказать, что не было никаких массовых беспорядков на Болотной площади в Москве? Люди находились в шоковом состоянии, в обороне - именно на это делала ставку защита.

Анастасия Михайлова: Это была главная версия стороны защиты: они пытались доказать - того, что инкриминируется, в принципе не было. В деле фигурировало много фотографий, видео, где были зафиксированы какие-то действия, а самооборона это или нападение - невозможно понять. То есть получалось - слово против слова. Поэтому защитники выбрали тактику, когда нужно было доказать, что самого состава преступления, того, что вменяют, не было. Но в рамках уголовного права, в рамках того, как шел процесс, он ничем не отличался от всех остальных. Сторону защиты не слушали и выносили приговор, который считается правильным и разумным, с точки зрения нашего уголовного права. Но реакция общества на это дело была уникальна. Здесь попались люди, которые просто пришли на митинг, то есть мог попасть кто угодно – например, тот, кто просто шел мимо.

Марьяна Торочешникова: Фамилии этих людей никому ничего не говорили, да и сейчас мало кто их назовет.

Анастасия Михайлова: Да, и это дело больше воспринималось как суд над совершенно обычными людьми: над твоими соседями, знакомыми. Поэтому, может быть, оно и вызывало такой общественный резонанс. Люди приходили, очень много обсуждали; были созданы фонды, компании, которые поддерживали узников Болотной площади. А когда оглашался приговор, - такого стечения народа, таких массовых митингов, таких протестов не было ни на одном другом деле: ни когда приговаривали "Пусси Райот", ни когда выносили приговор Ходорковскому. Была огромная массовая акция перед судом, когда перекрывали вообще все. Это дело было очень знаковым в плане реакции населения.

​Марьяна Торочешникова: А для чего тогда властям понадобилось "болотное дело"? Зачем схватили никому не известных прежде людей, судили, приговорили к реальным срокам лишения свободы, причем не к самым маленьким?

Андрей Козенко: С моей точки зрения, это очень жесткий останавливающий фактор. Ты хочешь пойти на митинг - подумай об этом. Я не очень верю в историю о том, что Путин сказал - всех посадить. Какой-то элемент координации сверху, возможно, и был по отношению к судам, но главное даже не это. Митинг - это не просто место, где ты можешь выразить свою точку зрения. Митинг - это одно неловкое движение рукой в толпе - и это может для тебя очень больно обернуться.

Марьяна Торочешникова: То есть это сигнал: сидите дома и не высовывайтесь!

Андрей Козенко: Да. Ты можешь опрокинуть туалетную кабинку, потому что бежишь в толпе, и ты можешь за это сесть.

Марьяна Торочешникова: То есть сидите дома и не вылезайте… Причем этот же сигнал подали людям, которые пришли к Замоскворецкому суду Москвы поддержать узников Болотной в день оглашения приговора. Людей просто выхватывали из толпы. Радио Свобода вело тогда прямую трансляцию из здания и снаружи, я как раз была на улице, и на моих глазах мирно стоящих на обочинах людей выхватывали пачками и волокли в автозаки.

Андрей Козенко: А я потом был на административном суде, где все эти люди автоматом получали по 10 тысяч рублей штрафа, в том числе и человек, который говорил, что он просто шел мимо, потому что встречался с другом. Он даже друга привел как свидетеля, но и это не помогло.

Анастасия Михайлова: Была забавная история. После оглашения приговора по Болотной митинг перенесся в центр Москвы. Мои друзья, которые не имеют никакого отношения ни к Болотной площади, ни к оппозиции, вышли погулять, причем в масках инопланетян. Они просто шли мимо, а их потом судили, назначили по 10 тысяч рублей штрафа.

Андрей Козенко: Да, люди в масках - это опасно. Разумеется, их взяли, как только увидели. (смеются)

Марьяна Торочешникова: Остается только размышлять о том, что же будет происходить в праздники, когда на улицы многих городов (не только Москвы) высыплет большое количество людей в разных масках, да еще и подвыпивших... Наверное, главное в этот момент - не выкрикивать лозунги.

Участники "Болотного дела» - фигуры незаметные. Но был вынесен приговор и в отношении двух знаковых деятелей российской оппозиции. Один - Сергей Удальцов - давно известен своим вольным нравом и неоднократно оказывался на скамье подсудимых, правда, чаще всего по административным обвинениям. Но вот теперь его приговорили к реальному сроку лишения свободы - к 4,5 годам. Вы наблюдали за ходом этого процесса - расскажите о нем. Чем то, что происходило в Московском городском суде, где рассматривалось (на выездном заседании, как я понимаю) дело Удальцова и Развозжаева, отличалось от того, что происходило в Замоскворецком?

