Вячеслав Полунин: «Марсо открыл мир тишины»

"Я мог повторить любой его номер"

Франция прощается со скончавшимся в субботу в возрасте 84-х лет актером Марселем Марсо. Всемирную известность комику Марсо принес придуманный в первые послевоенные годы персонаж грустного клоуна с выбеленным лицом по имени мсье Бим. О своем учителе в интервью Радио Свобода рассказал Вячеслав Полунин:


- У меня было много учителей и Марсо один из них. Потому что Чаплин для меня точно так же, как когда-то для Марсо, такой же великий мой учитель. Поэтому и Марсо, и Чаплин, и Енгибаров стоят у меня в иконках.


А что сказать про Марсо? Конечно, если бы я его не увидел по телевидению когда-то в мои, наверное, лет 15, я навряд ли бы уехал из деревни в Питер, чтобы увидеть.


- А чему вы учились у Марсо? Чем был важен именно Марсо профессионально?


- Тут, наверное, даже это слово «профессионально» не совсем точное. Он открыл мир тишины. Выяснилось, что не только слово дает возможность людям понимать друг друга, но и тишина, и молчание, и мимика, и пластика, и жест, и поза с той же силой могут передать впечатления человеческих эмоций и желаний. И поэтому для меня это было фантастическим просто уроком, что человек мог два часа на сцене ничего не говорить и все высказать о том, что он думает.


- Вы произнесли имя Енгибарова. Мне показалось почему-то, что Енгибаров был очень похож на Марсо, не только потому, что он выбелял себе лицо, как Марсо, но и по манере, движениям и всего остального. Я ошибаюсь или нет?


- Енгибаров, наверное, был одним из первых, кто на русской земле, то, что Марсо преподнес, нашел новую возможность, не знаю, воплотить в театре. Он замечательно... У него был спектакль, назывался «Звездный дождь», где он два часа молчал и просто великолепные миниатюры, поэтические, вообще он был поэт. Так же, как и Марсо, так же и Енгибаров.


- Бим был грустным клоуном, грустным мимом таким. Это обязательно для вашей работы?


- Что грустный, не совсем точно, наверное. Он был трагикомичен. У него были миниатюры, которые полностью смешные, а были трагические миниатюры, такие же, как «Маска», «Клетка» и так далее. То есть у него были трагические пантомимы и комические одновременно.


- Говорят о том, что Марсо принадлежит какая-то особая заслуга в открытии искусства миманса для России, и что он каким-то был особым культурным явлением для Советского Союза 60-х, 70-х годов. Вы согласитесь с этим?


- Это огромной силы что ли провокация для русской театральной культуры. Потому что все то, что, конечно, принес Марсо, у нас в 20-х годах было очень мощно. 10-е, 20-е годы, когда были Мейерхольд, Таиров, Вахтангов и другие, они культуру пантомимы очень развивали оригинальным способом, не западным. Но потом, когда сталинская эпоха прикрыла все эти духовные поиски, мы все это потеряли, и Марсо нам вернул то, что мы имели до этого, и так мощно, что ни один не устоял. Те, что любили искусство театров на поэтическом уровне, они, конечно же, сразу же обратились к возможностям, что открыл Марсо.


- Ушел Марсо, ушла какая-то эпоха, как всегда говорят, когда уходят такие великие актеры. Есть какое-то молодое поколение мимо, кто моложе вас, те, кто идут за вами?


- Во-первых, наверное, уже то, что сделал Марсо, впрямую сегодня никого не интересует. Оно слишком сильно и слишком эстетски, и самоупоенно. Где-то в 80-е годы это рухнуло, вся эстетика, мюзик-холл превратился в рок-н-ролл. Поэтому после этого открытие Марсо, оно передвинулось в уровень что ли физического театра, визуального театра, театра клоунад, уличного театра и так далее. Теперь уже трудно уловить прямые последствия Марсо, но, конечно, все, кто его любит, все, кто сегодня является такими лидерами визуального театра, обязательно его ученики.


- А вы не работаете совсем так, как Марсо? Вам не близка та манера работы, которую он проповедовал?


- Первые десять лет я просто знал наизусть все его номера и копировал и мог выступить вообще с полным концертом Марселя Марсо в любом месте. Для меня это была потрясающая школа. Идеально точный жест, состояние, движение - там была просто потрясающая школа. Потом, где-то в 80-х, я открыл, что современная публика ищет большей искренности и естества, анархичности что ли, и поэтому резко свернул куда-то в сторону, хотя никогда не отказываюсь, что один из моих самых великих учителей - это Марсо.