Андрей Шарый: К сожалению, пока не удалось разыскать точные данные о том, каковы объемы частной российской гуманитарной помощи пострадавшим от стихийного бедствия в Южной Азии. Однако очевидно, что в эти праздничные дни ликвидация последствий природной катастрофы в далеком от России регионе мира не является предметом активной общественной заботы. Тем не менее, в зоне бедствия работают и российские добровольцы. Один из них - известный кинопродюсер, президент компании "Кино без границ" Сэм Клебанов. Он прервал свой отпуск на Шри-Ланке и обеспечивает пострадавших продовольствием и медикаментами, закупленными на средства, поступающие на его специально открытый для этих целей счет. Вот что рассказал Сэм Клебанов в интервью моему коллеге Дмитрию Волчеку.

Сэм Клебанов: Знаете, никого не видели пока. Может быть, они где-то есть, конечно, но пока я никого не видел, хотя мы проехали и не раз по всему побережью западному и южному, это где-то 180 километров. Пока не видно никого.

Дмитрий Волчек: Но деньги на ваш счет поступают преимущественно из России?

Сэм Клебанов: Нет. Я бы подвел итоги, где-то процентов 70 поступило из-за рубежа. Довольно много русскоязычных, которые живут за границей, например, из Франции. Кстати, одна моя знакомая, глава компании, с которой я сотрудничаю очень много, она сама попала под цунами. Ее накрыло волной, ее и ее детей. Они чудом выжили. Она перевела уже 10 тысяч евро на счет организации "Врачи без границ" и 10 тысяч евро на мой счет послала.

Дмитрий Волчек: Сообщалось о том, что вам помогают и некоторые российские знаменитости из Москвы: Алла Пугачева, в частности. Это правда?

Сэм Клебанов: Было дело. Алла Пугачева нам помогла очень сильно - перевела значительную сумму денег. Сразу же среагировала, и было видно, что она близко к сердцу восприняла эту трагедию, я говорил с ней. Но это пока единственная российская знаменитость, которая в этом поучаствовала.

Дмитрий Волчек: Скажите, а российские туристы остаются на Шри-Ланке сейчас?

Сэм Клебанов: Встречал. Заходим в ближайший отель, где можно поесть, там встречаем русских туристов, которые сидят, разговаривают на какие-то темы, типа, шопинг, драгоценности, которые можно здесь купить. Я повесил в фойе объявление на русском языке о том, что в здании напротив есть группа добровольцев, которая занимается помощью, что будем рады любой поддержке. Нам, например, нужны люди паковать еду, которую мы отправляем. Дал мобильный телефон, дал местный телефон, куда прийти. Не было ни одного звонка, ни один человек не пришел.

Андрей Шарый: Почему российское общество в целом пассивно откликнулось на такое большое стихийное бедствие? На эту тему я беседовал с активистом неправительственной организации из Ижевска, членом координационного совета общероссийского союза общественных объединений "Гражданское общество детям России" Ольгой Пешковой.

Ольга Пешкова: У меня был прямо с этим связан опыт. Накануне буквально Нового года общественные организации, которые активно участвовали и сотрудничали с правительством, собирали представителей этой общественности. Поскольку мне очень живо было, это было 28 или 29 числа, я накануне посмотрела этот страшный сюжет - цунами, я просто подняла за это тост и совершенно не увидела отклика. Мне даже страшно стало, насколько быстро было переключено внимание на совершенно другие вещи. Поэтому вот так в обыденной жизни нет, как это ни страшно сказать, нет сочувствия. Может быт, оно по кухням где-то, по домам.

Я связываю это с нашим историческим прошлым - со страхом, который сидит буквально на генетическом уровне, который на самом деле вытесняет все другие ощущения, все другие состояния, все другие чувствования, кроме чувствования, которое ближе к собственному телу, которое защищает вот это тело, свою собственную душу, но не другую. Мне кажется, что нам настолько этого не хватает, что пока мы не прочувствуем, что было в нашей стране на протяжении 70-80 лет, мы это не переживем.

