Бьет – значит бьет

Основные тезисы программы:

• В России ежегодно подвергаются домашнему насилию более 16 миллионов женщин. Законы против домашнего насилия есть в 127 странах, но Россия не входит в их число
• Насилие над детьми опасно еще и тем, что выросший ребенок может потом повторить эту ситуацию в своей семье. Еще одна многочисленная группа людей, подвергающихся домашнему насилию, помимо женщин и детей, – это пожилые люди, пенсионеры
• В конце осени в Рунете стартовала кампания в поддержку принятия российского закона о противодействии домашнему насилию. Главная новация здесь – охранный ордер для жертвы насилия. Против закона выступают сторонники так называемых традиционных ценностей
• По мнению правозащитников, государство не заинтересовано в том, чтобы внутри семьи были нормальные отношения, чтобы там росли свободные личности, которые не допускают насилия по отношению к себе. Именно этим, по их мнению, и объясняется отсутствие в России закона против домашнего насилия
• Специалисты уверены: насилие нельзя терпеть, от агрессора нужно уходить. В России существует система убежищ, где женщина с детьми может находиться первое время, получая психологическую и юридическую поддержку. Карта таких шелтеров есть на сайте "Насилию.нет"

Марьяна Торочешникова: Более 16 миллионов женщин в России ежегодно подвергаются домашнему насилию. Законы против домашнего насилия есть в 127 странах, но Россия не входит в их число. А в начале 2017 года в России были декриминализированы и побои в семье, что нивелирует все усилия общества по борьбе с домашним насилием. Многие женщины молчат, когда их бьют мужья, надеясь, что те исправятся. Девочки терпят насилие от отцов, отчимов и старших братьев, думают: мама не поверит, если рассказать. В результате – сломанная психика, вечный страх и недоверие к окружающим.

От полиции и родственников, как правило, помощи не ждут, но иногда решаются бежать – в дома-убежища, где уже живут десятки женщин с похожими историями.

Корреспондент: "Каждая пятая женщина в России страдает от домашнего насилия: ежедневные скандалы, побои, унижения.

Любе 24 года, партнер избивал ее регулярно, но уйти от него она решилась только через год, когда нашла убежище.

Любовь Агапова: В один прекрасный момент он меня очень сильно избил, душил меня. Но я не обратила на это внимания. После первого раза, когда я его простила, я больше ничего не говорила маме, потому что не хотела ее слез. Ни одна мама не достойна того, чтобы видеть, как ее дочь страдает. Я приехала в синяках, у меня болела вся челюсть – пощечины сильные. Голова у меня почему-то была в синяках: может быть, он швырял меня об стенку, но этого я не помню.

Здесь я стала человеком. Тут очень быстро меняешься, потому что идет колоссальная поддержка!

Корреспондент: В этом подмосковном доме живут десятки женщин с детьми. Большинство бежали от побоев. Юля несколько лет назад пережила групповое изнасилование и стала инвалидом. Когда казалось, что жизнь наладилась и сбылась Юлина мечта стать мамой, она столкнулась с другим видом насилия – психологическим.

Юлия Кочетова: Родственники постоянно вмешиваются в процесс воспитания, идут прямо на разделение меня с моим ребенком: "Ты все делаешь не так, неправильно ее воспитываешь, не так с ней говоришь..." Я поняла, что теряю авторитет в глазах дочери.

Однажды мы с ней пошли гулять в парк, и она сказала: "Я не хочу давать тебе руку". Я говорю: "Ну, пожалуйста, дай мне руку. Это важно, потому что здесь опасно". А она: "Нет, маму слушать не обязательно". И она побежала, и ее сшиб велосипед.

У нас разногласия во взглядах на воспитание, они пытаются меня перебороть, и ребенок очень чувствует этот надлом, чувствует, что в семье нет мира, порядка. И это очень болезненно отражалось и на мне, и на ней.

