Россия перестанет использовать ракеты "Союз-ФГ" и перейдет на другую модификацию носителей с 2019 года. Отказ произошел после аварии, которая случилась 11 октября 2018 года на космодроме Байконур. Это был первый аварийный запуск пилотируемой миссии на "Союзе" за 35 лет. Космонавты выжили, а позже выяснилось, что крушение случилось из-за сбоя в работе датчика, сигнализирующего о разделении первой и второй ступеней носителя. Для выведения "Союз МС-10" на орбиту использовалась ракета-носитель "Союз-ФГ". Ракеты "Союз" собирают в Самаре на одном из крупнейших предприятий российской ракетно-космической отрасли – РКЦ "Прогресс". Сразу после аварии на заводе началась внутренняя проверка.
Корреспонденты телеканала "Настоящее Время" поговорили с сотрудниками "Прогресса" о том, как на предприятии, где трудится около 15 тысяч человек, реагируют на неудачные запуски, зачем работникам запрещают носить мобильные телефоны, как развивается производство ракет и почему, несмотря на невысокий уровень заработной платы, они продолжают там работать.
Все герои статьи согласились говорить только на условиях анонимности. Собеседники жаловались на низкие зарплаты, но отказывались рассказать, сколько они получают ежемесячно. Размер вознаграждения назвал только один бывший сотрудник. Достоверных сведений о зарплатах в РКЦ "Прогресс" в открытых источниках "Настоящему Времени" обнаружить не удалось.
"Везешь документы с мужиком с пистолетом". Николай, 35 лет
Я пришел на ЦСКБ (здесь и далее работники РКЦ "Прогресс" используют старое, более привычное название "Центральное специализированное конструкторское бюро", от него отказались в 2014 году. – НВ) после аэрокосмического университета. После кризиса 2008 года оказалось, что работа на государственном предприятии – это не так уж плохо, какая-никакая стабильность на фоне общей стагнации. Поэтому выпускники СГАУ (Самарского государственного аэрокосмического университета) быстро проторили дорожку в отделы. Сперва я пришел на практику, понял, что справляюсь, а затем устроился на постоянку.
Уже во время стажировки удивил царивший тогда "совок". В конструкторских и проектных подразделениях в большом количестве стояли кульманы (специальная чертежная доска. – НВ).
Электронного документооборота практически не было, документы делались сперва на бумаге, потом с нее делали кальку, потом синьку, потом книжки сдавались в архив. Взять книгу другого отдела можно было только через архив. В первые недели удивило, что во многих отделах прямо бухали: с застольем, водкой, отмечая дни рождения.
В скором времени ситуация поменялась к лучшему: кульманы исчезли отовсюду, уступив место хорошим и мощным компьютерам, появилась достаточно толковая и вменяемая PDM-система, а смена поколений свела на нет массовые застолья. Я давно таких не встречал уже в отделах. Все-таки у нового поколения в этом плане западное мышление: на работе – работа, а алкоголь – в барах.
С повышениями в должности почти во всех подразделениях система максимально прозрачная: через год аттестация на третью категорию, еще через год – на вторую, потом три года до первой категории, а дальше 5 лет до ведущего инженера-конструктора. По такой системе 80% двигается. Более активных и талантливых могут подавать на аттестацию чуть раньше или назначать на небольшие руководящие должности. Такое встречается, и чаще всего это действительно достойные люди.
Две самые мешающие мне вещи – бюрократия и режим. Это пережитки прошлого, немыслимые в XXI веке, но никто, кажется, этого не понимает. Бюрократия между отделами в целом терпимая, но когда доходишь до военных заказчиков, остатки адекватности испаряются.
Их работа устроена катастрофически неудобно. Военные работают по три часа в день. И то, один день в неделю у них для договоров. А с ними надо согласовывать 70% всей документации, на секундочку. Представьте, в разгаре какая-то тема, отделов десять одновременно выпускают документы и пытаются влезть в это бутылочное горлышко.
