Эпоха Алана Гринспена; Роль России в Карабахском конфликте; Процесс обогащения урана: легко ли создать ядерную бомбу; Право ребенка-инвалида на образование.
Ирина Лагунина: Закончилась эпоха Алана Гринспена на посту председателя Федеральной Резервной Системы США. Этот человек возглавлял центральный банк Америки более 18 лет. Его утвердил на этом посту еще президент Рональд Рейган. Мало кому из политиков удавалось продержаться на верху вашингтонской элиты в течение столь длительного срока. А его называли лучшим центральным банкиром в истории. И еще оракулом, маэстро, легендой. Он определял финансовую и экономическую политику, не обладая никакими внешними атрибутами лидера. В Нью-Йорке сейчас проходит выставка портретов Гринспена. И когда посетителей спрашивают, хотели бы они повесить портрет у себя дома, те отвечают – нет. Слишком выразительное лицо у этого человека. То же и с публичными заявлениями. НПР - Национальное общественное радио США на днях предложило вниманию слушателей фрагмент выступления главы Федеральной Резервной системы.
Алан Гринспен: Принятие мер для увеличения сбережений в стране, для снижения дефицита бюджета... поможет значительно снизить риск того, что дальнейшее сокращение вложений крупных инвесторов в долларовые активы крайне негативно отразится на инвестировании в дальнейшее развитие бизнеса вообще, что является решающим фактором экономического роста в долгосрочной перспективе...
Ирина Лагунина: Что хотел сказать Алан Гринспен этим заявлением? Экономисты в НПР пришли к выводу, что перевести эти слова можно следующим образом – господа, копите деньги. Вообще, самое популярное выражение Гринспена: «Если вы поняли, что я сказал, то значит, я неправильно выразился».
Вот биография этого человека:
Алан Гринспен родился в 1926 году в Нью-Йорке. В детстве хотел стать музыкантом, и даже пошел учиться игре на кларнете. Но бросил музыкальную школу и примкнул к группе музыкантов-исполнителей свинга. Группа называлась Генри Джероум и его оркестр. Путешествия с оркестром закончились в 1944 году, когда Гринспен поступил в коммерческую школу при университете Нью-Йорка. Через десять лет, уже получив кандидатскую степень, Гринспен вместе с партнером Уильямом Таунсендом открыл собственную консалтинговую фирму. В 1968 году общий знакомый представил его Ричарду Никсону, который тогда боролся за президентское место. Гринспен принял участие в этой кампании в штабе Никсона, а после победы неожиданно отказался от места в администрации. Во второй раз Никсон предложил ему стать главой Совета экономических помощников президента в 1974 году, и Гринспен согласился. Несмотря на то, что Никсон почти сразу после этого ушел в отставку, сместил Гринспена с поста главы помощников лишь президент Картер в 1977 году. Следующий высокий пост в администрации – в годы президентства Рональда Рейгана. Рейган создан новый орган – Совет по экономической политике, куда вошел будущий глава центробанка. Это было в феврале 1981 года, а уже через 10 месяцев Рейган решает дать Гринспену собственное государственное дело – он стал главой Национальной комиссии по социальному страхованию. Уже через три года эта комиссия разработала реформу системы социального страхования. А еще через три года именно Рейган и привел Гринспена на пост главного банкира страны. Сторонник философии объективизма, Гринспен мог неожиданно в выступлении заговорить о «иррациональном богатстве» фондового рынка. В 1984 году он начал встречаться с корреспондентом телеканала NBCАндреей Митчел. Они поженились в 1997-м и стали одной из самых популярных пар в Вашингтоне.