Андрей Козенко: Там было несколько принципиально важных вещей. Во-первых, у нас теперь и Мосгорсудом установлено, что 6 мая действительно были массовые беспорядки, за исключением одного квалифицирующего признака – поджогов. Поджогов не было, там даже прокуроры попросили это убрать, и в результате получились не вполне беспорядки, но все-таки этого достаточно. Во-вторых, хочется передать привет всем людям, которые выходили 6 мая 2012 года на Болотную площадь - пусть они знают, что все это было организовано на деньги грузинского политика и осуществлено Удальцовым и Развозжаевым, - так решил Московский городской суд. Теперь понятно, кто за этим стоял и кто реальный виновник того, что произошло.

Марьяна Торочешникова: Ну, вы сейчас, конечно, утрируете.

​Андрей Козенко: Я не утрирую, я почти цитирую решение суда о том, что Удальцов и Развозжаев на деньги Таргамадзе устроили массовые беспорядки 6 мая на Болотной площади. Это решение суда.

Марьяна Торочешникова: А с вашей точки зрения (как наблюдателя), это действительно было доказано в ходе процесса?

Андрей Козенко: Это еще одна особенность политических процессов. Там никто ничего особенно не пытается доказывать. Просто сначала прокурор читает обвинительное заключение, потом они повторяют его в ходе прений, а потом обвинительное заключение переходит в приговор. Не надо ничего особо стараться доказывать.

Марьяна Торочешникова: То есть адвокаты не нужны как класс.

Андрей Козенко: Даже не то что адвокаты… Особенно в этом процессе хочется отметить судьбу Замашнюка, который тогда претендовал и в итоге все-таки попал в Военную коллегию нового Верховного суда; он просто фантастически вел процесс. Он фантастически хорошо знает свою работу, и точно так же он фантастически хорошо знает, как может осложнить жизнь стороне защиты своей работой. Один маленький пример на фоне того, что там происходило. Не были допрошены те свидетели защиты, которые, по данным судебных приставов, заходили в помещение Мосгорсуда, записывались на первом этаже. Судья посчитал, что они были на самом процессе раньше и не могут быть допрошены как свидетели. Были они в зале или не были – никем не установлено, но они заходили в суд, и ни один из них не был допрошен. Это на основании записей в книге судебных приставов на первом этаже. А ведь в Мосгорсуде десятки залов.

Марьяна Торочешникова: Меня вообще интересует эта история, связанная в циничным формализмом судебных процессов. Ведь тот же Алексей Навальный, например, в феврале 2014 года был помещен под домашний арест тоже по каким-то абсолютно формальным основаниям, за которые зацепился суд. Доводы самого Навального, доводы защиты о том, что он не собирается ни скрываться, ни влиять на свидетелей, ни еще каким-то образом мешать ходу следствия, ни на кого не подействовали. Зато подействовали доводы следователя и прокурора о том, что Навальный слишком много болтает. И было вынесено даже в некоторой степени прецедентное, насколько я понимаю, решение суда, когда подсудимому, помимо всего прочего, еще и запретили комментировать и каким-то образом выражать свое отношение к происходящему.

Анастасия Михайлова: Да, какое-то время это было ему запрещено, но официально под домашний арест он попал из-за того, что выезжал на Новый год в Подмосковье к своим родителям. У нас Москва и Московская область местными жителями воспринимается больше как единый регион, чем как два разных, вот он и поехал, сообщив об этом следователям после.

Андрей Козенко: Он должен был сообщить следователю о поездке, но нигде никем не оговаривалось, должен он был сообщить до поездки или по факту поездки. Он выезжал дважды, в первый раз сообщил по факту, и ничего ему за это не было. Он поехал второй раз – и все принципиально изменилось.

Марьяна Торочешникова: Казуистика такая...

Анастасия Михайлова: Да, бумажку вовремя не прислал и…

Марьяна Торочешникова: Зато это помогло каким-то образом изъять его из публичного пространства.

Андрей Козенко: Практически он был изолирован на полгода.