Андрей Шарый: Ольга, но была довольно высокая волна солидарности, связанная с пострадавшими во время трагедии в Беслане. Понятно, что погибли сограждане, но здесь масштабы катастрофы действительно планетарные. Как вы считаете, почему в случае с Бесланом российское общество оказалось способным проявить такую значительную солидарность, и почему нет столь заметного отклика на результат вот этой катастрофы?

Ольга Пешкова: Мне не показалось, что была очень высокая солидарность, проявленная с Бесланом. Было настолько ужасное событие, что солидарность могла быть проявлена на уровне общества гораздо сильнее. Она, видимо, была каким-то образом построена, потому что это было нужно. Когда два дня тому назад и последние дни нам показывают, как Европа вышла, нам показывают как бы со стороны. У нас случаются домашние разговоры, разговоры с нашими близкими, и все время возникает вопрос - почему? Мне кажется, что мы привыкли к тому, чтобы нас организовал кто-то внешний. Беслан - нужно было, чтобы показать, что мы не совсем уж такие... черствые - не то слово, а не умеющие выражать себя самих. Вот в нашем городе, в частности, сочувствия к тому, что произошло в Беслане особенного не было.

Андрей Шарый: Ольга, я позволю себе пару слов сказать о том, как на уровне гражданской солидарности в штаб-квартире "Свободы" одна из чешских гуманитарных организаций установила специальный контейнер для сбора денег. Это очень удобно. Не надо никуда ходить. Понятно, если бы заставили кого-то идти на почту и переводить какие-то деньги, хотя можно сделать и это, поскольку все газеты буквально пестрят адресами, банковскими счетами, интернет-сайтами, через которые можно помочь пострадавшим. Свою гуманитарную дотацию и в кафе можно сделать, поскольку в крупным пражских кафе установлены специальные контейнеры для сбора средств. Чешское телевидение, как и международные каналы тоже, постоянно показывает и счета банковские, на которые можно перевести деньги, и сайты указывают, где эту информацию можно получить. Есть ощущение, что в обществе есть какие-то капилляры, которые соединяют отдельного гражданина, отдельного человека с этим несчастьем, с этой бедой.

Скажите, пожалуйста, вы работаете в этой же сфере в России. Почему там ситуация несколько иная?

Ольга Пешкова: К сожалению, мы к этому не привыкли. Некому выстраивать. Оказалось в нашем обществе некому обозначить вот эти страшные события. Я сама постоянно разбираюсь в этом, и сама себе задаю вопрос - почему мы не можем? Наверное, можем, если действовать по принципу - закрывать те бреши, как мы привыкли действовать, когда опасность касается непосредственно нас самих - во время войны лечь на амбразуру и закрыть всех остальных от этой опасности.

Андрей Шарый: Может быть, это особенность русской души, национального характера? Или вы это связываете с какой-то общественной атмосферой в стране?

Ольга Пешкова: Я скорее бы связала это с исторической особенностью и не русской даже души. Мы очень многие вещи называем теми общепризнанными словами, которые существовали у нас еще до этого нашего ближнего исторического прошлого, которое называлось "Советский Союз", как то - русская душа, интеллигенция, благотворительность. Через 80 лет у разных людей это наполнилось настолько разными смыслами, что мы смысла собрать не можем. Сейчас время смысл, по-видимому, собирать. Это к вопросу о чувстве, о котором мы с вами говорим, о сопереживании с людьми, боль которых нас непосредственно не затронула. Это трогает до слез, когда видишь, что люди вышли со свечами, и никто особенно их там не организовывал. Кто-то взял, конечно, на себя ответственность организации этих людей, но это произошло более спонтанно, естественно совершенно. Может быть, мы боимся этой естественности. Мы не прожили тот период, который прожил весь мир, при этом выстраиваем какие-то сообщества.

Андрей Шарый: Вы хотите сказать, что Россия менее, чем другие страны, скажем так, ощущает себя частью человечества?

Ольга Пешкова: Да, частью человечества. Я, думаю, да.