Ирина Лагунина: Никто не ожидал, что Алан Гринспен будет обладать теми профессиональными навыками, которыми обладал его предшественник Пол Уолкер, тот самый Волкер, которого Генеральный Секретарь Организации Объединенных Наций Кофи Аннан поставил во главе расследований махинаций с программой «Нефть в обмен на продовольствие» для Ирака. Волкера считали жестким и прямолинейным финансистом. Он возглавлял Федеральную резервную систему в течение 8 лет. За это время страна пережила самый длительный на тот момент период экономического подъема. Именно самый длительный на тот момент, потому что после, при Гринспене, экономический рост Америки не прерывался в течение 10 лет. А вот начало правления Гринспена было отнюдь не столь удачным. Через два месяца после его прихода в центробанк в июне 1987 года рухнул фондовый рынок, акции обесценились на 23 процента. Ответ Федеральной Резервной Системы был решительным. Гринспен предложил давать кредиты всем банкам и финансовым институтам, которые пострадали от крушения фондового рынка. Его действиями тогда восхищались, но почти сразу же пришла и критика. Во время рецессии начала 90-х годов он недостаточно быстро снизил процентные ставки. На самом деле это привело к очень медленному восстановлению экономики в год выборов – в 1992-м – и стоило поста президента Джорджу Бушу-старшему. Тогда победил Билл Клинтон. Больше Гринспен такой ошибки не совершал. И это при всем при том, что ему пришлось не раз выводить из кризиса – и даже не только свою страну. Экономисты говорят о том, что его умение балансировать с процентными ставками не только оградило Америку от влияния азиатского и российского финансовых кризисов в 1997-1998 годах, но и помогло этим странам восстановить финансовую стабильность. Он снизил процентные ставки, что повысило потребительский спрос в США. Потребители могли брать деньги в кредит, чтобы оплачивать товары. Больше всего это оказало благотворное влияние на Азию. Профессор экономики Университета Карнеги Меллон в Пенсильвании Аллан Мелцер:
Аллан Мелцер: Кредиты оплатили импорт в Соединенные Штаты из тех стран, которые переживали глубокую рецессию и вытянули их из этой рецессии.
Ирина Лагунина: А профессор экономики и международных отношений Университета Джорджа Вашингтона Джеймс Миллар отмечает, что влияние Гринспена на мировую экономику в принципе выходит за рамки только азиатско-российского финансового кризиса.
Джеймс Миллар: В течение почти всего времени, пока он возглавлял Федеральную Резервную Систему, экономика Соединенных Штатов тянула за собой экономику мира. Японская и европейская экономика либо практически не развивались, либо развивались очень медленно. Так что экономический рост США служил своего рода двигателем мировой экономики.
Ирина Лагунина: Именно в эти годы на Европу легла ответственность вытягивать экономику стран бывшего социалистического лагеря. Польша переживала глубочайший кризис, Чехия и Венгрия были тоже в кризисе, правда, чуть меньшего масштаба. Когда эти три страны заявили, что хотели бы вступить в Европейский Союз, это казалось нереальным. Сейчас Евросоюз смог включить в себя не только их, но и – из бывших социалистических государств - Прибалтику, Словакию и Словению. Джеймс Миллар:
Джеймс Миллар: Восточная и Центральная Европа очень сильно зависят от того, насколько благополучно обстоят дела в целом в Европе. И если Европа получает выгоду от политики США, то ее получает и Центральная и Восточная Европа. А в какой-то мере и России было выгодно это экономическое развитие Европы, поскольку она продает в Европу газ и нефть.
Ирина Лагунина: Джеймс Миллар полагает, что страны постсоветского блока даже до конца не осознают, насколько они в долгу у Гринспена, если можно использовать это выражение, говоря о банкире. Впрочем, с этим согласен и профессор Аллан Мелцер:
Аллан Мелцер: Этот период роста экономики, роста производительности, роста жизненного уровня в Соединенных Штатах помог сформировать огромный спрос для мировой экономики.
Ирина Лагунина: Что же позволило Аллану Гринспену стать экономическим долгожителем в столь политизированном Вашингтоне. Профессор Университета Джорджа Вашингтона Джйемс Миллар:
Джеймс Миллар: Он сгибался под политическими ветрами в Вашингтоне, он хотел сохранить свое положение. Именно поэтому при Клинтоне он поддержал повышение налогов, а при Джордже Буше – их снижение. Но в целом он всегда был настроен очень консервативно – он был за бизнес, против вмешательства правительства.
Ирина Лагунина: Профессор Университета Карнеги Меллон в Пенсильвании Аллан Мелцер:
Аллан Мелцер: В Вашингтоне нельзя выжить, если не учитывать политику.
Ирина Лагунина: На самом деле, основной вопрос, поступался ли Гринспен принципами, соглашаясь с политической линией одной или другой партии, чтобы сохранить свой пост? И здесь эксперты согласны: нет, принципами здоровой экономики он не поступался.
Роль России в Карабахском конфликте.
Ирина Лагунина: По мнению экспертов, карабахский конфликт по своему характеру существенно отличается от других межнациональных кризисов на Кавказе – в Абхазии и Южной Осетии. Но среди общих факторов – вовлеченность в конфликт России. Об особенностях карабахской проблемы и о степени воздействия на него официальной Москвы наш корреспондент Олег Кусов побеседовал с экспертами по кавказскому региону.