Марьяна Торочешникова: И вслед за этим, помимо прочего, была заблокирована страница Навального в Живом Журнале и еще ряд сайтов, которые, по мнению Генпрокуратуры Российской Федерации, разжигали, призывали к экстремизму и еще каким-то непонятным вещам. Это что за нововведение?

Андрей Козенко: Если не ошибаюсь, это чуть ли не первый случай правоприменения закона о защите детей от порнографии, когда происходит досудебная блокировка сайтов на основании той информации, которая там содержится. Они заблокировали блог в Живом Журнале, соратники начали делать зеркала этого блога, зеркала тоже начали блокировать. Параллельно какое-то молодежное движение даже написало в Генпрокуратуру, что эти зеркала якобы с помощью вирусов отнимают сто рублей у каждого, кто на них заходит, и эти деньги потом идут Навальному. То есть это была довольно длительная борьба - до тех пор, пока Ромкомнадзор, отвечающий за блокировки, не смирился с тем, что зеркал может быть создано бесконечное множество, и в итоге сейчас Навальный ведет свой блог, который пока не заблокирован.

Марьяна Торочешникова: Да, но, помимо блога Навального, заблокировали еще сайты «Грани.ру», «Ежедневный журнал», от предписаний Роскомнадзора пострадала «Лента.ру», которая в итоге развалилась в том виде, в котором мы все помним это издание. Фактически из сотрудников прежнего коллектива «Ленты» был создан портал «Meduza», который вы, Андрей, сегодня и представляете. Но это уже не судебная история, а скорее чисто политическая, где чиновники только исполняли какие-то предписания властей.

Раз уж мы заговорили об Алексее Навальном, то напомним, что происходит с ним сейчас. Я так понимаю, что уже многие в России воспринимают Навального как рецидивиста, уголовника, оппозиционера, который мало того, что ходит на митинги, клевещет на чиновников, он еще украл кучу леса в Кирове или денег, которые были выручены за этот лес, а теперь вот покусился еще на деятельность «Почты России». Так это представляется…

Анастасия Михайлова: Да, якобы они вместе с братом, который занимал пост в «Почте России», создали преступную подставную компанию, которая учредила новую компанию, называющуюся "Главподписка». Якобы его брат фактически «отжал» часть поставок «Почты России» и стал перевозить товары французской компании "Ив Роше" из Ярославля в Москву. И весь преступный умысел заключается в том, что «Почта России» отказала компании "Ив Роше" в перевозке товаров Ярославского отделения, где у них был склад, и им пришлось (фактически насильно) перевозить их через компанию братьев Навальных (это по версии следствия). Но следствие утверждает, что цены были какие-то не те, не рыночные, что не было доброй воли при заключении сделок, и это - очень оценочный момент. И если в деле Навального можно говорить об оценочном моменте в установлении, что есть правильная цена и какая должна быть добрая воля, кроме подписи на договоре, то, по сути, можно потом расторгнуть любую сделку по тому же образцу, сказав, что там не было доброй воли или цена была какая-то не такая.

Марьяна Торочешникова: Собственно, тут следователи и шли по отработанному пути – 10 лет ЮКОСа! Цены не рыночные: вы не знаете, сколько стоит нефть или перевозка "Ив Роше"… Андрей, я знаю, что вы ходили почти на все заседания по этому делу. Действительно ли потерпевшие (компания "Ив Роше") говорили: "мы не считаем себя потерпевшими, мы ничего не потеряли"? Во всяком случае, защита Навального распространяла подобные высказывания.

Андрей Козенко: Прежде всего, ни один из представителей компании "Ив Роше" не заявлял прямо о том, что никакого ущерба не было. Они и во время следствия, и во время суда крайне осторожно говорили: «Ну, если суд примет решение, что есть ущерб, то, значит, наверное, он был… Мы сами для себя провели внутренний аудит, проверили: с нашей точки зрения, никакого ущерба нет. Но если суд вдруг считает иначе, то мы же не можем спорить с российским судом».

Марьяна Торочешникова: И чем можно объяснить такую двоякую позицию?

Андрей Козенко: Это не двоякая, а самая нормальная позиция.