В приемной у военных заказчиков – толпы. К одному как-то стояло при мне человек двадцать. Люди занимают очередь с девяти утра, чтобы попасть на прием к двум дня. Все сидят в приемной и караулят свое место. Бывает, делают списки, которые сразу забиваются. Эти списки могут порвать, и тогда ты вообще потеряешь свою очередь. Бывает, чуть ли не до рукопашной доходит, когда люди пытаются разобраться со своими местами в очереди. Звучит дико, но это даже не утрировано, это все реальность, с которой мы сталкиваемся довольно часто. В итоге в день к военному представителю попадет три человека. Это идеальный вариант. А остальные вынуждены занимать очередь на завтра. К ним еще добавляются новые посетители, а сроки горят!
С режимом зачастую не легче. Если документ с грифом, его нельзя хранить на своем компьютере, только на отдельном, не подключенном к сети. Его нельзя хранить в электронной базе. Взять его можно только в особом архиве под пропуск.
Разработка и согласование такого документа проходит вне электронного документооборота и становится очень затруднительной. Чтобы поехать согласовывать такой документ к смежникам, нужно несколько часов оформлять его на вынос. Его проверяют, запаковывают, ставят штампы, потом надо идти через две проходные, где его еще регистрируют и проверяют. А если не успел до 17 часов вынести, то хана – надо идти к дежурному по предприятию, писать объяснительную, еще какие-то бумажки оформлять.
Если документ секретный, то в другой город ты его везешь с мужиком с пистолетом. Бред полный! Ну и из-за всего этого на предприятии запрещены сотовые, что опять-таки для человека XXI века нонсенс. Еще работникам официальным приказом запретили указывать свое место работы в соцсетях, даже рассказывать о нем. Например, не все мои знакомые знают, что такое "Прогресс".
Революционных изменений особо не было, скорее эволюционные. Постепенно меняют технику на более новую и продуктивную. Это идет достаточно планомерно, поэтому воспринимаешь как само собой разумеющееся. Как-то к приезду то ли Путина, то ли Медведева резко отделали один из корпусов. Буквально за неделю облицевали, вроде даже перила из старых страшных на новые глянцевые заменили.
После пары неудач с аппаратами мы проиграли несколько конкурсов московским компаниям. В кулуарах говорят про некое таинственное московское лобби и заговоры, но на самом деле все просто: предприятие не лажает – заказы идут, предприятие лажает – возникают сложности. Даже с теми же ракетами-носителями, где у нас конкурентов, в общем-то, и нет по сравнению с рынком космических аппаратов, периодически появляются какие-то чужие проекты, из которых кто-то может "выстрелить". И не себе в ногу. Поэтому никто не задирает нос, все прекрасно понимают, что в конкурентной борьбе нельзя выиграть окончательно – это ежедневная битва, в которой нужно постоянно находить новые ходы.
После неудачных пусков мне часто пишут – все же быстро в новостях разлетается. Интересуются, что, как, почему, что с нами теперь будет. Когда была авария с "Союз МС-10", я пришел к ведущим конструкторам по ракетам-носителям в тот же день. Они стояли, схватившись за головы. Переживали сильно, говорили, что такой провал может вообще стоить будущего предприятию. Довольно быстро пошла информация, что виноват не "Прогресс", а сборщики на Байконуре, и все выдохнули.
Среднестатистическим пользователям соцсетей не объяснишь всех нюансов, для них любая неудача ракеты-носителя превращает ее в объект для саркастичных мемов. "Союз" становится синонимом неудачи, аляповатости, как наша сборная по футболу в неудачные периоды. Говорят: "А, ты работаешь на том предприятии, где ракеты падают!" – и твои лекции получасовые никто не будет слушать.
Я сам много времени провожу на либерально настроенных пабликах, но когда был запуск на Восточном, они повели себя непрофессионально. Им хотелось показать, что в стране в очередной раз проблемы, и приплели новость про железку как факт того, что пуск неудачный вышел. Обидно было невероятно: многие люди на это клюнули и завели песню, типа все плохо, отрасль в ж**е.
Когда был пуск с Восточного, реально полстраны следило за происходящим. И было все, как в хорошем кино: эпичная задумка, реализация, внезапные трудности и проблемы в день пуска при президенте и эффектное и героическое их разрешение, успешный запуск на следующий день. Конечно, ощущалось, что ты тесно связан с главным инфоповодом, с будущим страны. На следующий день после того пуска я увидел граффити с Гагариным и подписью "Юра, мы всё наверстаем" – в противовес обычному "Юра, мы всё про**али". Это было потрясающее чувство, что ты причастен к этой огромной победе, вылившейся в эмоциональный подъем миллионов людей.
