Несколько недель назад в одном из западных изданий вышла статья под заголовком "Россия возвращается в темные века". В тексте перечисляются акты вандализма, совершенные членами радикальной православной группы "Божья воля", – в частности, разрушение барельефа Мефистофеля в Санкт-Петербурге, а ранее – скульптур Вадима Сидура на выставке в Манеже. Помимо этого, статья ставит акцент на безнаказанности вандалов, которая свидетельствует как минимум о снисходительном отношении государства к подобным выходкам, если не об их негласном санкционировании.
Еще одним фактором, который, по мнению журналистки Фионы Кларк, может свидетельствовать о том, что Россия способна удариться в религиозное мракобесие, стал факт того, что пациентам московских больниц стали выдавать параллельно с медицинскими документами методичку "Полезные советы по укреплению семейных отношений". "Женщине лучше не будить в мужчине "зверя", умение жены быть второй – это самая большая ценность в ней для мужчины". "Всякий муж желает быть главой семьи, потому что это его предназначение от Бога", – говорится в этом тексте.
Некоторые радикальные аналитики провозглашают, что в России уже сейчас сформировалось общество, пропитанное религиозным фундаментализмом едва ли не меньше, чем "Исламское государство". Однако, на мой взгляд, здесь важно не увлечься внешними проявлениями, проводя различие между политикой государства и отношением населения к религии.
Во-первых, вот достаточно банальный, но, к сожалению, до сих пор известный далеко не каждому журналисту тезис – вера бывает разной. Даже в официальной Русской православной церкви еще сохранились течения "интеллектуалов": людей, пришедших к вере сознательно, чаще всего в советские годы, на фоне гонений, или в самом начале свободных 90-х. Большинство из них относится к либеральной интеллигенции перестроечной поры. Эти люди прекрасно знают суть вероучения, чаще всего хорошо образованны, поэтому четко умеют отличать современную уродливую российскую идеологию, сформированную в том числе с помощью религии, от собственно христианства. Интересно, что подобные люди встречаются как среди мирян, так и среди духовенства. Среди этих людей немало талантливых богословов, историков и специалистов по увековечиванию памяти репрессированных. Теперь они образуют скорее круг "церковных диссидентов": со-верующие обычно клеймят их "либералами", хотя на практике взгляды таких людей могут быть консервативными.
Еще одной группой "искренне верующих" являются люди попроще, чаще всего не имеющие основательного светского или духовного образования, но при этом активно вовлеченные в церковную жизнь: в дела милосердия, социальную работу либо всего лишь строго придерживающиеся православных канонов в повседневной жизни. Их вера, возможно, не столь глубоко осознанна, как у первой категории, однако вовлеченность этих людей в практики "бытового христианства" – нежданная защита от того, чтобы удариться в агрессию по отношению к внешнему миру. Такие люди чаще всего не политизированы, не воинственны, избегают отношений с государством. При этом первая и вторая группа могут частично пересекаться, а главное – обе они являются достаточно немногочисленными.
Православные фундаменталисты и истовые "обрядоверцы" в России, безусловно, тоже существуют, однако и их процент сравнительно невелик. Всего же среди россиян, по данным социологических опросов, не более 4% воцерковленных православных. Большинство ходит в церковь только по праздникам, не знает содержания христианского вероучения и не собирается менять свою жизнь под воздействием православных канонов. Для таких людей официальная церковь играет сегодня примерно ту же роль, какую играла КПСС во времена застоя.
Церковь воспринимается
как важный государствообразующий элемент, как основа национальной идентичности и, следовательно, ментальная защита от "деструктивного внешнего влияния"
К заявлениям высокопоставленных церковных иерархов "путинское большинство" чаще всего не относится всерьез. Если в "светскую" телепропаганду многие люди, в отличие от брежневских времен, верят вполне искренне и воодушевленно, то к речам "церковников" относятся снисходительно. Такие люди готовы лояльно относиться к Русской православной церкви, когда та, в их понимании, "защищает русскую идентичность от агрессии бездуховного Запада". Они искренне гордятся, когда патриарх Кирилл громогласно заявляет об исключительности и особой духовности русского народа, однако тех же самых людей очень раздражает, когда им пытаются запретить аборты или "гражданские браки" (неоформленное юридически совместное проживание).
Говорить о "подчиненной роли женщин" в российском обществе тоже достаточно сложно. Для реализации этой установки на практике необходимо перестраивать традицию социальных ролей как у мужчин, так и у женщин. Проще говоря, в России – слишком большой для традиционного общества процент мужского инфантилизма. Вспомним образ изможденной советской женщины, работающей на трех работах и параллельно ругающей мужа-неудачника или мужа-алкоголика. Конечно, примеров мужей-тиранов и домашнего насилия тоже можно найти достаточно, однако в целом современная Россия, к счастью, еще очень далека от идеалов "домостроя". Да и вообще сложно говорить о "подчиненной" роли женщины в стране с большим количеством матерей-одиночек.
Однако при этом сам факт необходимости ведущей роли православия "путинским большинством" под сомнение не ставится. Церковь воспринимается как важный государствообразующий элемент, как основа национальной идентичности и, следовательно, ментальная защита от "деструктивного внешнего влияния". Именно потому ее привилегии и безнаказанность сторонниками власти не оспариваются.
Такие люди готовы даже одобрять совершенные церковными радикалами акты вандализма – но не потому, что уничтожаемые произведения искусства способны оскорбить их "религиозные чувства", а лишь потому, что "так надо". Этот же принцип – что "так было нужно" – брался на вооружение, когда речь шла об уничтожении продуктов или о том, что "российских войск нет в Донбассе". Многие искренне верят, что если не "отстаивать свою идентичность" даже такими дикими способами, на смену придет "развращенная Гейропа" или "жестокая Америка".
Российскому обществу еще далеко до состояния "Исламского государства". Убивать или умирать за "духовные скрепы" готовы единицы. Однако, как справедливо заметил в "Новой газете" Александр Рубцов, "сейчас конфликт фундаментализма с современностью становится знаком времени: террор, угроза ядерного шантажа, беженцы. И вот Россия в гигантской миниатюре начинает воспроизводить внутри себя этот конфликт с мутной архаикой, всплывающей будто вовсе из другого времени, в другом измерении".
В самом деле, превращение христианства в воинственный религиозный фундаментализм, пусть даже формальное, придуманное для поддержания неясной "госидеологии" и не менее мутных "скреп", может пробудить точно такой же фундаментализм на основе ислама – но уже вполне настоящий и гораздо более масштабный. Обозначая поведение религиозных радикалов как норму, власть открывает такой ящик Пандоры, из которого Россия вряд ли сможет в ближайшие годы выбраться.
Ксения Кириллова – журналист, бывший корреспондент "Новой газеты" (Екатеринбург), живет в США