15-летний юбилей концепции судебной реформы в России. Говорят авторы концепции Борис Золотухин, Тамара Морщакова, Инга Михайловская. Показательные судебные процессы, характеризующие систему правосудия в России. Политические процессы, суды над экстремистами, обычное судопроизводство

Кристина Горелик: 24 октября 1991 года, 15 лет назад, в России была принята концепция судебной реформы. В необходимости ее разработки в 90-е годы не сомневался почти никто: ни политики, ни юристы, ни общественные деятели. Советская система правосудия, показавшая свою несостоятельность, должна была уступить место системе, основанной на реальном воплощении принципа справедливости и равенства людей перед законом. Поэтому ее разработкой занимались самые квалифицированные юристы и ученые, достаточно упомянуть Тамару Морщакову, Сергея Пашина, Сергея Вицина, Юрия Стецовского, Ингу Михайловскую и других. Руководил группой экспертов народный депутат РСФСР, адвокат Борис Золотухин.


С ним, а также с другими авторами концепции судебной реформы мы и побеседуем сегодня, чтобы выяснить, почему задуманная реформа не была полностью осуществлена. Что удалось реализовать на практике, а что осталось неосуществленным и по сей день и почему?


Итак, о концепции судебной реформы - Борис Золотухин.



Борис Золотухин: Она существенно меняла, даже опрокидывала систему социалистической законности. Концепция судебной реформы пыталась возродить то замечательное правосудие, которое Российская империя получила в 1864 году в результате реформ царя-освободителя, тогда была в России осуществлена великая судебная реформа и суд присяжных, присяжная адвокатура, мировой суд – все это пришло к нам в результате судебной реформы 1864 года. И мы хотели вернуть эти достижения в Россию. Но тогда прокуратура, советская прокуратура, прокуратура Сталина и Вышинского, утрачивала свое не совсем, может быть, доминирующее, но, во всяком случае, очень важное место в правоохранительной системе. В общем, даже я бы сказал, не в правоохранительной, а в карательной системе, ибо тогда называлась она карательной, по существу была карательная, да и сейчас, на мой взгляд, она карательная. Прокуратуре отводилось скромное место, то место, которое она занимает во всем мире, и то место, которое она должна занимать в нормальной, цивилизованной системе правосудия, это осуществление уголовного преследования, обвинение в суд и надзор за следствием. Вот и все, больше прокуратура ничем не должна была заниматься. Конечно, санкционирование арестов, нарушение основных прав человека, обыски, прослушивание телефонных разговоров – все это должно было быть отнято у прокуратуры, и общий надзор – это самая главная беда. Все это должно. И конечно мы получили огромное, колоссальное сопротивление от тогдашнего генерального прокурора и его заместителей всех, но тогда нам это все почти удалось преодолеть. А что касается суда, то в то время председатель Верховного суда и его заместители, они были нашими сторонниками, потому что суд из второстепенного, декоративного органа, каким он был при советской власти, должен был стать одной из ветвей государственной власти, получить самостоятельность. Вот они тогда приветствовали все это, они были нашими сторонниками.



Кристина Горелик: Сейчас, насколько я понимаю, все-таки судьям сейчас расширили полномочия. Не сейчас, а в течение последних нескольких лет, то есть только с санкции суда, насколько известно, можно инициировать арест того или иного человека. Раньше ведение следственных дел выходило за рамки судебной системы, а сейчас можно обратиться в суд и суд с самого начала ведения следственных дел может принимать активное участие, можно опротестовывать какие-то вещи. Раньше ведь этого тоже не было.



Борис Золотухин: Конечно.



Кристина Горелик: Повлияло это на что-то или все равно все осталось?



Борис Золотухин: Понимаете, ведь мы рассчитывали, что судебная власть займет подобающее ей место в системе правосудия, окажется в центре принятия всех решений, но этого не произошло. На первых порах я был необычайно воодушевлен, когда заместитель генерального прокурора санкционировал арест химика, был такой, дай бог памяти, Федоров, который обвинялся в том, что он разгласил государственную тайну, это 1993-1994 год. И тогда еще только появилась возможность обжалования в суде поначалу ареста, а не санкция суда на арест. Я был безмерно рад, когда я узнал, что заместитель генерального прокурора дал санкцию на арест, Федоров и его защита обжаловали решение генерального прокурора, и районный судья Лефортовского района освободил его из-под стражи. Я был, честно говоря, на седьмом небе, я считал, что моя концепция, наша концепция, простите, работает, что не зря мы трудимся в Верховном совете, что мы пробуем оправдать доверие наших избирателей. А что сейчас? С чем мы сейчас сталкиваемся? Практически судьи штампуют все решения прокуроров об аресте. В единичных случаях судья отказывают прокуратуре и следствию в санкционировании на арест, понимаете, в чем дело. Для того чтобы осуществлялась судебная реформа так, как она задумана, требуется политическая воля. Вот этой политической воли, можно сказать, не было на протяжении всей истории реформирования судопроизводства в новейшее время. Противники судебной реформы, чиновники всех этих правоохранительных ведомств, они постепенно свели на самом деле судебную реформу на нет. Сегодня, я считаю, то, что было задумано, не реализовалось. То есть формально существуют институты – Конституционный суд, суд присяжных, мировая юстиция, санкционирование арестов только судом, но это форма внешняя, а по существу так, как было задумано, все эти институты не работают.