Как-то побывал в головном НИИ Минобороны. Отвратительное впечатление осталось: все грязно, обшарпанно, колхозно. Стены потрескавшиеся, лифты скрипучие, полы убитые, столы, как блокаду пережившие. Работники ходят, непонятно чем занимаются. С другой стороны, ЦНИИмаш (головное предприятие Роскосмоса в Королеве. – НВ) – там элитарней, чем у нас, все со вкусом, все новое, с режимом проще, там с мобильниками все спокойно ходят, а шмонают только документы, и то после недавнего скандала со шпионажем – проверяют, не несешь ли ты грифованных. Еда в столовых качественнее и дешевле.
Из самарских заводов слышал про "Авиакор" (предприятие расположено буквально через забор от ЦСКБ "Прогресс", сейчас выпускает в лучшем случае один самолет Ан-140 в год .– НВ): там вообще тлен и безысходность; и про "Авиаагрегат" (завод производит шасси для самолетов, входит в Ростех. – НВ): там платят лучше, компьютеризация обширная была лет на пять раньше нас. Они всячески выкручиваются на рынке: что-то перестают покупать, руководство ищет новые заказы, новые изделия, поэтому уверенно держатся. На основании этих наблюдений я бы наш завод поставил бы на середину, даже ближе к лучшим российским образцам государственных промышленных предприятий.
Сомневаюсь, что кто-то удовлетворен своей заработной платой. Всегда хочется стремиться к большему. Почему я не ухожу? Может, боязнь перемен. Вдруг на другом месте не получится и останешься без работы. Может, своего рода стокгольмский синдром: да, много чего не нравится, но работа не только высасывает соки, но и платит, заботится, привык уже к ней. Может, ощущение незавершенности: хочется уйти красиво, завершив некий логический цикл, достигнув определенного уровня знаний и умений.
"Я – элита среди грузчиков". Дмитрий, 33 года, сборщик
Мой отец работает в ЦСКБ, по его протекции туда попал и я. Первое, что вспоминается, – унылая атмосфера, полуразрушенные цеха. Видно, что этим никто не занимается. Но у меня были положительные эмоции. Я ездил на работу в метро: идешь с Юнгородка (станция самарского метро. – НВ) с толпой народа и слышишь краем уха, что кто-то из ЦСКБ обсуждает философию моделирования, точнее, ее недостатки. Я был молодым и наивным, мне был интересен этот новый мир.
В моей корочке написано, что я сборщик летательных аппаратов четвертого разряда. Я работал в цехе окончательной сборки. По факту занимался самыми последними действиями. Так и отработал пять лет. Это очень трудно, потому что нужно было постоянно пинать мастеров. В цехе у нас было несколько мастеров с пятым разрядом, и они уже были на уровне бригадиров. На самом деле этот разряд важен только для зарплаты, чтобы мастера могли выписывать себе побольше (денег). Продвижение доступно всегда, если общаться с мастерами близко. Я думаю, это везде так.
Моим рабочим местом был небольшой закуток, где хранились огромные изделия. Посредине стояли скамейки, стол мастера и обеденная зона. В свободное время читали книги, играли в домино и шахматы. В них, кстати, я подбивал играть. Старики рассказывали, что раньше они приходили на завод пораньше, чтобы сыграть друг с другом партию. Была еще сборная цеха по футболу, но я туда не ходил, потому что было много дел. Но вот сейчас бы пошел. Были и спортивные соревнования по старой доброй советской традиции.
Никаких задержек зарплаты вообще никогда не было. Срезали за косяки премию, но у нас оклад был. Там сложная система подсчета, сдельно-премиальная. Надо прибавить, что мы работали в бригаде и производительность делилась на коллектив, как и все косяки. Так что чего-то индивидуального не было. Чаще всего косяки вешали на самого старого, опытного. Он же и так много зарабатывает, а значит, его не будут сильно наказывать.