Марьяна Торочешникова: Ну, либо у тебя в кошельке остались 10 рублей, либо эти 10 рублей кто-то уволок. Как можно сказать: «пусть судья решит, и если скажет, что денег не осталось, значит, их не осталось, а если остались, - ну, значит…»

Анастасия Михайлова: Они оставили вопрос не усмотрение суда. Они не оспаривали, что цены были не рыночные или услуга предоставлялась как-то не так. Но вопрос, мог ли Олег Навальный повлиять на решение «Почты России», чтобы им отказали в поставках, и была ли искусственно создана ситуация, из-за которой им пришлось нанимать логистические компании и перевозить грузы… По этому поводу они не могут прийти к какому-то мнению. Если ситуация была создана искусственно, то тогда, как я понимаю, они считают себя потерпевшими. А если действительно Олег Навальный никаким образом не мог повлиять на решение «Почты России» (а он был там одним из менеджеров, к тому же не топ-менеджером), тогда они не являются потерпевшими.

Марьяна Торочешникова: Со стороны такая позиция потерпевшего (в данном случае, компании "Ив Роше") выглядит довольно странно. Лично у меня сложилось впечатление, что они действуют крайне осторожно, просто чтобы не нарываться…

Андрей Козенко: В деле есть еще второй потерпевший – многопрофильная процессинговая компания, и ее генеральный директор, будучи допрошен как свидетель, прямо сказал: "С моей точки зрения, ущерба не было. Но если следствие так считает, у меня нет оснований не верить следствию". Это нормальная трусливая позиция. Если бы я боялся, я бы, может быть, тоже так себя вел. Но меня, слава богу, не ставили в такие условия.

Марьяна Торочешникова: Складывается впечатление, что люди осторожничают и, даже видя, что творится какая-нибудь вопиющая несправедливость, стараются действовать с максимальной осторожностью - что называется, «ни вашим, ни нашим».

Андрей Козенко: Когда Навальный говорил свое последнее слово, что «хватит смотреть в стол», - он же обращался исключительно к прокурорам и к представителям потерпевшей стороны, которые именно с опущенной головой и просидели весь процесс. Им было все равно. Они понимали, что им надо отмучиться, сидя там и слушая. И они были искренне счастливы, когда суд отказался их допрашивать: потерпевшие так и не допрошены в ходе суда. По «Кировлесу» год назад хотя бы допрашивали…

Марьяна Торочешникова: Когда сложилась такая ситуация, что потерпевшие и сторона обвинения в большинстве процессов, в которых так или иначе заинтересовано государство, стали все время смотреть в стол? Когда это стало обычной практикой?

Анастасия Михайлова: Я думаю, это всегда было обычной практикой. Потерпевшая сторона всегда вырабатывает общую позицию вместе с прокуратурой. Если бы потерпевшие были против, дела в принципе не было бы. На основании чего тогда оно было бы?

Марьяна Торочешникова: Я вспомнила еще одно дело, которое рассмотрели, наконец, в 2014 году в Мосгорсуде, – это дело об убийстве Анны Политковской. В этом деле потерпевшие занимают как раз очень активную позицию и отнюдь не во всем соглашаются с государственными обвинителями. Здесь был вынесен приговор, были приговорены к реальным срокам три брата Махмудовы: Рустам, Джабраил и Ибрагим. Рустама Махмудова называют убийцей, Джабраила и Ибрагима – его пособниками. Плюс их дядя Ломали Гайтукаев, плюс еще бывший сотрудник МВД Сергей Хаджикурбанов. Это дело рассматривалось со скандалами, расформировывались коллегии присяжных, но в итоге обвинительный приговор на вердикт присяжных был вынесен. При этом довольных нет. Я не говорю сейчас о подсудимых, я говорю о потерпевших, которые заявляют, что до сих пор не назван реальный заказчик этого преступления. С вашей точки зрения, как журналистов и людей, которые время от времени наблюдали за ходом расследования или судебными процессами по делам, связанным с нападением на журналистов, с убийствами журналистов, с избиением журналистов, - российские следственные органы вообще заинтересованы в том, чтобы разбираться в этих делах, искать заказчиков и каким-то образом защитить «четвертую власть»?

Андрей Козенко: Судя по тому, что Олег Кашин подал в Европейский суд иск о том, что в России его делом не хотят заниматься («ненадлежащее расследование», «некачественное расследование» – не помню точную юридическую формулировку), наверное, с этим все не очень хорошо. Когда мы вместе работали в "Коммерсанте", Олег лежал в коме, а нас всех таскали на допросы. Один из моих коллег рассказывал: он приходит к следователю (у следователя часы, у следователя телефон), и когда журналист рассказывает, следователь даже в какой-то момент перестает записывать, потому что, например, слово "блогосфера" он не понимает. Я думаю, здесь низкий уровень расследования. Если это не бытовое преступление, то…

Марьяна Торочешникова: Можно ли говорить о том, что в 2014 году журналистам стало более опасно работать в России, по сравнению с предыдущими годами?