Было страстное желание группы юристов осуществить судебную реформу. Во многом это удавалось на первом этапе. Затем началась контрреформа, которая продолжается до сих пор. И все это свелось к тому, чтобы создавать более комфортные условия судьям, увеличивать зарплату… Я не против того, чтобы увеличивать зарплату судьям. Я не против того, чтобы расшивать их мантии бархатом и парчой, совершенно не против. Но я уверен, что это не решает проблему. Теперь, что же произошло? Уничтожена практически и независимость судей. Потому что изменения в законе о статусе судей привели к тому, что судья низшего ранга зависит от судьи высшего ранга, от председателя суда. Этого не должно было быть по концепции судебной реформы. Потому что как только появляется иерархия судебная, уничтожается, немедленно уничтожается независимость судей. Может быть независимость от подкупа, а может быть это высокое денежное содержание. Обязательно так должно быть. Но и независимость от исполнительной власти, независимость от законодательной власти, но самое страшное – независимость от начальства в судебной власти. В судебной власти не должно быть начальника, председатель суда не должен обладать никакими властными полномочиями в отношении судей.



Кристина Горелик: Он должен быть неким координатором.



Борис Золотухин: Он должен заниматься тем, чтобы функционировал хорошо аппарат – вот важнейший момент распределения дел между судьями в суде. Ведь у нас есть конституционная норма, за которую мы боролись, она называется в науке «право на своего судью». Это значит, что каждое дело должно попадать к судье не по усмотрению его председателя суда, а заранее, по категории дел, по территориальной подсудности. Но председатель суда не может выбирать для этого конкретного дела судью, который, по его мнению, решит лучше и так, как удобнее председателю или мэру, или премьер-министру, или прокурору, вот такого не должно быть.



Кристина Горелик: Как вы думаете, эта норма была специально введена, вот эти поправки в закон о статусе судей или это просто по недосмотру? Как вы считаете?



Борис Золотухин: Нет. Это простая человеческая слабость, которая состоит в том, что каждому человеку, в том числе и судье и даже высокому судье не хватает власти. Я слышал скандальные ситуации, которые в Московском городском суде, не помню, как председателя суда…



Кристина Горелик: Егорова.



Борис Золотухин: Егорова, да. Всякие скандалы, которые связаны с тем, что ей не хватает власти. Огромное количество судей ушло, подало в отставку, скандал с Кудешкиной, скандал с Пашиным. Не должно быть. А вот нужна власть. Председатель суда, как, впрочем, всякий слабый человек, хочет в своих руках сосредоточить как можно больше власти. Но власть над судьями – это катастрофа, это конец правосудию. Настоящий судья должен не думать о собственной власти, он должен думать о справедливости. Кстати, слово «справедливость» начисто забыто нами, когда мы говорим о суде. Когда вводилась судебная реформа в России, то император Александр II заявил и написал, что в России должен быть суд скорый, правый и милостивый. И милостивый. Вы понимаете, еще и милосердие должно присутствовать в суде. Вы помните, Пушкин всегда ставил в заслугу то, что он «милость к павшим призывал». Вот ведь каким должен быть суд. Ну, а слово «справедливость» я нигде… Эффективность судебных решений. С чьей точки зрения эффективность? А вот справедливость судебных решений, вот это вот, что должно быть.



Кристина Горелик: Законы не всегда справедливые бывают. Судья как должен действовать?



Борис Золотухин: Про законы можно говорить, правовые они или не правовые. Большинство законов, скажем, Третьего рейха, и большинство законов так называемой социалистической законности, они были неправовые, такова была философия права. Карл Маркс когда-то произнес бессмертные слова: право – есть возведенная в закон воля господствующего класса. Горе побежденным, «вивиктес», как говорили древние. А мы полагаем, что существует естественное право. Вот, исходя из естественного права, это будут правовые законы, они исходят из понятия о справедливости в том числе.


Так вот судья поставлен, конечно, в очень тяжелую ситуацию и вынужден опираться порой на неправовые законы. Но это законы, да, он должен выбирать. Это тяжелая ситуация, но, я думаю, что всегда можно найти правильный выход. Мудрый и справедливый судья, а справедливый судья, если мы заглянем в Даля, мы узнаем, что это судья совестливый и неподкупный, он всегда сможет в рамках, скажем, меры наказания как-то применить закон, так, чтобы его решение было справедливым или, по крайней мере, не вопиюще несправедливым.


Если бы нам не нужно было бы справедливое решение, то мы могли бы вместо судьи назначить компьютер и компьютер бездушно, без совести отвечал бы нам на вопросы. А вот человеческая совесть… Кстати, компьютер был бы неподкупный. Но вот эта живая душа, которая должна присутствовать в каждом судебном заседании.



Кристина Горелик: Хорошо. А чем руководствоваться? На какие, условно говоря, столпы следует опираться судье при вынесении решения? Потому что слово «справедливость» довольно абстрактное понятие, каждый человек то, что справедливо, понимает в принципе все-таки по-своему. И то, что одному кажется справедливым, то другому нет. Например, для одних людей будет справедливо, если маньяк-убийца, убивший 100 детей, перед этим издевавшийся, будет предан смертной казни, и при этом они будут считать, что справедливее будет поступить именно таким образом.



Борис Золотухин: Это действительно категории такие, неуловимые. Человек формируется в рамках определенной морали. Вот мы живем и действуем в рамках христианской морали. Эта христианская мораль дает нам понятие о добре и зле, о дозволенном и недозволенном. Вот у человека, у разных людей может быть разное представление о справедливости. Но если говорить о главном течении, мейнстриме, то тогда понятия о справедливости, они более-менее одинаковые, устойчивые в каждом обществе.