Наталья Краснослободцева, руководитель центра "Убежище": У нас есть определенное амплуа шикарной женщины, но мы уверены, что это не накачанные губы и не ботокс в большом количестве, а та женщина, которая умеет правильно проходить боль. И когда женщина это испытывает, например, не раз и от близких людей, то либо она превращается в жертву, которая вечно вся в проблемах, несчастна в любви, и дети от этого страдают, либо она должна встать из этого, причем встать правильно. И я считаю, что очень высока ценность женщины, которую когда-то предавали, но она верит в людей.

Корреспондент: Многие приходят сюда, чтобы разобраться в детских травмах. Отец Алины насиловал ее, когда она была маленькой. Девочка боялась рассказывать это кому-либо и переживала проблему глубоко в себе.

Алина: Я думала: когда выйду замуж, мои проблемы как-то решатся. Но это очень большая ошибка. Я об этом не знала, мы совершенно спокойно рожали детей, пытались их воспитывать, и я начинала видеть какие-то проблемы уже в плане воспитания детей. Я начинала делать со своими детьми то, чего я не хотела бы, чтобы делали со мной. И начались очень серьезные проблемы во взаимоотношениях с мужем, что еще больше отражалось на детях. Я не понимала, думала: у меня такой хороший муж, таких мужчин мало... (Плачет.) Но здесь я уже поняла, что женщина сама делает мужчину таким, позволяя так плохо с собой обращаться. Я сюда приехала не из-за того, что муж бьет меня плеткой, а потому, что у нас именно моральная обстановка была ненормальная.

Наталья Краснослободцева: Мы считаем очень важным повлиять на ценности женщины. Просто побыть у нас, успокоиться, чтобы синяки прошли – это не ответ. Но если она после этого по-другому строит свою жизнь, – вот это здорово!

Марьяна Торочешникова: В конце осени в Рунете стартовала кампания в поддержку принятия закона о противодействии домашнему насилию. Что изменит этот закон, и почему власти медлят с решением проблемы? Спросим об этом у гостей сегодняшней программы – Алены Поповой и Алексея Паршина.

Диктор: Алексей Паршин – президент Коллегии адвокатов "Вердикт", в адвокатуре с 1998 года. Соавтор законопроекта "О профилактике семейно-бытового насилия". Профессиональные интересы: необходимая оборона, профилактика домашнего насилия. В 2006 году награжден серебряной медалью имени Плевако.

Алена Попова – создатель сети взаимопомощи женщин "Проект W". Соавтор законопроекта "О профилактике семейно-бытового насилия". Профессиональные интересы: защита прав женщин, борьба с домашним насилием, обеспечение финансовой безопасности женщин и тому подобное.

Марьяна Торочешникова: Прежде всего, нужно дать определение тому, что вообще считать домашним насилием. Это когда бьют, отбирают деньги?

Алексей Паршин: Домашнее насилие многогранно. Его подразделяют на физическое, сексуальное, экономическое, психологическое. Это все домашнее насилие: и когда бьют, и когда отбирают деньги, и когда не выпускают из дома, и когда ограничивают общение с друзьями. Вариантов может быть масса: например, шантаж детьми, домашними животными.

Главная характеристика домашнего насилия – это страх. Бывает, что ругаются супруги, родители с детьми, – жизнь без этого невозможна, все мы люди, но домашнее насилие характеризуется именно тем, что это происходит постоянно, причем в атмосфере страха, то есть кто-то из партнеров постоянно боится.

Марьяна Торочешникова: Обычно, когда говорят о домашнем насилии, в первую очередь имеют в виду проблемы между женщинами и мужчинами. И чаще всего женщин называют жертвами домашнего насилия. Но можно ли говорить, что жертвами домашнего насилия становятся и другие члены семьи?

Алена Попова: Самая латентная группа – это пенсионеры, то есть престарелые родители, которые попадают в зависимость от детей. Ужасающее количество пенсионеров терпят побои и не подают в суд, поскольку жалеют своих детей или внуков. Многих пенсионеров держат в закрытой комнате, морят голодом, не лечат, отбирают пенсию. И мы уже на всех углах кричим о том, что закон о домашнем насилии нужен, прежде всего, для того, чтобы защитить самую страдающую от насилия, латентную категорию – пенсионеров, но нас никто не слышит.