​Анастасия Михайлова: Я бы не сказала, что в этом году стало более опасно, чем раньше. Журналистом всегда опасно работать, потому что нами всегда все недовольны. Нет довольных! Даже наши ньюсмейкеры, потерпевшие, кого мы пытаемся как-то отстаивать, они потом, очень радостные, могут нам позвонить и сказать, что все было не совсем так, как мы ожидали, после ваших статей дело не возбудили, или не закрыли, или реакция не такая, и вы тут написали не все, как мы хотели… Нами всегда недовольны, и всегда считается, что мы что-то сделали не так.

Марьяна Торочешникова: В этом году была отработана еще и новая ситуация – как избавиться от неугодного журналиста. В частности, в Саратове было вынесено решение по делу нашего коллеги. Расскажите об этом.

Андрей Козенко: Даже не то чтобы избавиться… Это просто к вопросу о том, как любят нашу работу и хотят, чтобы наша работа была сделана. Антон Наумлюк, саратовский журналист, пришел на маленькую протестную акцию в Саратове, начал фотографировать. Его задержали и впоследствии осудили по самым последним поправкам законодательства о митингах - за то, что он освещал акцию без бейджика. Причем во всех документах предварительного следствия (ну, понятно, какое там было следствие), в решении суда, - везде говорится, что он "освящал" эту акцию, то есть, по идее, его не за бейджик, а за отсутствие бороды и креста надо было штрафовать (смеются). Это просто показатель отношения к нашей работе.

Марьяна Торочешникова: Да, но это довольно странно… Говорить о «нашей работе», имея в виду всю журналистскую работу, тоже не приходится, особенно в 2014 году, когда в России появилось такое четкое разделение между лояльными, оппозиционными и реально пропагандистскими СМИ. Можно вспоминать истории с предъявлением многомиллионных исков о защите чести и достоинства каким-то небольшим изданиям или историю с томским каналом ТВ-2, который закрывают по буквально надуманным основаниям, но при этом никто не додумался провести проверку фактов, сообщенных в эфире центральных каналов российского телевидения, в частности, Первого канала. Или пресловутая история с распятым мальчиком, на которую Первый канал в конце года тоже ответил в свойственной ему манере…

Я считаю важным выделить два региональных суда. Один суд – в Казани - по делу о пытках в ОВД "Дальний". Все помнят историю с бутылкой шампанского, которой насиловали задержанного человека, - он затем погиб. Там был вынесен достаточно жесткий приговор, по которому самый большой срок – 15 лет колонии строгого режима – получил бывший заместитель начальника этого отдела "Дальний". Второе дело тоже связано с пытками и вымогательством, но уже не в отделении полиции, а в колонии номер 6 города Копейска, где заключенные, не выдержав происходящего, устроили акцию протеста, которую назвали бунтом. Буквально на днях был оглашен приговор бывшему начальнику этой колонии Денису Механову, и суд посчитал возможным назначить ему три года лишения свободы условно. Можно ли это расценивать как сигнал – с одной стороны, полицейским, чтобы они уж совсем не буйствовали в отделениях, а с другой стороны, сотрудникам ФСИН?

​Андрей Козенко: Получается довольно замысловатый сигнал. Из него следует вывод, что до того, как человек стал подсудимым, с ним нельзя делать все, что угодно, а после - уже «в отрыв». Мне кажется, тут надо еще учитывать, с одной стороны, региональную специфику, а с другой, - освещение, размах, масштаб событий. "Дальний" прогремел на всю страну, а Копейск – гораздо меньше. Про "Дальний" были вынуждены говорить чуть ли не на уровне первых лиц, про Копейск никто не сказал ни слова. Я не думаю, что всякий раз по таким делам приговор идет из центра, сверху. Это вполне может решаться на уровне региона или даже на уровне суда.

Марьяна Торочешникова: Можно ли считать эти дела политическими? Или это просто иллюстрации к картинке современной жизни в России?