Если я работал сверхурочно каждый день с 8 до 16 часов и задерживался в выходные до обеда, то поднимал до 50 тысяч рублей. В 2010–2015 годы это были хорошие деньги. Я тогда даже решился взять квартиру в кредит и начал выплачивать его. Так зарабатывали в цехе, где я работал, в других зарплаты были меньше. Я, можно сказать, элита среди грузчиков.
Когда наши ракеты взлетают, то дух патриотизма очень силен на заводе. После падения "Союза" это странно звучит, но на самом деле "семерка" (ракета Р-7, на которой летал Юрий Гагарин. Основа современного "Союза". – НВ) – одна из самых качественных и надежных ракет, которая нам осталась от Королева. За пять лет моей работы я помню три аварийные ситуации. Одна из них была до запуска. В воронежском двигателе третьей ступени обнаружили неполадку на пусковой площадке. То есть ее пропустил наш завод на приемке. В первую очередь, это деморализация, во вторую – все хватаются за голову, потому что все изделия начинают возвращать обратно на проверку. Скорее всего, они будут в прекрасном состоянии, но это [проверку] нужно будет сделать по технологии.
Проверяющие комиссии до нас не доходили, на нашем участке все было нормально. Конечно, у всех падает настроение. Даже у тех, кто не особо причастен. Типа маляров, которые жалуются: "Мы красим эти ракеты, а эта краска все равно еще на запуске осыпается, что толку-то!"
С НАСА никакого сотрудничества не было заметно. Правда, в 90-е годы, как рассказывали старики, французы помогли. На космодром Куру (расположен во Французской Гвиане в северо-восточной части Южной Америки. – НВ) мы отправляли наши ракеты-носители, и есть такая байка: чтобы предприятие не загнулось, французы поставляли спирт высокого качества, наши мужики этот спирт пили и говорили: "Какой вкусный французский спирт!"
В космической отрасли у нас просто нет таких людей, как Илон Маск, потому что она государственная. Даже когда завод стал акционерным обществом. Такие личности возникают только тогда, когда есть амбициозные проекты. Государство [в США] взяло на себя проект "Шаттл", вложило в него денег, а он не выстрелил. Наши сделали аналогичный "Буран", он тоже не выстрелил. Нет никаких новых амбициозных проектов. Да, Восточный должен заменить Байконур. Он с этим справится, но не сразу. У нас есть космос, но пока мы – водители газелек до МКС.
Первопроходцем должно быть государство со своими бюджетами на оборонку. А частные компании, как SpaceX, уже используют доступные технологии и пытаются извлечь из этого прибыль. Маск не первопроходец. Он блеклая тень тех самых первых падений, неудач, рисков, которые несло государство.
Первое, что я бы поменял, – устройство профсоюза. Он работает по старой советской схеме, когда профсоюзная борьба была неактуальна. Сейчас в некоторых цехах очень мало зарабатывают, и было бы круто, если бы несколько цехов координировались и выбивали бы зарплату побольше. Это, скорее, не о ракетостроении, а о взаимодействии сотрудников.
Я уволился из-за режима работы: сверхурочные без выходных и выплата ипотеки. У меня просто случился нервный срыв. Обратился в психиатрическую клинику. Наблюдался, лечился. Сейчас восстанавливаюсь, но пришлось с завода уйти. Правда, если учитывать кредитные выплаты, зарплаты не хватало, поэтому случались даже голодные месяцы. Сейчас работаю в археологических экспедициях. Зимой хожу к психотерапевту, а квартиру сдаю.
Президент России Владимир Путин, гендиректор ЦСКБ "Прогресс" Александр Кирилин (третий слева) и губернатор Самарской области Николай Меркушкин (справа) во время визита в 2014 году
"Ощущаю, что работаю на агонизирующем предприятии". Оксана, 28 лет, инженер-конструктор
Я попала в ЦСКБ по знакомству, через своего хорошего друга. На предприятии в заводском подразделении работает много моих знакомых. С ними я была знакома еще до трудоустройства на "Прогресс". Моя профессия звучит очень гордо – инженер-конструктор третьей категории, специалист по обработке телеметрической информации космических аппаратов и блока выведения. На самом деле работа состоит из бесконечного написания отчетов и перекладывания бумажек.