Консерваторам в лице Елены Мизулиной, Ольги Баталиной или Ирины Яровой, которые выступают за семейные ценности, хотелось бы задать прямой вопрос: почему они не хотят, чтобы была защищена такая группа, как престарелые родители? Спросите любого участкового (а мы говорили с большим количеством участковых), насколько часто они сталкиваются с такими случаями, когда они сами вынуждены уговаривать престарелого родителя: "Ну, заяви, отец! Ну что ты терпишь?"

Марьяна Торочешникова: А каково положение детей в тех семьях, где процветает домашнее насилие? У них есть хоть какая-то надежда на избавление от этого страха?

Алексей Паршин: Дети как раз лучше защищены, чем остальные категории лиц. В отношении детей у нас работают социальные органы, органы опеки, здесь включается и школа, и детский сад, и здравоохранение, но все эти институты выключены из домашнего насилия, связанного с пенсионерами и женщинами. Примерно 90% женщин подвергаются домашнему насилию.

С детьми другая проблема. Любой психолог скажет: ребенок, оказавшись в ситуации домашнего насилия, потом в своей жизни повторяет эту ситуацию, и очень велик шанс, что то, что происходило с ним в детстве, будет реализовано с его детьми, когда он вырастет.

Комплексного законодательства для работы с домашним насилием у нас в стране нет. Все, что у нас есть, это Уголовный кодекс, который работает уже с физическими травмами, то есть с последствиями домашнего насилия, когда оно принимает крайние формы, то есть уже идет физическое насилие. Есть Административный кодекс, который никак не работает с домашним насилием, и максимум, что по нему может быть, это мелкое хулиганство, и то в том случае, если домашний насильник выбежал в общественное место и там продолжил свой дебош. Если он дебоширит дома, бьет посуду, угрожает своей семье, остановить его не может никто. Полиция не имеет права войти в квартиру и остановить его, потому что он находится на своей территории и никак не причиняет вреда общественным отношениям.

Марьяна Торочешникова: Тем не менее, у людей, которые подвергались домашнему насилию, появилась небольшая надежда...

Алексей Паршин: Да, были введены поправки, которые назвали "законом о шлепках", но их в итоге отменили. Он действовал всего полгода. В статью 116-ю были внесены корректирующие положения о том, что насилие в отношении близких лиц, родственников подпадает под Уголовный кодекс.

Алена Попова: 40% насильственных преступлений совершается в семье! Если тебя бьют на улице, то ты убежал домой, закрылся и чувствуешь себя в безопасности. А если тебя бьют дома, что дальше? Ты побежишь на улицу, где тебя тоже могут побить?

Алексей Паршин: У меня есть ощущение дремучести и необразованности в этом плане наших депутатов. Они просто не понимают проблему. Они никогда с ней не сталкивались или сталкивались, но понимают ее по-своему. Кроме того, лобби идет со стороны людей, которые хотят иметь возможность издеваться над детьми. Совершенно нормальный и логичный закон, который как раз работал на предотвращение домашнего насилия, был отменен в результате этого лобби, просуществовав всего полгода.

Марьяна Торочешникова: Почти каждый пятый россиянин считает допустимым применение насилия в семьях – таковы данные свежего опроса Всероссийского центра изучения общественного мнения. Респонденты заявляли, что при определенных обстоятельствах можно ударить жену, мужа, ребенка, родителя.

Алена Попова: В семье, где нет насилия, вырастают свободные личности. Государство, которое со всех сторон транслирует насилие, насильственную систему управления нашими мыслями при помощи пропаганды, не заинтересовано в том, чтобы внутри семьи были нормальные отношения, чтобы там росли свободные личности, которые не допускают насилия по отношению к себе.