​Анастасия Михайлова: Я думаю, что больше - иллюстрации. Что касается «Дальнего», то там, скорее всего, просто шла жесткая реакция на пытки по поводу полицейских. Сейчас вообще пытаются с этим бороться, и мы стараемся от этого уходить. Если, допустим, раньше это считалось в норме – так обращаться с задержанными, то сейчас, по крайней мере, с задержанным стараются так не обращаться в Москве и в области, и уже, слава богу, это пошло дальше. А что касается тюрем, то там до сих пор все очень плохо. В тюрьме очень сложно заявить о своих правах, там нет адвоката (то есть он, конечно, придет, но он приходит не каждый день и даже не каждый месяц). Очень сложно куда-то писать, очень сложно жаловаться. Там люди изолированы даже гораздо больше, чем в изоляторах. Даже если они будут пытаться о чем-то писать, куда-то что-то сообщать, к ним просто не успеют доехать и как-то их вынуть оттуда. И повлиять на всю эту систему очень сложно.

Марьяна Торочешникова: Тем не менее, члены общественных наблюдательных комиссий стараются как-то раскачивать эту ситуацию. Можно вспомнить чудовищные дела 2014 года, когда в следственных изоляторах находили инвалидов, лежачих людей, которым суды отказывались изменять меру пресечения хотя бы на домашний арест, оказывались предоставить им адекватное лечение. Лежачих, безногих отвозили в колонии, и только потом, благодаря шуму (журналистскому, в том числе), людей как-то выпускали.

​Анастасия Михайлова: Правозащитники делают свою работу, но до сих пор от людей приходит огромное количество писем. Человек может по полгода содержаться в карцере. А что такое карцер на полгода? Окна зимой оставляют открытыми, нет стекол, нет света, люди реально мерзнут… Кроме того, в колонии можно легко спрятать человека, ни один правозащитник его не найдет. Нужно, чтобы человек десять раз подтвердил все это, дал ход делу, но, когда правозащитник уходит, человек остается один в колонии, и с этим очень сложно.

Марьяна Торочешникова: И суды не слишком хотят с этим разбираться.

Анастасия Михайлова: Да, суды не хотят. Тут нужны внеплановые проверки. Любая проверка десять раз согласовывается, и, пока идет согласование, всех неугодных людей можно убрать в другие камеры. Должна быть какая-то другая система проверок.

Марьяна Торочешникова: То есть ФСИН живет по каким-то своим собственным законам…

Получается, что мы с вами разбираем либо какие-то политические истории, либо откровенную уголовщину А в России происходило и много других судебных процессов. Например, экономические дела. Так и тянется дело «Оборонсервиса», и не удалось допросить господина Сердюкова, бывшего министра обороны России, по поводу того, что же все-таки произошло и куда пропали деньги. Ближе к концу года произошла история с господином Евтушенковым, которую называют аналогичной "делу ЮКОСа". Так ли это?

Анастасия Михайлова: Эта история пока не закончилась, и даже на сегодняшний момент она как-то более позитивно развивается, чем "дело ЮКОСа". Евтушенков ни дня не провел в следственном изоляторе, с самого начала он был помещен под домашний арест в свой загородный дом в Одинцовском районе. Какое-то время ему разрешали ходить на работу, потом отменили домашний арест, а сейчас решается вопрос, судя по источникам в СМИ… Может быть, дело в отношении него будет и вовсе закрыто. Все акции компании "Башнефть", которые были приобретены АФК "Система", пришлось вернуть, это решение не оспорено. И главным фигурантом в этом деле, скорее всего, станет Рахимов, который сейчас находится в Европе.

Марьяна Торочешникова: То есть научились «отжимать» без излишнего насилия…

Андрей Козенко: Нет, просто Ходорковский был врагом. Он выступал как враг, как критик…

Марьяна Торочешникова: А Чичваркин? Он же не был врагом.

Андрей Козенко: Вот потому и Чичваркин находится в эмиграции. А Евтушенков - человек абсолютно свой, государственный, системный. Да, пришлось ему сделать неприятное – посадили под домашний арест, отняли компанию, но в итоге он уже даже встречался с Путиным на встрече предпринимателей, которую Путин анонсировал на своей пресс-конференции. И "Башнефть" - не единственный его актив, по миру он не пошел.

Марьяна Торочешникова: Вероятно, что-то подобное происходит и в деле «Оборонсервиса», где интрига сейчас не в том, что именно происходит в деле, а в том, как ведет себя одна из основных фигуранток - я имею в виду госпожу Васильеву.