Кристина Горелик: Народный депутат РСФСР, адвокат Борис Золотухин - о реализации концепции судебной реформы в России. О 15-летнем юбилее концепции судебной реформы говорят ее разработчики.


Концепция должна отвечать реалиям сегодняшнего времени, считает доктор юридических наук, главный научный сотрудник Института государства и права Российской Академии наук Инга Михайловская, принимавшая участие в создании концепции судебной реформы. Поэтому сегодня она бы отказалась, например, от прописанного в концепции создания единого следственного комитета, как самостоятельной структуры. А в целом, говорит Михайловская, многое удалось сделать в направлении совершенствования судебной системы в России, и с большим, нежели Борис Золотухин, оптимизмом смотрит в будущее.



Инга Михайловская: Вот что сделано – это то, что принят целый ряд законов, прежде всего Уголовно-процессуальный кодекс, работа вообще над этим началась в 1993 году. Это дело все страшно тормозилось, а затем мощный нажим Козака, за спиной которого был Путин, они пробили УПК, просто продавили, слава богу, через послушную эту «Единую Россию», это большой плюс, что такое есть у нас послушное большинство в Думе, без этого ничего бы не получилось. Конечно, что-то второпях, что-то недоделки, потому что это уже было политическое решение. Но, тем не менее, мы получили этот новый УПК со всеми его издержками, но он на голову выше прежнего.


Развитие концепции, то есть она получила законодательное закрепление. Конечно, прежде всего, тут не концепция важна, а важна Конституция. Потому что в Конституции жестко были закреплены нормы, которые обязательно должны были повлиять и быть включены и учтены уголовно-процессуальным законодательством. То сейчас мы вернулись и даже на более высоком уровне по сравнению с 1861 годом к нормальному уголовному процессу. Можно говорить о недостатках, можно говорить о противоречиях определенных, но в целом конструкция теперь у нас нормального европейского, его называют еще иногда смешанным процессом, в отличие от чисто состязательного англо-американского, наша законодательная модель вписывается непосредственно. То есть тут никаких противоречий ни с международными нормами, ни с установившимся принципами в цивилизованном процессе у нас нет. Это что касается закона. Действительно, естественно, есть проблемные ситуации, не так все гладко и блестяще в уголовной юстиции, потому что не все от закона зависит. С кадрами так быстро не будет, люди есть люди. Это люди, которые воспитывались на тех учебниках, на той практике, которая у нас была. Вот на первом уровне у нас все сделано. То есть у нас, по крайней мере, провозглашено в Конституции, закреплено, в законах соблюдается разделение властей. Второй уровень – это сама судебная система. Судейское сообщество, оно, конечно, сильнейший фактор давления. Наконец, третий уровень – это личность судьи. Если человек в период вот этой бедности за небольшие блага согласится вынести пристрастное решение, то, когда он получает достаточно много, то ему все равно понадобятся еще большие блага. Поэтому, в принципе, здесь уже чисто психологический уровень и уровень нравственности, сознания судьи.


Вот что нужно человеку, которого судят или которого там гражданское дело, в общем, что ему надо? Им хочется беспристрастного и, с их точки зрения, справедливого приговора. Справедливость они при этом понимают по-разному. Но, будем говорить о беспристрастности. И вот возникает вопрос: каждый ли судья независимый, независимый действительно, будет беспристрастен?


Во-первых, у него может быть симпатия к одной стороне, антипатия к другой стороне, на него могут произвести большое впечатление материалы дела. Государство может сделать определенные вещи, чтобы суд был независимым, но до конца оно не в силах это дело довести. Кстати, вот буржуи нас когда ругают, они хотят, чтобы мы сразу, прямо этот гадкий утенок на следующий день стал белым лебедем прекрасным. Так же нельзя, надо же это все учитывать. А так я оптимист, я считаю, обратного поворота нет, это совершенно точно. Будем потихоньку. Конечно, в России все это очень тяжело, но…



Кристина Горелик: Это было мнение доктора юридических наук, профессора Инги Михайловской.


В том, что в России не хватает квалифицированных судей, согласны большинство авторов концепции судебной реформы. Но причина не столько в качестве образования, хотя и это большая проблема, сколько в политической целесообразности. Власти сделали все для того, чтобы в судьи шли послушные люди, а профессионализм стал цениться во вторую очередь.


С судьей Конституционного суда в отставке, доктором юридических наук, одним из авторов концепции судебной реформы Тамарой Морщаковой беседовала Ася Белоусова.



Тамара Морщакова: Все основные идеи концепции, такие, как независимость, несменяемость, неприкосновенность судей, отделение судебной власти от всех других ветвей власти, обеспечение судам особого статуса – все это в Конституции закреплено. Поэтому я считаю, что теперь это наносит удар уже не только по концепции судебной реформы, но и по российской Конституции. И российская Конституция остается последним документом, который останавливает наше движение назад, хотя это движение может осуществляться и без изменения Конституции, путем фактического искажения конституционных институтов, как это происходит с институтом самостоятельности судебной власти, как это происходит с институтом несменяемости и неприкосновенности судей. Нельзя продлять полномочия действующим судьям и нельзя сокращать полномочия действующих судей в соответствии с принципом несменяемости, это исключается. Вы можете в дальнейшем для будущих судей установить другие сроки, для тех, кто придет потом, после того, как уйдут эти, назначенные на других условиях. Но это не соблюдается никем. Или такой пример, как полномочия председателей судов, которые они обретают на 6 лет по закону, а после эти 6 лет они могут быть назначены на этот срок второй раз. То есть это просто искажение принципа несменяемости, пусть в отношении председателей судов, но они же тоже судьи.