Изначально я работала в заводском подразделении предприятия. Была настоящим инженером-конструктором, занималась конструированием штамповой оснастки, рисовала в программе 3D-моделирования. Но работы было мало: часто я могла сидеть без дела три или четыре недели. Для меня это тяжело, я не могу так, поэтому решила, что надо перейти в ЦСКБ: друг говорил, что там больше работы.
Мое рабочее место: обычный офисный стол, компьютер и стул. В моем кабинете очень много мебели и людей, очень тесно, неудобно передвигаться между столами. Ем на рабочем месте, а в столовой бываю редко: еда там невкусная и некачественная. Для отдыха в центральном корпусе ЦСКБ есть благоустроенная зона – зимний сад с большим фойе, мягкими диванами и зелеными растениями.
В некоторых корпусах в обеденное время ставят раскладные столы для тенниса, а потом убирают их. Но душевых нет, и после партий спортсмены остаются в несвежей одежде и источают соответствующий запах, либо приносят сменную одежду с собой.
Ничего глобального при мне не происходило: из серьезного могу вспомнить закрытие собственного производства колбасных изделий и хлеба при заводе. Структура косная, неповоротливая, если изменения и происходят, то остаются практически незамеченными. Ну, снятие господина Кирилина с должности генерального директора предприятия (Александра Кирилина отстранили по решению суда, его подозревают в превышении полномочий и вменяют ущерб €2 млн. – НВ). Еще смена губернаторов в области повлияла на завод. Сокращение приостанавливали до сентябрьских выборов по прямой указке сверху. Это стопроцентная информация.
Я думаю, что вклад "Прогресса" в ракетостроение России огромен. Но, к величайшему сожалению, все настолько загублено, что от завода осталось только название. Многие люди, с которыми я общаюсь, считают так же. Я ощущаю, что работаю на агонизирующем предприятии, потому что были огромные возможности, потенциал, и все просто-напросто просрано.
Думаю, можно смело сократить 70% людей в ЦСКБ и примерно 60% в заводском подразделении. От этого предприятие только выиграет, потому что не останется людей, которые просиживают штаны и ничего – в прямом смысле этого слова – не делают.
В США ракетостроение идет вперед семимильными шагами: новые разработки, проекты, приток свежих идей и умов. В России ракетостроение барахтается в болоте, бьет себя кулаком в грудь с криками: "Мы первые полетели в космос!"
Мое руководство даже ни разу не изъявило желания оценить мои умения и навыки. Потому что у него есть свои определенные люди, которых нужно оценивать по принципу "нравится или не нравится мне этот Ваня Иванов". На заводе это вообще не скрывается. В 2018 году с завода уволилось семеро моих знакомых. Они все говорили, что даже если будет совсем плохо, то на завод не вернутся. Основная причина их увольнения – низкая заработная плата, отсутствие перспектив и ужасная косная и своячническая система завода. Я тоже планирую уволиться с этого "чудного места".
"Большая и очень инертная машина" Александр, 35 лет, испытатель деталей и приборов
После института я сразу же пошел на "Прогресс" на должность, смежную со своей учебной специальностью. Закончил факультет эксплуатации авиационной техники при аэрокосмическом [университете]. "Прогресс" давал бронь на офицеров в запасе, а я прошел военную кафедру. Многие мои товарищи поехали служить, например, на Дальний Восток. У меня был уже маленький сын, и мне было принципиально остаться под бронью. Семья для меня здесь была важнее. Я считал ЦСКБ престижным большим предприятием с интересными проектами.
Я с первых дней заметил, что на заводе есть движения, куда вкладываются деньги. Увидел оборудование, с которым просто нужно садиться и работать. Вот этим и стал заниматься – испытаниями образцов новой техники. Грубо говоря, нам приносили новые детали для проекта, и мы их проверяли, испытывали.
Я устраивался инженером, а через год стал руководителем группы. Через семь лет меня повысили до руководителя сектора. Через год стать начальником группы – это очень круто. Нереально круто, тем более начинающему специалисту.
Я смог побывать на реальном пуске на Байконуре. Тогда я понял, для чего все это делаю. Когда это происходит, то вся эта мощь, она впечатляет.
Ушел я только год назад – в нефтегазовую отрасль, потому что там платят лучше.