Олег Кусов: Чем отличается проблема Карабаха от абхазской и южноосетинской? Эксперт по кавказским проблемам Алексей Ващенко подчеркивает несколько, но довольно существенных факторов.
Алексей Ващенко: Вот эта международная поддержка, которая армянской стороной со всего мира, такой поддержки не было ни в Южной Осетии, ни в Абхазии. В войне в Карабахе участвовало практически три стороны. С одной стороны – Азербайджан, с другой стороны – жители Нагорного Карабаха и с третьей стороны – Армения. Например, в Абхазии - это грузино-абхазский конфликт. Были и добровольцы, были и наемники, в чем-то он похож, но, тем не мене, такого вмешательства и такой международной поддержки там, конечно, не было. Южная Осетия была ориентирована на то, чтобы присоединиться к Северной Осетии, Абхазия присоединиться к России или быть независимой. То есть они были ориентированы на Россию. Карабах же был ориентирован либо на независимость, либо присоединение к Армении. Хотя там одно время был период, когда карабахские армяне заявляли, что они готовы сделать все для того, чтобы тоже их признали частью Российской Федерации.
Если влияние России было просто огромным и в урегулировании грузино-абхазского и грузино-южноосетинского конфликта и там находились миротворцы Российской Федерации, то в Карабахе у России там нет ни миротворцев и того влияния, которое Россия могла бы оказать на тот конфликт, она там этого сделать не может.
Олег Кусов: У всех кавказских конфликтов есть и общий фактор - исторический. В Карабахе этот фактор используют активно обе стороны.
В разные годы, как утверждают историки, на территории Карабаха были и армянские меликства, и мусульманские ханства. Россия стала продвигаться на Южный Кавказ при Петре Первом. Но при Екатерине Второй этот процесс пошёл активнее. Именно к этому времени относится проект князя Потёмкина создания Армянского государства. Вот, что писал русский военный историк и кавказовед Василий Потто.
«Есть известие, подтвержденное многими официальными документами, что князь Потёмкин стремился стать царём восстановленной Армении, которая должна была граничить с Персией, Турцией и Россией и иметь гавань в Каспийском море. Он уже заказал за границей, в Индии и Китае, богатую фарфоровую посуду с золотыми гербами древних армянских царей…
Армянскому архиепископу Иосифу предложили составить проект договора, который должен был предварительно быть заключен между российским императорским двором и армянской нацией…
В политическом отношении Армения проектировалась состоящей под покровительством России. Небольшой русский отряд должен был занимать страну для защиты границ её от нападения турок и персов, а один из армянских царевичей – находиться постоянно при дворе императорском. Армянское царство обязывалось уделять России часть добываемого им серебра и золота. В случае войны обе державы должны были помогать друг другу.
Решено было начать с Карабагского ханства, - свергнуть Ибрагим-хана и посадить на его место правителя из армян. Самая кампания предполагалась летом 1784 года; готовились уже войска…»
Олег Кусов: Но армяно-российские планы, согласно Василию Потто, нарушил Омар-хан Аварский. Он захватил Грузию и направил свои войска в Карабаг. Россия в эти годы вступила в войну с Турцией и не смогла защитить Грузию. Отказался Санкт-Петербург и от армянского проекта.
Этот версия русского историка, по мнению экспертов, наглядно иллюстрирует традиционную роль России в кавказском регионе.
Но в целом, как отмечают эксперты, история – плохой помощник при решении карабахской проблемы.
Тем более, что большую путаницу в своё время внесли большевики. Так считает лидер партии «Демократический союз» Валерия Новодворская.
Валерия Новодворская: Советский Союз производил нарезку таким образом, что армянская область, целиком армянская, попала в Азербайджан. Потому что большевики были людьми глубоко невежественными, во-первых, а во-вторых, они не придавали значения национальному вопросу. А Сталин был вообще русопетом и считал, что это все баловство –национальное сознание. И эти глубоко невежественные люди взяли просто по линеечке отрезали границы, нарезали народы на кусочки, хвост туда, голова туда. А теперь многие вещи уже нельзя исправить, потому что это означает территориальные разделы. Нужно искать консенсус.
Олег Кусов: В конце 80-х годов проблему Карабаха некоторые политику использовали в качестве трамплина в большую политику. Лидер общественного комитета «Карабах», например, довольно быстро стал лидером независимой Армении. Политические очки приобретали партии и общественные организации. Слово эксперту по кавказским проблемам Алексею Ващенко.