Есть еще очень важное отступление от принципа несменяемости судей, которое касается абсолютно всех, абсолютно всех судей. Ведь каждый судья назначается первый раз на должность на 3 года. Все. Через этот срок он должен назначаться повторно. Это полностью, полностью искажает этот принцип, конституционный принцип. На 3 года назначают не какие-то высшие судейские начальники, назначает президент. Назначение судей везде осуществляется президентом. Чтобы сработала самостоятельность судебной власти, не должно быть повторного назначения, зависящего от президентской власти, но когда судья назначается на 3 года, он потом повторно опять назначается президентом. Значит, просто его оценят. Конечно, его оценит и начальство судебное, если оно не захочет его дальше иметь, оно его не представит президенту. Здесь два этапа, которые одинаково не безразличны для будущего назначения.



Кристина Горелик: Ася Белоусова беседовала с профессором, доктором юридических наук Тамарой Морщаковой о концепции судебной реформы в России.


Таким образом, все зависит от политической воли одного человека. Захочет президент, чтобы либеральная судебная реформа состоялась - будут созданы для этого все предпосылки, не захочет - судебная реформа провалится. Несмотря на большое достижение – закрепления основных положений либеральной концепции судебной реформы в Конституции РФ, на практике механизмы, по которым и должно осуществляться право судие, не работают. Отсюда и незаконные судебные приговоры, недостаточная эффективность работы суда присяжных, не искорененная коррупция в судебной системе, зависимость судей от председателя суда, зависимость судей от судебного начальства, от российских властей.



Тамара Морщакова: И вместо того, чтобы ликвидировать причины подлинных неполадок в судебной системе, а это была цель концепции судебной реформы, мы, как говоримся, наступаем на старые грабли. Потому что это все на самом деле Россия проходила давно, в советские времена, все это у нас было. И требование ограничить судебную независимость, и требование иметь подотчетных судей, и требование защищать именно таким образом интересы потерпевших, и отстаивание преимуществ, скажем, нынешнего, существующего у нас порядка проверки судебных решений перед апелляционным порядком – это все было, и все не дало никаких результатов. Именно поэтому родилась концепция судебной реформы, именно поэтому была признана социальная обоснованность этих преобразований в судебной системе. Ну, история не учит.



Кристина Горелик: Поэтому сегодня в России возможны такие судебные процессы, которые правозащитники называют политическими. Возможно оправдание судом присяжных убийц иностранных граждан с так называемой неславянской внешностью? Возможно игнорирование судом в гражданских процессах интересов простых граждан, выступающих против своих более богатых соотечественников?


К 15-летнему юбилею концепции судебной реформы корреспонденты Радио Свобода подготовили серию репортажей из регионов о показательных процессах, характеризующих сегодня судебную систему в России.


Сначала о таких судебных процессах, которые правозащитники называют политическими.


25 октября исполнится три года со дня ареста Михаила Ходорковского. Суд над бизнесменом стал самым громким за последние десятилетия в России. И почти никто не сомневается в том, что это был политический процесс. Подробнее об этом деле слушайте в программе Марьяны Торочешниковой в этот понедельник в 13 часов.


А другой процесс, менее известный широкой публике, но от этого не менее значимый, который тоже характеризует судебную систему в России, состоялся в Нижегородской суде. В результате было закрыто Общество российско-чеченской дружбы. Исполнительный директор общества Станислав Дмитриевский уже преследовался властями за публикацию на страницах газеты «Правозащита» обращений Ахмеда Закаева и Аслана Масхадова к россиянам и Европарламенту с просьбой о мирном урегулировании конфликта в Чечне. Дмитриевского обвинили в разжигании межнациональной розни, в феврале этого года он был признан виновным и осужден на 2 года лишения свободы условно.


А 9 октября прокурор Нижегородской области Владимир Демидов обратился в суд с просьбой о ликвидации самой организации. Организацию ликвидировали по нескольким основаниям, главные из них – организация не только не отмежевалась от своего руководителя, обвиненного ранее в экстремистских действиях, но и продолжала работать под его руководством, что запрещает уже новый закон об неправительственных организациях.


Станислав Дмитриевский уверен, что указ о закрытии его организации был спущен сверху из кремлевской администрации.



Станислав Дмитриевский: То есть исковое заявление подписывается прокурором области 9-го числа, октября, в этот же день в 7 часов вечера прокурор отдела на служебной машине приезжает домой к моей маме, чтобы вручить мне это постановление. То есть спешка крайняя. Я не думаю, что вдруг прокурора области Демидова осенило, и он срочно решился это сделать, денек бы мог и подождать или два. В прошлом году подобного рода процесс тянулся больше полугода. Сейчас все сделано в два дня, очень быстро, все очень торопились, судья очень торопился, все ходатайства об отложении дела мотивированы, ходатайства, я подчеркиваю, были отклонены. Это о чем-то говорит. Ну, а потом посмотрите на фон, который мы сейчас видим в стране. Я думаю, в картинку эту все очень укладывается: то, что обвинен практически в пособничестве Басаеву редактор чеченского общества Тимур Алиев в известном фильме, прошедшем на НТВ, ОВКБ ООН в Ингушетии обвиняется в шпионаже, Датский совет по беженцам обвиняется в пособничестве боевикам, продолжаются попытки ликвидировать чеченский комитет национального спасения, начались попытки ликвидировать ингушские организации и нашу, Магомеда Муцольгова, который занимается насильственными исчезновениями в Ингушетии. И все это очень быстро, и все это в один момент. Ну, не говоря уже о том, что вся эта волна началась с убийства Ани Политковской. Я думаю, что это как минимум очень устойчивая тенденция.