Анастасия Михайлова: Это очень интересное дело, оно такое… популяризированное, что ли. Главная фигурантка поет, танцует, рисует картины. И люди ее воспринимают уже не как человека, которого обвиняют в хищении более 3 миллиардов рублей и придумывании фантастической схемы (как свою компанию поставить так, чтобы она получила агентские проценты с продажи недвижимости, и на эти деньги потом купить эти же самые объекты, и чтобы все были довольны), а как человека, который живет в шикарной квартире, снимает свои клипы…

Марьяна Торочешникова: Плюс еще есть какая-то пикантная история, связанная с любовными отношениями…

Анастасия Михайлова: Она подтверждала в суде, при журналистах, и часть песен, как я понимаю, посвящена как раз бывшему министру обороны. И сама она постоянно плачет, когда мы ее спрашиваем о бывшем министре. Там все было по-настоящему.

Андрей Козенко: Можно пойти под суд как унылый казнокрад, а можно пойти под суд как женщина с историей, с душой, с фантазией и с фанфарами. (смеются)

Марьяна Торочешникова: Все это как-то нивелирует саму суть уголовного процесса?

Андрей Козенко: Во многом. Я думаю, что 999 человек из 1000 не смогут сказать, в чем заключается суть дела «Оборонсервиса», зато все знают, кто такая Евгения Васильева. Ее можно приглашать на новогодние шоу.

Марьяна Торочешникова: Более того, все обсуждают несправедливость назначения той или иной меры пресечения. Когда госпожу Васильеву застали в московских бутиках рассматривающей новые сумочки, а в это время кто-то из "болотников" сидел в следственных изоляторах, это очень раздражало оппозиционно настроенную часть общества. И что же с госпожой Васильевой, когда ждать развязки этого дела?

Анастасия Михайлова: Я думаю, уже скоро. В деле уже выступили ключевые свидетели, остался какой-то засекреченный свидетель, которого все ждут, и непосредственно Анатолий Сердюков.

Андрей Козенко: Да, его ждут 12 января.

Марьяна Торочешникова: Но сам Сердюков вообще вышел сухим из воды, попав под амнистию 2013 года.

Анастасия Михайлова: Да, его амнистировали, даже наградили. Я видела выдержки из его показаний, и вся суть в деле сводится к тому, что его ввели в заблуждение, но сам он доверял и до сих пор доверяет Евгении Васильевой. Никаких преступлений в материалах дела он не увидел. Может быть, на суде он расскажет что-то новое, но, судя по всему, он придет, и его позиция будет такой, что он не в курсе и не знает, что там происходило.

Марьяна Торочешникова: Наша передача записывается 29 декабря, и только что стало известно, что приговор Алексею Навальному будут оглашать не 15 января, как планировалось, а 30 декабря. Вот такой подарок на Новый год…

Анастасия Михайлова: Ну, это уже традиция. Приговор Михаилу Ходорковскому тоже оглашался в последний рабочий день 2010 года. Вероятно, это сделано для того, чтобы все люди были заняты праздниками, своими хлопотами, и чтобы они не сильно протестовали, если срок будет какой-то не такой, как они хотели бы.

Марьяна Торочешникова: В связи с так называемым "народным сходом" в связи с оглашением приговора Алексею Навальному уже начались блокировки страниц, предупреждения Роскомнадзора (я имею в виду страницы, где людей приглашали прийти и поддержать Алексея в день оглашения ему приговора). Признаюсь честно, я даже не знаю, чего ожидать, что может измениться.

Андрей Козенко: В том-то и дело… Его могут и отпустить, а могут и не отпустить. И все, что между…

Марьяна Торочешникова: Можно ли говорить о том, что некоторое время назад в России еще можно было с более высокой долей вероятности предполагать, что вот этого человека приговорят к реальному сроку, а этого не приговорят, этого оправдают, а этого не оправдают, - а сейчас все изменилось и меняется так стремительно и бесконтрольно, что даже приблизительных прогнозов уже нельзя делать?

Андрей Козенко: Была некоторая закономерность в "болотном деле": те, кто не находился под арестом до приговора, в итоге так и не сели, получили условные сроки. А сейчас конкретно в деле Навального вообще ничего не прогнозируемо.

Анастасия Михайлова: Да, решение может быть какое угодно.