Алексей Ващенко: В октябре 87 года в ереванском парке имени Пушкина прошел первый митинг комитета «Карабах», и тогда комитет «Карабах» собирал всего примерно 250 человек. Комитет «Карабах» тогда возглавил Левон Акопович Петросян. В 1987 году Аганбегян поднял проблему Карабаха и предложил присоединить Нагорный Карабах к Армении. Когда Аганбегян в 87 году сделал заявление, тут же как по нотам во всем мире армянские общины поддержали это движение.
Олег Кусов: Лидер «Демократического союза» Валерия Новодворская считает, что и официальной Москва преследовала свои цели.
Валерия Новодворская: Россия, естественно, пыталась из этого огня извлечь еще и для себя маленькую выгоду. Конечно, выгоды она никакой не получила, только репутацию себе окончательно испортила и народам не поздоровилось. То есть Россия – это источник вечного напряжения во всех регионах, куда она может дотянуться. Нет ни одного региона в мире, куда Россия бы вносила успокоение.
Олег Кусов: В итоге карабахская проблема стала почти неразрешимой.
Валерия Новодворская: Это как курдский вопрос. Для того, чтобы создать там единое государство, нужно выделить доли из четырех других государств. А попробуйте уговорить эти четыре государства – это мировую войну надо начинать по курдскому вопросу. И сколько у нас будет мировых войн из-за национальных проблем?
Олег Кусов: Среди политиков и экспертов есть мнение, что со своими проблемами кавказские народы должны справиться сами. Звучала эта идея ещё в прошлом в произведениях кавказских писателей, многих из которых советская власть попыталась придать забвению. Один из них – азербайджанский писатель-эмигрант Курбан Саид. В его романе «Али и Нино» армянин обращается к грузинке и азербайджанцу.
«Я согласен с вами, что мир на нашу землю пришел вместе с русскими. Но сейчас мы, народы Кавказа, и без помощи русских можем сохранить этот мир. Теперь же русские учреждают, что они защищают нас друг от друга. Поэтому сюда направлены русские воинские части, русские чиновники и русский губернатор. Но посудите сами, княжна, должны ли вы опасаться меня или нужно ли спасать меня от Али-Хана? Разве мы не сидели вместе на пестрых коврах у родников за дружеской беседой? Да и Иран сейчас уже не так опасен, чтобы кавказские народы боялись его. Наш враг на севере, и он уверяет нас, что мы маленькие дети, которых нужно охранять друг от друга. А мы давно вышли из детского возраста».
Олег Кусов: Сегодня Россия не прочь использовать Карабах в качестве клапана воздействия на Азербайджан. Говорит этнолог, член-корреспондент РАН, заведующий отделом народов Кавказа Сергей Арутюнов.
Сергей Арутюнов: Наверное, России, с одной стороны, хотелось бы, чтобы Карабах оставался проблемой. Потому что Россия, наверное, не теряет надежды как-то воздействовать на Азербайджан в плане эксплуатации нефтепровода Баку-Джейхан, хотя ясное дело, что этот нефтепровод будет работать в никак независящих от России условиях. России в общем-то не хочется явно портить отношения с Азербайджаном хотя бы потому, что много азербайджанцев живет в России, да и по ряду других причин. С Арменией тоже портить отношения не хочется. По-моему, Россия предпочла бы на самом деле, чтобы этот статус-кво более менее сохранялось, которое сейчас есть, потому что тут есть чем поиграть в случае чего. А если устаканится полностью, если будет принято какое-то соглашение, которое обе стороны признают, подпишут, неважно, в чем оно будет состоять, момент напряжения исчезнет, то играть уже будет не с чем. А уж как играть, ради чего играть, в какие игры? Джокер хочется держать в руках и все.
Олег Кусов: Сотрудник центра по изучению общественно-политических процессов на постсоветском пространстве МГУ Исмаил Агакишиев считает, что сегодня в разрешении карабахской проблемы заинтересованы и Москва, и Ереван, и Баку.
Исмаил Агакишиев: Россия тоже заинтересована в том, чтобы этот вопрос решался. Если брать экономику, для Армении Россия является государством-донором. Сегодня отношения с Азербайджаном в урегулировании этого вопроса – это снятие блокады, хорошие отношения в дальнейшем с Азербайджаном, это возможное участие в экономических проектах, в которых участвуют Грузия и другие страны. Это было бы шансом для восстановления и развития экономики Армении. Поэтому, с другой стороны, сам Азербайджан в подвешенном состоянии. Около миллиона беженцев, 20% территории завоевано. И решение этого вопроса как в экономическом, так и в политическом плане для Азербайджана очень важно.