Кристина Горелик: Ну, а кто именно, вы можете сказать или нет, или предполагаете хотя бы?



Станислав Дмитриевский: Кто именно может стоять за этой тенденцией? Я думаю, что за этой тенденцией могут стоять люди в Кремле, безусловно. В какой-то степени это связано с приближающимися выборами, с проблемой 2008 года и с всякими прочими подобными вещами. Я думаю, что это выгодно Кремлю или каким-то отдельным партиям в Кремле, где сейчас явно идет борьба за власть, за влияние, за решение проблемы 2008.



Кристина Горелик: Если Станислава Дмитриевского, напечатавшего обращения чеченских сепаратистов, признали виновным в разжигании межнациональной розни, то молодых людей, убивающих из чувства национальной ненависти, суд виновными не признает. Так во вторник присяжные вынесли оправдательный вердикт обвиняемым по делу об убийстве в Санкт-Петербурге вьетнамского студента Ву Ань Туана. Присяжные сочли, что вина подсудимых не была доказана в ходе судебного следствия. Кроме того, по другим эпизодам с многих подсудимых был снят экстремистский мотив совершенного ими преступления. Все обвиняемые, а это 17 человек, были освобождены из-под стражи в зале суда.


Ву Ань Туан, студент Санкт-Петербургского государственного технического университета, был убит два года назад в результате нападения группы подростков. Студент получил 37 колото-резаных ранений. Эта же группа подростков обвинялась и в нападениях на граждан Ганы, Азербайджана, Палестинской автономии и Китая.


В северной столице это уже третье за последний год оправдание судом обвиняемых в убийствах, совершенных на почве национальной ненависти.


Ранее суды Санкт-Петербурга уже признавали недоказанными убийства из чувства национальной ненависти 9-летней таджикской девочки, а также конголезского студента Ролана Эпосака.


Тем временем прокуратура Санкт-Петербурга расследует новое дело об убийстве иностранца - 25 сентября в Петербурге был убит студент из Индии. Всего же с начала 2006 года в городе возбуждено 13 уголовных дел по фактам проявлений политического и религиозного экстремизма, а также этнического сепаратизма, сообщается в петербургской прокуратуре.


В Ульяновске в этот четверг был оглашен приговор 56-летнему безработному Владимиру Вострягову. Это одно из немногих дел в России об антисемитизме, доведенное до обвинительного приговора. Правда, за разжигание ненависти и вражды, унижение человеческого достоинства по признаку национальности и отношения к религии Вострягов получил… полтора года условно. За судебным процессом в течение месяца следил корреспондент Радио Свобода в Ульяновске Сергей Гогин.



Сергей Гогин: Уголовное дело против Владимира Вострягова было возбуждено прокуратурой в марте этого года по заявлению руководства еврейского культурно-просветительского общества «Шалом» и помощника губернатора области Татьяны Сергеевой. Поводом для заявления стали газеты и брошюры, которые подсудимый издавал тиражом от 500 до 1000 экземпляров и сам распространял. Номера своей газеты «Весть» он снабжал эпиграфом: «Иудеи – это такая среда человеческого бытия, из которой произрастают все преступления мира». В той же газете Вострягов пишет: «Знайте! Завет «Не убий» дан для своих, евреи – чужие и завет на них не распространяется». В своих печатных трудах Вострягов называет евреев «детьми дьявола», «нечистью» и другими, еще более оскорбительными словами, воспроизводить которые здесь вряд ли уместно.


Как рассказывает заместитель председателя Еврейской национально-культурной автономии Валерий Рогацкин, еврейская община, как правило, не реагирует на антисемитские выпады, но газеты Вострягова попали в общинный центр на следующий день после резни в московской синагоге. Посовещавшись, руководство общины обратилось в прокуратуру, поскольку на фоне московского инцидента, объясняет Рогацкин, труды Вострягова воспринимались как призывы к насилию.



Валерий Рогацкин: Дело же не в евреях. Я думаю, Кондопога очень многих научила, как к этому относиться. Вот этих провокаторов мелких, их же везде, они рассеяны. Сегодня евреи, завтра они азербайджанцев позовут бить, послезавтра армян и так далее.



Сергей Гогин: Сам Вострягов настаивает, что во фразе «заповедь "не убий" к евреям не относится» нет призыва к насилию.



Владимир Вострягов: Во-первых, не убий, фраза «не убий», взята в кавычки, библейские понятия этой фразы именно духовные. Значит, если я, допустим, не могу убить кого-то, то словом я могу его, пожалуйста, доказывать, что они нехорошие люди, что им необходимо исправить свое поведение, миропонимание и относится к другим людям, неевреям, с любовью.



Сергей Гогин: Вострягова защищал адвокат по назначению и три общественных защитника. Один из них – Сергей Серюбин – ранее обвинялся в разжигании национальной и религиозной вражды за свои антисемитские публикации в газете «Православный Симбирск», которую он редактировал. Дело тогда не дошло до суда, потому что из материалов следствия таинственным образом исчезло постановление о возбуждении уголовного дела.