Мы работали в цехе с хорошо оснащенными офисными помещениями и лабораториями. Мы постоянно боролись за качество, несколько последних лет сражались за изменения в режиме производства. За время, пока я работаю, все кардинально поменялось. Когда я пришел, все еще было по-старому, а вот сейчас уже производство идет по-новому. Качество, порядок, регламент – все на высоком уровне.
На производстве для работников есть спортзал. Люди перерабатывают, поэтому на предприятии ввели специальные перерывы по десять минут два раза в день. Во многих цехах это уже давно прижилось – заводчане выходят на десять минут, чтобы поиграть в настольный теннис. Это всегда весело: люди общаются, а как проходит время – расходятся и убирают стол. Производство возобновляется. Среди прочего есть вообще экзотические вещи. К примеру, у нас один товарищ метал ножи на уровне чемпиона мира. При производстве есть секция казачьих песен и хор "Прогресса" разных возрастов, в котором занимаются женщины и мужчины.
Есть, конечно, те, кто недоволен зарплатой или режимом пропускным, но в целом обстановка хорошая. Адекватная. В цехах она даже полусемейная: там люди женятся и разводятся.
Предприятие очень инертное. Большая и очень инертная машина, в которой много бюрократии. Слишком большое присутствие оборонки в этой отрасли сильно сказывается на работе. Надо становиться технологичнее, современнее. Идти вперед. Надеюсь, что предприятие будет развиваться дальше.
"С документами идут не пятнадцать минут, а час". Наталья, 27 лет, конструктор самолетов
По сути, я там не должна была оказаться и никогда не хотела там работать. Я училась в Аэрокосе (СГАУ имени С.П. Королева. – НВ), и у нас были такие шуточки в стиле "Пойдем на "Прогресс" после учебы, там мозги особо и не нужны". По образованию я инженер-механик летательных аппаратов и двигателей. Но у моей подруги муж работал на "Прогрессе", и она была настроена тоже попасть туда, и мы с ней пошли вместе. Правда, в отборе по безопасности я прошла, а подруга – нет. Это был 2014 год. Проработала я там недолго – всего год с небольшим.
Это была конструкторская работа: с чертежами и за компьютером, грубо говоря. Моей задачей был контроль корректировок в проекте: собирают самолет, есть его проект – и мы за ним следим. В процессе производства возникают вопросы, недоработки, и мы должны были их править, корректировать. Закрыли наш проект, как я понимаю, из-за финансирования (в 2015 году "Прогресс" свернул работы над самолетом "Рысачок", в августе 2018 года руководство пообещало возобновить проект. – НВ).
Опытный экземпляр турбовинтового самолета "Рысачок"
Интерес в этой работе в том, что не только сидишь в чертежах, но потом можешь посмотреть всю эту работу вживую в цехах. Когда там оказываешься, различные установки и механизмы, конечно, удивляют. Ты это видишь своими глазами, вникаешь в суть производства.
Когда идешь через проходную, ощущение, как будто ты в другой мир попадаешь: время замедляется, люди ходят как-то медленно. А я после универа: у меня много энергии, мне хочется как-то себя проявить, двигаться. Я сначала не понимала, почему так происходит. Я делала все быстро, была активной. Но потом, когда наш проект закрыли, я поняла, почему люди так медленно все делают. Они просто тянут время на заводе. Возможно, в некоторых отделах маленький объем работы, поэтому они с документами идут не пятнадцать минут, а час. Сам по себе завод большой, можно заблудиться в цехах. Что еще мне нравилось – там очень чисто: и территория внутри завода, и сами цеха.
Я была на "Кузнецове" (расположенный в Самаре завод по производству двигателей для ракет-носителей, реактивной авиации и перекачки газа, долгое время был в предбанкротном состоянии, пока не вошел в Ростех. – НВ), и различия колоссальны. В "Прогрессе" цеха все аккуратные. Никакой разрухи.
За год я получила повышение. Интересно, что решение принимала целая комиссия. Меня пригласили на собеседование, там я разговаривала с людьми, которые решали, повышать меня или нет.
На жизни обычного инженера отношения Роскосмоса с США никак не отражаются. У нас есть свои герои. Это люди старшего поколения. Они все с энтузиазмом занимаются своим делом, видна советская школа. Они действительно переживают и вкладывают душу, свои знания, целиком себя в дело. Любого возьми из прошлого поколения – они не сидят там просто так. Для них это смысл жизни, они это несут, им это интересно.