Если не будет насилия внутри семьи, общество будет вообще другим! И это то, за что мы боремся.

Сейчас в государстве борются две крайние точки зрения – мы как прогрессисты и консерваторы. Консерваторы опираются на некие традиционные ценности. Когда я читаю о случаях, происходящих в семьях (детей режут, режут им горло, привязывают их веревками к ванной, истязают, не кормят), когда я смотрю в глаза членов Всероссийского союза родительского сопротивления Кургиняна, когда от них выступает госпожа Мизулина (между прочим, юрист), и она говорит: "Мы за родительский авторитет", – да я даже в ее глаза смотреть не могу! Я не пойму: она за тот авторитет, который гробит детей, режет им горло?

Вот случай с Мариам в Чечне, с девочкой, от которой отец отказался, а мама не могла получить ребенка в силу существующих в Чечне обычаев: ребенка отправили в семью отца, и воспитывала ее тетя, которая ее резала, заставляла своих сыновей ее резать. Вы бы видели фотографии этой девочки – я спать после этого не могу! И Елена Мизулина совершенно спокойно говорит на всю страну, показывая на нас: "Они хотят разрушить семью, а мы хотим традиционные семейные ценности". Какие? Такие, как Мариам с разрезанным горлом? Я не хочу таких семейных ценностей!

Марьяна Торочешникова: А как может исправить эту ситуацию законопроект, который вы предлагаете?

Алена Попова: Очень сильно!

Алексей Паршин: Там будет понятие, что такое домашнее насилие, кто такой домашний тиран, насильник, кто такая жертва. Кроме того, он вводит систему взаимодействия между государственными структурами: шелтерами, судами, полицией, – по поводу того, как действовать в ситуации домашнего насилия. Это не просто закон, а целый комплекс мер, направленных на профилактику домашнего насилия. В рамках этого закона жертва получает и медицинскую, и психологическую, и юридическую поддержку, и государственную защиту, и охранный ордер.

Алена Попова: Самая главная новация в этом законе – это охранный ордер, охранное предписание. Это профилактическая мера, которая не позволяет насильнику приближаться к жертве, то есть это именно изоляция насильника от жертвы. А сейчас у нас как происходит? Он побил ребенка или женщину внутри квартиры, и дальше она берет ребенка подмышку (если вообще решилась это сделать) и убегает, в чем есть, на улицу. Она не знает ни куда звонить, ни что делать. Почему она должна выбегать из квартиры, когда насильник – он? Охранный ордер во всех странах мира – самая эффективная профилактическая мера. Она говорит, что насильника не обязательно сразу забирать в кутузку, сначала давайте мы дадим ему шанс пройти специальные курсы по реабилитации, по работе с гневом. Если он не проходит их, считает, что ему не надо, то это уже криминал: не ходишь – значит, признаешь, что хочешь быть насильником, а это незаконно.

Охранный ордер может иметь разный статус, и его может выдавать полиция, а может выдавать суд. И там прописано также, кто его отменяет.

Марьяна Торочешникова: И чего в этом случае не может делать агрессор – приближаться на столько-то метров?

Алексей Паршин: Прежде всего, он не может в дальнейшем совершать акты семейно-бытового насилия, то есть он уже должен понимать, что государство вмешалось в эту ситуацию, и оно за ним присматривает. Ему уже говорят, что так делать нельзя. Если начинаются рецидивы, то уже наступает ответственность: сначала административная, а если человек не исправляется, то вплоть до уголовной ответственности за нарушение этого охранного ордера.

Там есть разные меры. Если люди живут на одной территории, можно ограничиться тем, что ты не совершаешь акт семейного насилия еще раз. Если же они разошлись, то здесь можно уже вводить меру – не приближаться, не преследовать. Преследование – это один из элементов насилия, и он встречается очень часто. Это, наверное, один из самых страшных способов нарушения прав человека.