Олег Кусов: Эксперт по кавказским проблемам Алексей Ващенко считает, что процесс урегулирования карабахского конфликта может затянуться на десятилетия.
Алексей Ващенко: Обе стороны ни на какие компромиссы пойти не могут. Если допустим, Азербайджан признает независимость Карабаха и возможность передачи Карабаха Армении, то практически это будет конец политическому руководству Азербайджана. Если армянская сторона, которая пытается идти на некоторые компромиссы, признает, что Карабах является частью Азербайджана, он в этой части Азербайджана независим, даже эти уступки привели к тому, что Тер-Петросян практически потерял свой пост. Сейчас президентом Армении является Роберт Кочарян, он раньше возглавлял Карабах, а сейчас он возглавляет Армению. Естественно этот человек прошел всю войну в Карабахе, и он так же не может пойти ни на какие компромиссы, потому что это смерти подобно ему. Один шанс есть все-таки, что если натовские структуры очень сильно укрепятся в Азербайджане и в Армении, вот тогда натовцы попытаются этот конфликт как-то урегулировать. Но это все равно уйдет минимум десятилетие.
Олег Кусов: Сергей Арутюнов, известный этнолог, член-корреспондент Российской академии наук, посетил Армению несколько месяцев назад.
Сергей Арутюнов: Впервые в пограничных районах я услышал от армян слова о том, что азербайджанцы совсем уж неплохие люди, что с азербайджанцами даже легче иметь дело чем с грузинами или русскими. Речь идет не о политиках, речь идет о коммерческих партнерах. С азербайджанцами легче иметь дело, азербайджанцы надежнее, порядочнее, что в общем, зря мы ссоримся с азербайджанцами, надо бы нам с азербайджанцами жить в мире.
Олег Кусов:Известный этнолог Сергей Арутюнов не исключает, что тон в миротворческом процессе в Нагорном Карабахе будут задавать простые армяне и азербайджанцы.
Процесс обогащения урана: легко ли создать ядерную бомбу
Ирина Лагунина: Вся эта неделя проходит под знаком иранской ядерной программы. Ее обсуждают министры иностранных дел в Лондоне, о ней будет говорить МАГАТЭ и, в конце концов, о ней же будет говорить Совет безопасности ООН. Но в центре иранской атомной проблемы лежит технология обогащения урана, то есть выделение из природного урана изотопа Уран 235. Важный вопрос: что делать с отработанным топливом атомных станций, содержащим плутоний 239? На основе плутония 239 сконструированы все современные атомные бомбы. Технологии получения топлива для атомных реакторов и для атомных бомб крайне близки, и это настораживает экспертов. Об этом говорит директор Центра ядерной экологии и ядерной политики Международного социально-экологического союза Лидия Попова, с ней беседует Александр Костинский.
Лидия Попова: Поскольку мирный атом не отделим от военного атома, практически это очень похожие ядерные циклы, то здесь, конечно, такая обеспокоенность мирового сообщества вполне понятная. Что Ирану нужно для того, чтобы сделать свою бомбу? Даже допустим, что у него нет специальных реакторов, так называемых промышленных реакторов, по терминологии, принятой в атомном сообществе, они называются промышленными реакторами, где производится плутоний 239 в основном.
Александр Костинский: Это искусственный элемент, которого в природе практически нет.
Лидия Попова: До того, как начали развиваться военные программы в основном в США и в России, было на земле 7-10 килограмм всего, а сейчас это сотни и сотни тонн.
Александр Костинский: То есть бомба может быть сделана или на уране 235 или на плутонии 239?
Лидия Попова: Хорошие, извините за цинизм, эффективные атомные бомбы с большим разрушительным потенциалом. Первые бомбы как раз были сделаны на уране 235.
Александр Костинский: Которого всего 0,7% в естественном уране.
Лидия Попова: Это хорошие месторождения, где 0,714. Обогащать уран по нужной кондиции по урану 235 – это дорогостоящий процесс.
Александр Костинский: Тем более нужная кондиция больше 95%.
Лидия Попова: Поэтому, когда открыли плутоний, оказалось, что гораздо выгоднее, гораздо дешевле делать бомбу на плутонии. И поэтому бомба, допустим, сброшенная на Хиросиму, была с 235 ураном, а бомба, сброшенная на Нагасаки, была с плутонием. И уже после этого ядерное оружие было только на плутонии.