Получив статус защитника, Серюбин первым делом заявил отвод судье Сергею Сайдяшеву, посчитав его фамилию недостаточно русской. Ходатайство было отклонено как безосновательное.


Выступления Вострягова и его общественных защитников изобиловали ссылками на авторов, известных антисемитскими взглядами, и на Библию, правда, на несуществующие или искаженные стихи из нее. Дело Вострягова защитники пытались представить как идейную борьбу православия и иудаизма. «Вострягов – не экстремист, а просветитель русского народа, - заявил Сергей Серюбин, - поэтому, если вы судите Вострягова, судите все православие». Валерий Рогацкин расценил подобную аргументацию как неуместную попытку вовлечь суд в богословский диспут.


По поводу странного толкования Востряговым заповеди «не убий» руководитель еврейской общины сказал.



Валерий Рогацкин: Наша история, она же всегда начиналась с этого, начиналась с идеологических расхождений, кончалась крематориями. Мне кажется, и во власти даже существует какое-то снисходительное отношение к этим, а, там, сумасшедшие.



Сергей Гогин: Сомнения в психическом здоровье подсудимого возникали у многих, кто узнавал, что Вострягов объявил себя главой суверенного Русского Национального Государства, в состав которого он включил 50 областей России, не являющихся национальными автономиями, и объявил иудаизм на его территории вне закона. При этом Вострягов продолжает считать себя гражданином СССР и принципиально живет без российского паспорта. На этапе предварительного следствия он, как обвиняемый, прошел психиатрическую экспертизу и был признан вменяемым.


В последнем слове Вострягов не выказал ни малейшего раскаяния, а его речь была преисполнена пафосом ненависти.


Общественный защитник Серюбин настаивал, что Вострягов не виноват в разжигании вражды, потому как после его печатных выступлений не отмечено погромов и прочих массовых беспорядков, нет пострадавших. Но суд признал преступление Вострягова законченным, независимо от последствий. Говорит прокурор Михаил Балашов - он выступал в качестве государственного обвинителя.



Михаил Балашов: Если бы были последствия, ему вменялось бы и убийство, и все остальное. Принцип такой же, как бандитизм, кто-то создает банду, но не обязательно участвует в преступлении. То есть здесь изначально было необходимо, чтобы человек издал эти свои взгляды, довел их до кого-то, не он должен был кого-то убивать.



Сергей Гогин: Суд приговорил Вострягова к полутора годам лишения свободы, но, учитывая отсутствие судимостей, предпенсионный возраст и положительные характеристики с мест работы, постановил считать наказание условным. Сторонники подсудимого, называющие себя православными, объявили процесс над Востряговым политическим преследованием русского патриота и даже провели по этому поводу митинг. На судебных заседаниях постоянно присутствовала группа поддержки, в которой были замечены и люди со свастикой РНЕ. После оглашения приговора кто-то из сторонников подсудимого воскликнул: «Но есть и высший суд!». И вот с этим, пожалуй, можно согласиться.



Для Радио Свобода Сергей Гогин, Ульяновск



Кристина Горелик: Политические процессы и процессы над экстремистами все-таки выходят за рамки обычного судопроизводства, и они привлекают к себе внимание общественности, правозащитников больше, нежели несправедливость по отношению к отдельно взятому простому человеку, защищающему свои права в суде. А таких людей в судах - подавляющее большинство. О том, как пенсионерка судилась с банкиром, и что из этого вышло, рассказывает Лада Леденева, Пятигорск.



Лада Леденева: В отличие от своих сверстниц, 82-летняя пятигорчанка Марина Потапова любопытством не отличается и на лавочке во дворе не сидит. О том, кто купил квартиру этажом выше, узнала лишь тогда, когда соседи сверху затеяли ремонт. Они стучали и ломали стены, а в квартире Марины Васильевны трескался потолок, сыпалась плитка и гармошкой складывались перегородки.



Марина Потапова: Посмотрите, вот стена разрушена, пожалуйста, это покривилось, вот это стена, которая треугольником отходила, она вся потрескана, там пять трещин. Я плохо сейчас вижу, а это определил и фотографировал судмедэксперт. Да, у меня есть экспертиза, вот, на столе, последняя даже. Да, да, в результате строительства.



Лада Леденева: Как оказалось, квартира № 24 по улице Орджоникидзе, 4, приобрел служащий одного из пятигорских банков Василий Жихарев. Добровольно возместить ущерб пенсионерке, ветерану войны и вдове ветерана, трижды кавалера Ордена Красной звезды, он отказался. Тогда Марина Васильевна обратилась в суд, который растянулся на два с половиной года.



Марина Потапова: Если 2 года 8 месяцев идет суд, как? Деньги дает. Потому что у меня денег нет. Всех оплачивает, я знаю это, у кого деньги, у того и правда. У меня их нет. Причем эту квартиру он отремонтировал за счет банка, банк как раз ремонтировал. Я жаловалась все время, у меня вот такая папка, я сейчас вам ее не могу достать, два килограмма я бумаг исписала.



Лада Леденева: Ситуацию комментирует правозащитник, эксперт всероссийского движения «За права человека» Александр Жогло.