Марьяна Торочешникова: Жена убила мужа во время ссоры – услышав это, мало кто подумает, что та, кого теперь называют преступницей, и есть настоящая жертва. Семь лет унижений и насилия со стороны супруга для жительницы приморского города Находка закончились. Во время очередной ссоры Галина Каторова убила мужа.

Нина Бакежанова, мать Галины Каторовой: Мы живем в общежитии, у нас две комнаты. Здесь у нас живет внучка. Скучает по маме, спрашивает, где она. Я говорю: "Мама на работе". – "А почему вечером не приходит?" Ждет... Кто-то постучит – бежит и кричит: "Мама!" Позвонят – тоже думает: мама. Трагедия случилась, наказали нас с ней.

Корреспондент: Дочь Нины Петровны и маму Вики теперь называют преступницей и обвиняют в умышленном убийстве. Во время ссоры она зарезала своего мужа-тирана кухонным ножом.

Нина Бакежанова: Он ее свалил, душил, она смогла подняться, а маленький ножик лежал на столе... Она сама ничего не помнит. Может, подсознательно: она испугалась, что он обернется и возьмет ножик.

Корреспондент: Галина, вспоминает ее мама, всегда мечтала о семье и ребенке. За семь лет до рокового вечера она встретила Максима. Пара встречалась недолго, решила пожениться. Но накануне регистрации, вспоминает Нина Петровна, дочь прибежала в слезах – будущий муж ее избил. В тот же вечер свадьбу отменили.

Нина Бакежанова: Я успокоилась, думала, что на этом все. А через месяц опять она убежала к нему. Вот так и жили. Один раз так избил, что участковому писали, побои сняли, а на очной ставке помирились, заявление порвали.

Корреспондент: Галина часто убегала к родителям, но каждый раз возвращалась обратно к своему тирану. Он избивал ее, а потом молил о прощении, говорил, что не может без нее жить. Три года назад Максим и Галина переехали в Находку, за 200 километров от родного дома.

Нина Бакежанова: Когда она родила Вику, в субботу-воскресенье я туда ездила, потому что он уходил, и его по три-четыре дня не было дома. У нее маленький ребенок, а надо за продуктами сходить... И все равно не ушла. Говорит: "Если я уйду, он сразу забудет про дочку, и она не будет помнить своего отца".

Корреспондент: По официальной статистике МВД, в 2016 году, с января по сентябрь, по статье "Побои" в семьях зарегистрировали более девяти тысяч преступлений против женщин, но эту цифру сложно назвать корректной. Жертвы не могут сами донести заявления в полицию или забирают его вскоре после подачи, либо сами полицейские их не регистрируют. Так было и в случае с Галиной Каторовой.

Елена Соловьева, адвокат: Участковый брал на себя задачу переговорщика и начинал их примирять, то есть увещевал Галину, увещевал Максима, проводил с ними воспитательные беседы. Заявление не регистрировалось, и они уходили восвояси, через какое-то время примирялись.

Корреспондент: Та фатальная ссора на съемной квартире в Находке произошла на глазах соседей, они и должны были стать основными свидетелями защиты, рассказать в суде о том, как муж избивал Галину, как сутками не появлялся дома, как женщина сама после случившегося была в состоянии шока. Однако при виде приставов и судьи люди начинают говорить иначе.

Елена Соловьева: Они приходят в суд – и уже начинают говорить: "Да не так, в общем-то, хорошо и знали мы эту семью... Максим – ничего плохого сказать не можем..." Когда уже начинаешь им задавать вопросы: "Вы были в курсе того, что в этой семье творятся побои со стороны мужа?" – тут же говорят: "Я лично ничего не видела, ничего сказать не могу".

Светлана Баженова, директор АНО "Дальневосточный центр развития гражданских инициатив и социального партнерства": Чем страшно домашнее насилие? Это очень скрытое явление, оно проходит, как правило, за закрытыми дверями. Насилие очень часто заканчивается смертью – либо насильник убивает жертву, либо жертва убивает насильника, не в силах прервать этот круг насилия.