Марьяна Торочешникова: Еще я хочу поговорить о том, что происходило с НКО на протяжении всего 2014 года. В 2013 году шли бесконечные прокурорские проверки, которые парализовали работу многих организаций на протяжении всего 2014 года. НКО были вынуждены судиться и доказывать в суде, что они не «иностранные агенты», не шпионы, обращались даже в Конституционный суд РФ, но тот ответил весьма расплывчато.

Анастасия Михайлова: Он процитировал закон об НКО. Все ждали этого решения. В Конституционный суд изначально обращался уполномоченный по правам человека и просил внести определенность, что же значит «политическая деятельность», которая прописана в законе об НКО. Ведь иностранный агент – это та организация, которая целенаправленно занимается политической деятельностью, при этом существуя на иностранные гранты. Но иностранные гранты для некоторых наших НКО – это единственное средство к существованию, потому что наши гранты им не выдаются, и у них в принципе нет другого источника. Но в то же время они уверяют, что не занимаются политической деятельностью. Даже протесты против конкретных законов или конкретных решений, по трактовке законодателя, не всегда являются политической деятельностью. Это не пропаганда на выборах. Это против вырубки заповедника - это не политическая деятельность. Но КС не взял на себя ответственность что-то пояснить. Он привел примеры по поводу заповедника - что это должно трактоваться по аналогии с каким-то решением в каком-то крае - и все. НКО пытались еще оспорить прокурорские проверки в судах, но потом было принято изменение в законы, и были даны полномочия Минюсту вносить НКО в реестры самостоятельно, что он, в общем-то, и делает сейчас.

Марьяна Торочешникова: А если кто-то совсем не нравился Минюсту и не успевал переделать документы, как это произошло с обществом "Мемориал", то Минюст выходил с исками о ликвидации организации в целом. И сейчас как раз международное общество "Мемориал" находится в подвешенном состоянии.

Анастасия Михайлова: Рассмотрение этого вопроса в очередной раз отложили, потому что Минюст якобы не успел ознакомиться с документами. "Мемориалу" было дано время, чтобы они внесли все изменения по требованию Минюста, сделали переструктурирование организации. У них есть отдельные городские отделения, а они должны были быть подразделениями головного офиса. Конечно, это формальные причины, но…

Марьяна Торочешникова: Возможно, они уже исправлены, и будем надеяться, что в 2015 году эта история с ликвидацией "Мемориала"… Это было бы чудовищно даже с исторической точки зрения, ведь это не столько правозащитное и политическое общество, сколько это история, связанная с реабилитацией людей, пострадавших во времена сталинских репрессий. Их исследования, деятельность, исторические наработки очень важны для многих в мире, поэтому и многие международные организации поддерживают "Мемориал".

Поговорим еще об объединении Верховного и Высшего Арбитражного судов Российской Федерации, которое состоялось в августе 2014-го ода. К чему может привести это объединение?

Анастасия Михайлова: Это переформирование системы арбитражных судов. ВАС был ликвидирован как отдельное объединение, и была создана экономическая коллегия, во главе которой встал Олег Свириденко. Это был довольно известный человек в арбитражной системе, но он не входил в Высший Арбитражный суд. И фактически вся команда Иванова, который возглавлял ВАС, туда не попала, то есть фактически был изменен весь состав Высшего арбитражного суда.

Марьяна Торочешникова: Можно ли это расценивать как попытку государственных чиновников избавиться от слишком независимого на общем фоне Арбитражного суда и вообще системы арбитражных судов Российской Федерации, которые были более продвинутыми, более открытыми и вообще выносили какие-то непонятные (в частности, судам общей юрисдикции) решения по спорам хозяйствующих субъектов?

Анастасия Михайлова: Многие эксперты придерживаются именно такого мнения: причина – то, что арбитражные суды перестали удовлетворять иски государства и рассматривали дела больше независимо, чем так, как того хотели заинтересованные органы. Насколько это объективно – покажет время. Но интересно, что был перетрясен кадровый состав не только ВАС, но и Верховного суда, и из 220 с лишним кандидатов, которые претендовали на места, был назначен на 6 августа 91 судья, и после этого несколько человек были рекомендованы. Сейчас у нас Верховный суд работает в таком составе – две трети от того, что должно было быть, и на суд идет, конечно, колоссальная нагрузка.

Марьяна Торочешникова: Спасибо! Я хотела попросить вас сделать прогнозы на следующий год, но думаю, что в сложившейся ситуации делать какие бы то ни было прогнозы довольно сложно…