Дмитрий Волчек: Человек дня Радио Свобода 16 декабря - популярный турецкий писатель Орхан Памук. Начавшийся сегодня в Стамбуле суд над Памуком был прекращен до получения решения по делу из Минюста Турции. Поводом для выдвижения обвинения против Памука по статье Уголовного кодекса «оскорбление турецкой нации» стало его интервью швейцарской газете "Tages Anzeiger". Писатель заявил, что в Турции были убиты тридцать тысяч курдов и около миллиона армян. Европейский Союз, в который Турция стремится вступить в качестве полноправного члена, считает, что проведение суда над писателем является нарушением Конвенции по правам человека. Человека дня представляет поэт Глеб Шульпяков. Глеб Шульпяков: Памук - это хлопок с турецкого. Первое, что бросается в глаза в турецких магазинах, это надписи на бирках "Памук - 100 процентов". Так я познакомился с Памуком сначала в каком-то магазине. Потом я искал его. Мы побеседовали. Он очень разговорчив, очень эмоционален, открытый, замечательный человек. Он вырос в семье с таким западным уклоном, где котировались светские ценности. Поскольку Стамбул всегда между каких-то двух полюсов - восточного почти радикализма исламского и каких-то европейских светских вещей. Памук был воспитан именно в светской традиции. Поэтому европейцы его полюбили за понятность интерпретации не исламских, турецких тем, а понятную европейскому читателю. Слава его в Европе и в Америке, такая же слава сопутствует ему и в Турции. Но к нему там совсем другое отношение, очень поляризованное. Большая часть, я думаю, его ненавидит, а какая-то часть его обожает. Ненавидят, потому что он описал то, что известно всем просвещенным стамбульцам. Стамбул - это история Османской империи, что проходят в школах. А он умудрился сделать роман, как они считаю, чтобы выгодно продать на Запад. Сейчас вся эта ситуация психологически тяжело. Стамбул - город хоть и огромный, но немножко деревенский. Жалко его. Ему просто сложно выйти на улицу. Мало того, что его несколько лет назад узнавали, он шутил: "Я работаю здесь чем-то вроде памятника. Меня останавливают и просят сфотографироваться". Как у нас рядом с Пушкиным. Весной, когда я был в мае, когда я увидел, что народ сжигает его портреты, я понял, что дело принимает какой-то серьезный оборот. Чудовищно тяжело скрываться в городе, где ты в лавку не можешь выйти без того, чтобы не наткнуться на того, кто тебя узнает. Ты никогда не знаешь, что это за человек, как он к тебе относится. Не очень хотелось бы, с другой стороны, чтобы он уезжал оттуда.