Корреспондент: Адвокат Галины Каторовой говорит, что ее главная задача – избавить свою подзащитную от уголовной ответственности. Пока ее судят по 105-ой статье Уголовного кодекса, за умышленное убийство. Главное доказательство ее вины – явка с повинной, которую ей порекомендовал написать бывший адвокат. Благодаря этому ей грозит как минимум шесть лет тюрьмы.

Марьяна Торочешникова: Можно предположить, что эта женщина находилась в состоянии необходимой обороны, когда было совершено убийство. Но почему же правоохранительные органы в России чаще всего не хотят видеть никакой обороны, не хотят знать предысторию таких женщин и добиваются того, чтобы их судили именно за убийство или причинение тяжких телесных повреждений, повлекших по неосторожности смерть?

Алексей Паршин: Вы в вопросе уже заложили ответ – потому что они не хотят разбираться с тем, что было до. Для них важна квалификация: есть тяжкие телесные повреждения – значит, надо квалифицировать как причинение тяжких телесных повреждений, убила – значит, был умысел на убийство. Разбираться, что происходило семь лет и к чему это привело… А это как минимум смягчающее обстоятельство: женщина могла находиться в состоянии необходимой обороны, в состоянии аффекта, в этих двух состояниях одновременно, – там могла быть масса вариантов, и все это надо устанавливать. Суды просто не хотят этим заморачиваться.

Алена Попова: Я сейчас получаю второе высшее образование как специалист по уголовному праву, и такие случаи – как раз моя специализация. Летом я проходила практику в Следственном комитете, в отделе по особо важным делам, и у нас было убийство и изнасилование несовершеннолетнего. Я писала потом большой отчет по поводу того, почему следователи так работают.

Дело происходит в четырех стенах, не у всех дома стоят камеры, и не все транслируется в интернет. Следователь должен как принять решение? Ему кто-то должен сказать второе слово. Есть точка зрения одной стороны, оставшейся в живых, например, если это убийство, а другой стороны уже нет, а там, например, не было свидетелей. У нас всегда сильнее слово мужчины. И даже судьи-женщины – мы знаем по процессам и ужасаемся этому… Например, сидит мужчина, который реально избивал, и судмедэкспертиза снята, и все побои есть, и соседи подтверждают, а судья говорит: "Что тебе не нравится? Нормальный же мужик!" Это прямая цитата. В данном случае надо менять еще сознание судей.

Мы помним случай в Орле, когда девушка несколько раз звонила другой девушке, которая была ведущим участковым этого района, и та сказала: "Вот будет труп – и приедем". И вот через несколько часов был труп этой девушки, и пришлось приехать. Мы знаем случай Тани Кулаковой, которая была амнистирована, но сидела в СИЗО, потому что на ее глазах муж, избивая ее, пытался применять силу к детям, а ее дочь незадолго до случившегося чистила яблоко и оставила обычный кухонный нож на тумбочке, Таня схватила этот нож. И она говорила, почему приняла такое решение, – потому что до этого она уже несколько раз обращалась, просила: "Пожалуйста, защитите, помогите!".

Например, сейчас в суде есть прецедент – триатлонист избил свою жену, и за неимением охранного ордера суд сам изобрел такой инструмент, сказал: ввиду того, что опасность грозит не только этой конкретной женщине, но еще и детям, запрещаем этому конкретному мужчине подходить на такое-то расстояние.

Все, что мы сейчас обсуждаем, говорит о том, что система работает плохо, она вообще не работает по таким случаям, ей невыгодно по ним работать, у нее нет для этого инструментов.

Марьяна Торочешникова: Часто можно слышать о том, что женщина, которую регулярно избивает муж, сама виновата в этом. Самый распространенный комментарий: нужно было быть скромнее, вести себя иначе. И женщины, которые на протяжении многих лет подвергаются домашнему насилию, тоже считают, что это они виноваты, это они что-то делают не так, и поэтому продолжают терпеть и никуда не уходят.