Об уходе я нисколько не жалею. Поэтому в плане развития завода ничего хорошего не могу рассказать. Сейчас работаю в той же авиационной отрасли, но уже в частной компании, не особо известной, небольшой. Специальность у меня изменилась, но отрасль осталась. Я бы ничего не стала менять. Ценю этот опыт. Очень люблю людей оттуда, с которыми познакомилась.
"Среди моих знакомых никто увольняться не собирается". Валентин, 24 года, инженер-конструктор
Работу мне и моему одногруппнику предложили прямо во время защиты диплома бакалавра. Я очень удивился, но заявление написал сразу же. Правда, меня предупредили, что придется немного подождать, так как нас берут на конкретный проект, а финансирование на него еще не выделили. Лишь потом я узнал, что этим проектом оказалась новая ракета "Союз-5" (перспективная ракета-носитель, ее первый запуск запланирован на 2022 год. – НВ). Спустя полгода ожиданий, медкомиссий и различных проверок в начале 2018 года я впервые пришел в свой отдел на работу.
Я работаю инженером-конструктором в отделе, который занимается изготовлением агрегатов пневмогидросистемы ракет-носителей и космических аппаратов. В мои обязанности входит разработка и корректирование чертежей, 3D-моделей и другой документации для этих агрегатов. Есть специальный отдел, который выдает нам техническое задание на изделие, – в нем указано то, каким параметрам и характеристикам изделие должно соответствовать, а мы думаем над тем, как все это реализовать.
Помню, как в первый день я убирал свое рабочее место – вытирал годовой слой пыли и выкидывал старые документы и чертежи моего предшественника. На выходе с территории сдал свой пропуск и зашел в камеру хранения за телефоном – да, его нельзя проносить на производство.
На заводе строгий режим во всем. На проходной тебя могут остановить и обыскать на предмет наличия мобильного телефона или других запрещенных предметов. Если опоздал, нужно звонить в табельную и объяснять причину, чтобы не ставили отметку об опоздании. Отпроситься и уйти с работы по делам просто так тоже не выйдет, нужно оформлять служебную записку и отправлять ее в отдел по учету рабочего времени, затем подписывать дополнительный пропуск у начальника, который сдается вместе с основным пропуском на проходной. Нельзя без разрешения предприятия оформить загранпаспорт, а когда ты его оформишь, он сдается на хранение на завод и выдается только по заявлению.
Серьезных изменений на заводе не было. "Прогресс" продолжает во многом функционировать еще по советским стандартам промышленности. Зачем ломать то, что и так работает? Кстати, возможно, именно это и спасло его от закрытия в нестабильные 90-е. Все изменения касаются в основном обновления парка станков или закупки нового программного обеспечения.
Масштаб ощущается, если просто посмотреть на размеры завода. Я работаю на нем уже девять месяцев, но обошел всего где-то 20% его территории. При первом знакомстве все это производит колоссальное впечатление, но со временем эмоции уходят, и все начинает восприниматься как обычная работа, пусть и в не совсем обычной сфере.
Как только узнали про аварию с "Союз МС-10", сначала очень встревожились, ведь если бы виновным признали завод, нас ожидали бы серьезные санкции. Толпы проверяющих были, сразу собрался совет главных конструкторов для выяснения причин аварии. Но быстро выяснилось, что к нам нет претензий, и все вернулись в рабочий режим.
В ближайшее время завод сосредоточится на выпуске новой ракеты среднего класса "Союз-5" и новой сверхтяжелой ракеты. Мои планы просты: отработать 5 лет, посмотреть, чего удастся добиться за это время, какие перспективы откроются передо мной с точки зрения карьерного роста, и дальше уже принимать решение относительно будущего.
Среди моих знакомых никто увольняться не собирается. В заводской газете видел отчет кадрового отдела. Согласно ему, текучесть кадров среди молодых специалистов около 5%. Среди причин увольнения – недовольство заработной платой и условиями труда. Скажу так: если у меня когда-нибудь будут дети, я не стану отговаривать их связать свою жизнь с этой отраслью.