«Неужто дожили?». Книга о детях 1930-40-х годов

Оуэн Мэтьюс «Дети Сталина. Любовь, война и выживание трёх поколений»

Книга Оуэна Мэтьюса «Дети Сталина. Любовь, война и выживание трёх поколений» [Owen Matthews. Stalin’s Children. Three Generations of Love, War, and Survival] написана не о Якове и Василии Джугашвилли, и не о Светлане Алилуевой, а вообще о российских детях, родившихся в 1930-40-х годах. В каком-то смысле мы все были «дети Сталина» — особенно сироты. И одним из таких детей была Мила — Людмила Бибикова — мать автора книги Оуэна Мэтьюса.


Мила была младшей из двух дочерей в семье Бибиковых, и потому только понаслышке знала историю о том, как их отец Борис, отвоевав в рядах Красной армии на фронтах Гражданской войны, вернулся домой. Его не было почти два года, и старшая, трехлетняя тогда, дочь (названная в соответствие с политической ориентацией родителей Лениной) не хотела верить, что чужой солдат — ее отец.


В течение всего раннего детства Ленины мать показывала ей исписанные листки бумаги и говорила: «Это папа написал нам письмо». Мать прятала все письма в жестяную коробку, хранила их, берегла и иногда перечитывала вслух Ленине. Поэтому когда вернувшийся с войны солдат схватил ее на руки, и мать сказала: «Это твой папа», Ленина страшно разрыдалась. Она кричала: «Это не мой папа! Мой папа — там!» и показывала пальцем на жестяную коробку с письмами».


Через год родилась Людмила, а через десять лет Борис Бибиков загремел в ГУЛАГ и оттуда уже не вернулся.


Прошло больше полувека, и его внук, молодой человек с английскими именем и фамилией, сумел отыскать его следы в архивах Лубянки, которые на радостях ненадолго открыла новая, демократическая власть России.


Папка с делом деда была заполнена бесконечными, как слои луковой шелухи, анкетами, заявлениями, справками. А под ними лежали несколько листков писчей бумаги, подписанных Борисом Бибиковым, на которых он признавался в том, что является «врагом народа». Эти несколько листков были, по сути, единственной реальной вещью, оставленной дедом мне в наследство.


И Оуэн Метьюс решил раскопать как можно больше документов, связанных с историей его семьи, пользуясь окном в прошлое, открытым, как пишет автор, «в короткий пост-советский, но пред-путинский период России». Метьюс, который жил и работал в России в этот период, в целом, характеризует его как «неистовый разгул брутальности».


Оуэн Метьюс — глава московской редакции журнала Newsweek. Его отец — англичанин, а сам он принадлежит к новой, и уже довольно заметной, поросли талантливых иммигрантских детей: англо— и франкоязычных литераторов (писателей и журналистов), которые могут стать российскими немезидами. Завороженные Россией по рассказам родителей и бабушек с дедушками, зараженные их ностальгией, эти молодые люди, тем не менее, смотрят на Россию и ее историю свежим взглядом осведомленных иностранцев, и в своих произведениях дают нам представление о том, как эта страна смотрится с Запада.


Если разговорный язык может иметь цвет, то русский для меня был окрашен то в ярко-розовый цвет материнских платьев (которые она носила в 70-х годах), то в теплый красный цвет узбекского заварного чайника, подмешанный к черному с золотом китчу деревянных ложек. А английский, на котором я разговаривал с отцом, был цвета серо-зеленого ковра в отцовском кабинете и его бежевых твидовых пиджаков.


Слоняясь по Европе после окончания университета, Метьюс принял по телефону приглашение на работу в Moscow Times — англоязычную газету, издающуюся в Москве. Оттуда и начались его поиски семейных корней, точнее — срубленных пеньков и засохших коряг.


Описанная Метьюсом история Бибиковых разворачивается в эпоху исторических катаклизмов: от революции и Гражданской войны до развала «Союза нерушимого республик свободных». И рецензент книги Лейл Шиллингер взволнованно пишет о том, как эта (вполне типичная) история потрясает иностранца, даже исторически образованного и культурного:


Это всё — те реальные истории, на которых строилась литература Пастернака и Солженицына, фильмы Калатозова, Чухрая и Михалкова. Кажется, словно все ужасы и коммунизма, и нацизма обрушились на эту семью. Бабушка Марфа оставила свою сестру умирать на вокзальном перроне, чтобы спасти себя и своих девочек. Но не спаслась, и была отправлена в ГУЛАГ почти на 10 лет. Обе девочки, Ленина и Мила, осиротевшие и ослабевшие от голода, оказались в детском доме, где Мила, переболев костным туберкулезом, стала хромоножкой. Марфу освободили в 48-м, когда Миле было 14 лет. Увидев в конце коридора ее худую искривленную фигурку, мать выкрикнула ее имя, и когда девочка, хромая, побежала ей навстречу, Марфа упала на колени и завыла. И для Милы эта горькая минута навсегда подернула память о матери темной дымкой.


Жених старшей сестры Ленины, шофер, налетел со своим грузовиком на мину, оставшуюся с войны, и потерял ногу. Из больницы он послал невесте записку, что освобождает ее от данного слова. Но Ленина бросилась в больницу, в неурочное время, прорвалась через все заслоны — чтобы сказать жениху, что он и без ноги остается ее избранником. «Это же совершенная «Баллада о солдате!», — восклицает рецензент Шиллингер, — сцена, когда безногий солдат не хочет возвращаться в семью, чтобы не быть обузой, но жена, увидев его на платформе, подбегает и бросается ему на шею». А про Ленину автор пишет, что тогда она была 19-летней невестой, со своим безногим мужем прожила 40 лет, и после его смерти искренне не могла вспомнить, какой ноги у него не было — правой или левой.


Есть в истории семьи Оуэна Метьюса и героическая часть, но она относится к абсолютно мирному времени, и главным ее героем является англичанин.


Родители Оуэна встретились и влюбились друг в друга в 63-м году в Москве, где его будущий отец Мёрвин Метьюс учился в аспирантуре. Они пытались пожениться, но добились только того, что Мервин был депортирован домой, в Англию. И пять с половиной лет он добивался воссоединения с Людмилой.


Только собирая материал для этой книги, я понял, какой благородный человек мой отец. Он обещал Миле жениться на ней и хотел выполнить свое слово во что бы то ни стало. К тому времени, я думаю, он уже был заражен иррациональностью и максимализмом русских. Упрямству матери тоже надо отдать должное. Они оба ни разу не смирились с тем, что чиновники называли «печальной необходимостью». И они добились своего. Мы все трое (даже я, выросший в Англии) несем в своих характерах что-то русское, какой-то лихорадочный жар.


Когда Оуэн Метьюс сам нашел себе избранницу в России, у них уже не было никаких проблем с регистрацией брака. И подруга его матери, глядя на счастливые лица молодых супругов, сказала ошеломленно: «Неужто дожили?»


Owen Matthews. Stalin’s Children. Three Generations of Love, War, and Survival