Александр Жогло: Могу сказать однозначно, гражданское дело по иску Потаповой Марины Васильевны к Жихареву Василию Ивановичу затягивается по вине судьи Пятигорского городского суда Омельченко Виктории Вельяминовны. Лично в моем присутствии 3 марта 2006 года Омельченко, в нарушении всех прав человека, в течение часа консультировала адвоката Жихарева Амбросова Константина. На основании какого ходатайства она вынесла определение от 3 марта, нам не известно до сих пор. Фактически издевалась над человеком, на просьбу ветерана войны выдать ей протоколы судебных заседаний, сказала: «Не дам!» Полагаю, что в неправомерных действиях судья Омельченко усматривается состав преступления.



Лада Леденева: Не выдержав издевательств, Марина Потапова попала в больницу. Тем временем защита банкира утверждала, что когда-то квартиру потерпевшей заливали прежние соседи сверху, однако старое сырое пятнышко заметно лишь у трубы в коридоре, а плитка осыпалась в ванной, стена сложилась на кухне, потолок треснул в комнате. Решив, что может попросту не дожить до решения суда, женщина начала ремонт в своей квартире самостоятельно. Строители дали свое заключение.



Строитель: Видимо, когда разбивали кирпичи, стенки ломал, вся штукатурка старая, которой была поштукатурены панели, от вибрации она вся отслоилась. Просто она сейчас не видна. А вот сейчас заденьте вон трещину, она вся посыпится и будет голая панель.



Лада Леденева: Получить комментарий Василия Жихарева по этому делу мне не удалось, в квартире по улице Орджоникидзе он не живет и редко там появляется. По словам Александра Жогло, банкир приобрел ее для бывшей жены. Марина Потапова предполагает…



Марина Потапова: Он уже четвертую квартиру покупает. Он говорит, это внучке покупает квартиру.



Лада Леденева: Пока этот материал готовился к эфиру, суд вынес решение в пользу Марины Потаповой, взыскав с ответчика 6 тысяч рублей - сумму, за которую можно купить, к примеру, недорогую межкомнатную дверь.



Для Радио Свобода Лада Леденева, Пятигорск



Кристина Горелик: Независимость, неподкупность и беспристрастность судей, рассматривающих дела, были заявлены в концепции судебной реформы в качестве основных критериев для осуществления судебной реформы в России. Концепция была принята 15 лет назад. Многие ее положения не осуществлены до сих пор. Среди них – и самые главные.


Мало иметь судей, беспристрастно и справедливо выносящих приговоры, – нужно, чтобы законы были соответствующие. Ведь судья выносит решение, руководствуясь, прежде всего, законом.


Закон о неправительственных организациях вступил в силу в апреле этого года. В октябре в России вынуждены временно прекратить свою работу некоторые международные правозащитные организации, такие как Human Rights Wotch , Amnesty International , «Врачи без границ». Поскольку не смогли вовремя, то есть до 18 октября, пройти государственную перерегистрацию. Вообще из нескольких сот иностранных неправительственных организаций, действующих на территории России, перерегистрацию прошли только 108. Остальные не могут продолжить свою деятельность, пока их документы рассматривает Федеральная регистрационная служба.


Московская Хельсинская группа пока активно работает, но если по российским законам, организация вдруг не сможет выполнять свои функции, то, как заявляет глава Московской Хельсинской группы Людмила Алексеева, они перейдут на нелегальное положение, опыт уже есть. О том, чем сейчас занимается Московская Хельсинская группа, Людмила Алексеева беседует с исполнительный директором организации Ниной Таганкиной.



Людмила Алексеева: МХГ - старейшее из ныне действующих в России правозащитных организаций. Она была создана 1976 году, то есть 30 лет назад, еще в советские времена, и имеет международную известность. Это, конечно, налагает особые обязательства на эту организацию и перед правозащитным сообществом, и перед гражданским обществом, и перед всей страной. Как оправдывает эти высокие ожидания Московская Хельсинская группа? Чем она занимается сейчас, в современной России?



Нина Таганкина: Одно из основных – это направление по развитию и укреплению регионального правозащитного движения, то есть мы работаем с региональными правозащитными организациями и способствуем именно развитию провинциального регионального правозащитного движения.



Людмила Алексеева: Что для этого делает Московская Хельсинская группа?



Нина Таганкина: В первую очередь, естественно, у нас была образовательная программа для всех активистов и лидеров региональных правозащитных организаций. Мы проводили ряд просветительских образовательных семинаров в области прав человека с тем, чтобы они могли оказывать у себя в регионах практическую, эффективную правовую помощь для граждан. И на сегодня у нас уже существует целая сеть вот таких региональных организаций, которые и принимают граждан, бесплатно готовят какие-то документы по обращениям в органы государственной власти, в органы местного самоуправления и в случае, если есть необходимость представления интересов граждан в суде, то представляют их интересы.



Людмила Алексеева: Как широка сейчас сеть правозащитных организаций, способных оказать гражданам бесплатную юридическую помощь?



Нина Таганкина: Консультации оказывают практически все правозащитные организации во всех 88 субъектах, но эффективность этой помощи, естественно, разная. Где-то, порядка в 32 субъектах Российской Федерации вот эта помощь оказывается на достаточно высоком уровне.



Людмила Алексеева: А чем еще занимается Московская Хельсинская группа?