Алексей Паршин: Это мифы, которые специально транслируют для оправдания домашнего насилия (и не только домашнего, но и любого насилия, тем более в отношении женщин). Это как раз из той же серии, что "бьет – значит любит", "бей жену молотом", и это все мифы! Любому насилию, тем более в отношении женщин и детей, в принципе нет оправдания. Ни один человек не должен бить другого ни под каким предлогом, была там провокация или ее не было. Для насильника это только предлоги, и он может найти любой предлог: не так посмотрела, не то приготовила, не то сказала, деньги не на то потратила... Но это только повод, чтобы себя оправдать, не более того.

А дальше женщина транслирует это на себя, и это уже ломка сознания. Жертва как раз характеризуется тем, что ее сознание долгое время ломают, и рано или поздно она сама начинает думать: может быть, действительно, я такая плохая, может, это я виновата...

Нам с Аленой очень тяжело работать с такими категориями женщин, и им, конечно, нужна помощь психолога, потому что из личности человека уже превратили в жертву. Мало того, если такая женщина начинает новые отношения, она и там выстраивает себя в роли жертвы.

С таким женщинами еще тяжело работать потому, что они привыкли, что над ними постоянно доминируют, за них все делают, все решают, и их очень тяжело социализировать в жизни. Как правило, они уже не работают, сидят дома, и вырваться из этого кокона им может помочь только психолог. На устранение этой проблемы иногда уходит до года.

Алена Попова: Когда происходит случай домашнего насилия, куда обращается женщина, по данным ВЦИОМ? Первое – к маме, второе – к подруге. Мамы обычно говорят: "Терпи". У нас есть случай, когда дочь очень известного в России священника и жена не менее известного чиновника одного из регионов позвонила нам и говорит: "У меня папа такой-то..." Я говорю: "А что же вы к папе-то сразу не пошли? У папы есть все рычаги влияния ". А у нее это длилось уже три с половиной года. Она говорит: "Я пришла к отцу, а он сказал: "Это твой крест, Бог велел терпеть, и ты теперь должна нести этот крест". И ровно то же самое транслируют нам консерваторы. Хочу сказать всем консерваторам: нигде в Библии не сказано, что насилие является твоим крестом, такого вообще нет!

То, что женщина сидит дома и не работает, – это очень большая проблема. Есть такой термин – "экономическая безопасность женщины". У нас в стране навязываются стереотипы неких ролей внутри семьи: мужчина должен зарабатывать (я не поддерживают этот стереотип и считаю его порочным), а женщина должна сидеть дома (это еще более порочный стереотип). Женщина отучилась в вузе, через пять лет, по статистике, вышла в декрет, а дальше начинает работать муж. Система яслей у нас практически не выстроена, в детские сады очереди, и вся нагрузка на женщине. В какой-то момент она теряет квалификацию, и они договариваются с мужем, что он будет работать, а она – следить за домашним очагом. Дальше, допустим, случился кризис, мужа понизили в должности или он начал получать меньше, а ребенок растет, расходы больше, и женщина начинает говорить, что денег не хватает.

Каковы у нас основные причины разводов? Измена и экономика. Муж начинает либо пить, либо гулять, либо пить и наносить побои, либо просто наносить побои. Экономическая безопасность женщины – это когда она может договариваться о гендерных ролях внутри семьи: кто, например, следит за домом в определенный момент, кто берет декрет. Женщина не должна терять квалификацию, женщины могут и должны работать и достойно зарабатывать. Когда у женщины есть экономическая безопасность, практика показывает, что это не ликвидирует, конечно, все случаи насилия, насилие и в очень богатых и известных семьях, но женщина более защищена. И самое главное, что у нее есть возможность уйти. Ведь очень часто женщина говорит, что уйти некуда и нет возможности, а тут возможности будут. Так что это не только психология, но еще и экономика.

Марьяна Торочешникова: А вот сейчас, пока еще не принят ваш замечательный законопроект, что могут предпринять люди, которые подвергаются домашнему насилию, чтобы защитить себя и вырваться из этого круга?