Нина Таганкина: Существует сеть региональных правозащитных организаций, которые занимаются мониторингом соблюдения прав человека у себя в регионе. Мы получаем от них такие доклады и делаем уже сводный доклад в целом о ситуации с соблюдением прав человека в российских регионах. Этот ежегодный доклад мы издаем и, естественно, цель не просто его издать, но и довести информацию о нарушениях прав человека до граждан и до власти, не только для ознакомления власти с этими фактами нарушений прав человека, но и оказываем влияние и давление на власть, чтобы она приняла изменения. И вот одно из направлений деятельности, которое вытекает из того, что необходимо с властью вести диалог – это по развитию различных форм и механизмов взаимодействия с властью. Это не только наши обращения, заявления в адрес высших чинов власти, федерального и местного уровня, но это различные формы дискуссий, круглых столов, это создание общественных советов при государственных органах власти. В качестве примера можно привести Совет при президенте Российской Федерации, который в том числе занимается вопросами прав человека, это Общественный совет при министре юстиции, который занимался общественным контролем в местах лишения свободы, и по аналогии этих общественных советов создаются подобные общественные советы уже на уровне регионов. Так существуют комиссии по правам человека при губернаторах или при президентах республики. На сегодня уже порядка 22 общественных советов создано при управлениях исполнения наказаний в регионах, которые осуществляют визиты в колонии и контролируют условия содержания заключенных в колониях, выявляют факты нарушений со стороны администрации по отношению к заключенным.



Людмила Алексеева: Почему правозащитников именно места лишения свободы интересуют?



Нина Таганкина: Это закрытые учреждения и общественность туда не может попасть просто. Для того чтобы все-таки общество имело возможность знать, что там происходит, какие условия содержания, какие нарушения встречаются, то вот мы заинтересованы в первую очередь именно развитием общественного контроля в местах лишения свободы. К сожалению, на сегодня нет пока закона об общественном контроле, хотя в первом чтении этот проект принят, и вот, чтобы такие законодательные, нормативно-правовые акты были приняты, мы занимаемся еще и лоббированием по принятию новых законов.



Людмила Алексеева: А образовательные программы продолжаются?



Нина Таганкина: Правозащитники практически все уже обучены нами. Мы теперь пошли дальше, мы на сегодня реализуем программы среди сотрудников аппаратов уполномоченных по правам человека в регионах, это новый институт и поэтому туда приходят люди, которые далеки от понимания концепции прав человека. Поэтому мы стараемся сейчас тот опыт, наш интеллектуальный ресурс, накопленный в правозащитном движении, и передать для сотрудников региональных аппаратов.



Людмила Алексеева: Вы ведете только образовательные программы или каким-то образом вмешиваетесь непосредственно в случаях нарушений прав человека в регионах?



Нина Таганкина: Бывают такие случаи, когда необходимо экстренное вмешательство правозащитников в эти ситуации и поэтому мы развиваем еще такую форму реагирования, как независимые общественные расследования массовых и грубых нарушений прав человека.



Людмила Алексеева: Например, как в Благовещенске.



Нина Таганкина: Да, да, вот этот первый опыт был в декабре 2004 года в Благовещенском районе, впервые выезжали туда правозащитники, которые вели прием непосредственно потерпевших. Благодаря вот этому вмешательству и удалось все-таки возбудить уголовное дело против тех милиционеров, которые допустили применение физического насилия, силы по отношению к мирным граждан, в отношении прокуратур заставили возбудить уголовное дело, потому что они не принимали заявления от потерпевших. На сегодня у нас уже порядка 10 таких расследований, как массовых нарушений прав человека, так и локальных по отношению, например, к конкретным лицам, в первую очередь это преследования правозащитников.



Людмила Алексеева: Сейчас вступил в силу новый закон о некоммерческих общественных организациях. Этот закон ставит их под столь жесткий контроль государства, что это грозит самому факту их существования. Чем вы объясняете появление такого закона?



Нина Таганкина: Со стороны государства ужесточен контроль и надзор за деятельностью общественных организаций в целом, но и, как мы считаем, в первую очередь он нацелен именно на правозащитное движение, то есть на организации, занимающиеся защитой прав человека. Потому что власти не очень удобно выслушивать со стороны правозащитников нелестные отзывы о ней, что там где-то что-то нарушается, тут не соблюдаются права человека. Правозащитные организации организуют различные массовые мероприятия, когда, например, выгоняют из общежитий людей и лишают полностью жилья. Власть предпринимает усилия, чтобы такие организации были ликвидированы. Внесли изменение соответствующее в закон об общественных объединениях, и организации поставлены уже в новые условия отчетности перед государством и очень многие организации правозащитные, как нам думается, будут испытывать большие трудности в этом плане.



Людмила Алексеева: Что в этих условиях может сделать Московская Хельсинская группа для своих партнеров в регионах?



Нина Таганкина: Кроме образовательной программы для правозащитников, как выжить в этих условиях и как научиться все-таки работать с властью в этих условиях, мы будем вести мониторинговые исследования по правоприменению этого закона, то есть нарушений со стороны государства права на свободу объединения и давление на правозащитные организации. Мы будем тоже организовывать такие независимые общественные расследования и помогать выстоять региональным организациям в этих условиях и не только выжить, но и создать новые организации, разработать какие-то новые механизмы взаимодействия с властью все-таки, потому что без этого нельзя, улучшить ситуацию с правами человека.



Людмила Алексеева: Настали трудные времена не только для правозащитного сообщества, но для всего гражданского общества. Власть стремится, если не уничтожить его, то поставить под полный свой контроль, лишить самостоятельности. В такое время особенно важен опыт выживания, имеющийся у Московской Хельсинской группы, ведь она пережила тяжелые для любой независимой общественной организации советские времена. Теперь этот опыт должен стать общим достоянием всех некоммерческих общественных организаций.



Кристина Горелик: Это была рубрика Людмилы Алексеевой. На этом мы завершаем программу «Дорога Свободы».