Алексей Паршин: От насильника однозначно нужно уходить! Вот куда уходить – это, конечно, вопрос, и здесь возможны варианты. Сейчас есть система шелтеров – их, может быть, не так много, но они есть. Это убежища, где женщина может находиться месяц или два, в том числе и с ребенком. Там с ними работают психологи, юристы, чтобы узаконить возникшие правоотношения – возможно, развод, отношения с детьми, помочь устроиться на работу.

Алена Попова: Карта всех шелтеров есть на сайте "Насилию.нет", который прекрасно делают Аня Ревина и Марина Давтян. Кроме того, есть приложение "Насилию.нет", которое мы активно поддерживаем, и там есть кнопка SOS: если вы находитесь в ситуации насилия, вы можете ею воспользоваться. Если у вас пока происходит психологическое и экономическое насилие или преследование, пожалуйста, сохраняйте всю переписку. И я все-таки советую каждый раз писать заявления в полицию.

Марьяна Торочешникова: Что должно произойти, в том числе и в головах депутатов, от которых зависит принятие закона о профилактике домашнего насилия, чтобы такой закон начал действовать и в России, как в других 127 странах мира?

Алена Попова: Я уверена, что его примут. Что бы ни произошло в нашей стране, лично мы костьми ляжем, но этот закон примут! Нам нужна большая публичная кампания. Хотелось бы, чтобы больше про это говорили и везде постили. Мы – налогоплательщики, это по Конституции единственная власть в Российской Федерации. И я, как власть и налогоплательщик, работодатель депутатов, имею право требовать, чтобы такой важный закон был принят.

Марьяна Торочешникова: А пресловутая политическая воля может помочь?

Алексей Паршин: Конечно! И я уверен: рано или поздно мы достучимся до здравого смысла, и люди задумаются о том, что этот закон способен спасти миллионы жизней. Ведь статистика показывает, что за первые годы работы такого закона число преступлений внутри семьи уменьшается на 30–40%, а в дальнейшем еще больше. Сейчас есть страны, где при каждом случае домашнего насилия, если происходит смерть, создается комиссия на национальном уровне, и там смотрят, где система дала сбой. А у нас по 14–15 тысяч женщин в год умирают от домашнего насилия.

Мы работаем над тем, чтобы в перспективе до некоторой степени спасти и экономику, то есть для государства тут сплошные блага. И мне непонятно, почему это не доходит до депутатов.

Бубусара Рыскулова, руководитель кризисного центра "Сезим" (Бишкек): В советское время вообще не говорили, что домашнее насилие существует. И мы впервые приняли закон. Часто говорят: зачем был нужен этот закон, если он плохо работает? Ну, так это политическое решение и признание на уровне государства, что семейное насилие существует.

При семейном насилии больше всего страдают дети и женщины. И раз у нас в Кыргызстане уже стали открываться кризисные центры, значит, наше государство тоже стало это признавать. Например, выделили помещение под шелтер, реабилитационный центр при семейном насилии, мэрия оплачивает коммунальные услуги, у нас имеется государственный соцзаказ.

Закон был впервые принят в 2003 году. Прошло более 15 лет, в прошлом году внесены поправки – очень много изменений. И если раньше удивлялись, что такое охранный ордер и зачем это все, то сейчас охранный ордер уже выдают. Недавно очень известному человеку в Кыргызстане выдали охранный ордер, и жена сказала: "Тебя знает весь мир, но у меня есть охранный ордер, и ты в течение определенного срока не имеешь права заходить и вести со мной переговоры".

Другое дело, что охранный ордер можно выдать, но после этого надо работать с потерпевшими и с виновниками насилия. Тут есть разные программы. У нас в законе прямо обозначена работа с виновниками насилия. Иногда говорят: как это – он виновник, и с ним работать? Да! Ведь если человек применяет силу, не может строить отношения по-другому, демократично и толерантно, то с ним надо работать. Я думаю, постепенно это все заработает.