Александр Костинский: То есть это в России?
Лидия Попова: В Советском Союзе и в Соединенных Штатах. Потом уже все делали только на плутонии. Как устроена технологическая цепочка? Загружают определенным образом скомпонованное топливо из объединенного урана в промышленный реактор, в военный реактор, 238 уран, там его облучают. Потом это все выгружают, выдерживают. За то время, пока это топливо сидит в реакторе, там вырабатываются плутоний 239 и всякие другие изотопы. Когда какое-то время там выдержки пройдет, распадутся коротко живущие и опасные изотопы, нужно этот плутоний извлекать. Отправляют это на радиохимическое производство. Там кассеты, в чем топливо сидит, режутся, твердые обломки отправляются в захоронение, как твердые радиоактивные отходы, а топливо само растворяется в азотной кислоте и потом используется куча других реагентов, о которых мы не будем говорить. И в конце концов выделяется плутоний 239 в нитратном виде, потом его переводят в двуокисную форму.
Александр Костинский: То есть нитратное соединение с азотом, а это плутоний О2.
Лидия Попова: Для того, чтобы в бомбу поместить, его переводят в металлическую форму и производят ядерные боеголовки.
Александр Костинский: Надо сказать, что критическая масса, даже если брать самый классический, в школе как рассказывают вариант, когда два куска, у которого каждого масса меньше критической, соединяются и происходит взрыв. У плутония это около шести килограмм?
Лидия Попова: Шесть-восемь килограмм.
Александр Костинский: А у урана 235 25-30. То есть плутоний еще и выгоднее, просто потому, что меньше. А если мы вспомним современные схемы, которые в настоящих бомбах, там возникает взрыв внутрь. Оболочка делается из плутония и внутрь этот шар летит. По литературе, которая опубликована, написано, что достаточно несколько сот грамм плутония для того, чтобы была бомба эффективная, по высоким технологиям сделанная. По идее, если говорить о наработке, плутония это порядок килограммов – это совсем немного. Вообще надо сказать, что шесть килограмм плутония – это теннисный мяч.
Лидия Попова: Такая есть знаменитая фотография, где плутониевый заряд рука в резиновой перчатке держит, он просто на ладони этот шарик умещается.
Александр Костинский: Если мы вернемся к Ирану, почему международное сообщество так озабочено? Если будет цикл обогащения урана, а ведь в ядерных реакторах обычных урана 235 в обычном уране всего 4%. Вообще-то атомная электростанция стать большой бомбой не может. Почему же тогда волнуются мировые правительства, почему эксперты волнуются? Ведь урана всего 4%.
Лидия Попова: Они волнуются не из-за того, что Иран будет использовать ядерное топливо в своем реакторе, а волнуются из-за того, что Иран хочет у себя строить еще производство по разделению изотопов. Собираются овладеть современными технологиями, центрифуги разного поколения, в которых достаточно эффективно отделяется 235 уран от урана 238.
Александр Костинский: То есть Иран, если говорить о гипотетической возможности, скорее всего может построить бомбу на уране 235.
Лидия Попова: Может построить на уране 235, а если завладеет разделительными технологиями, то может и на плутонии сделать. Почему плутоний не обогащают на центрифугах? Потому что они просто очень быстро запачкаются, станут радиоактивными и там просто не подойти. Просто такая радиационная обстановка станет в цехе, что работать будет невозможно, поэтому это и не делают. В принципе, если реакторный плутоний, для этого, во-первых, Ирану нужно построить атомные электростанции, во-вторых, построить радиохимическое производство у себя, выделить плутоний, пусть он будет реакторного качества, пусть 239 будет не очень много. Но в конце концов существуют разные методы разделения изотопов, и вот этот пускай даже реакторный плутоний, если попадет в руки государства, глава которого делает такие безответственные заявления, то это уже опасная ситуация.
Александр Костинский: То есть опасность состоит в том, что при обогащении мирного атома, то есть при получении урана 235 для атомных реакторов не исключено, что те люди, которые обогащают до 3% тот же самый уран 235, то они могут обогатить и до 95%, потому что технология ничем не отличается.
Лидия Попова: Нет, конечно, просто больше центрифуг используется.
Александр Костинский: Второе: у вас есть собственный ядерный реактор, при обычной реакции у вас образуется плутоний 239, оружейный плутоний, образуется плутоний 40, 41 и так далее. То есть у вас образуется в мирном реакторе опять плутоний. И если вы сможете, то вы можете тогда этот ядерный плутоний, пожертвовать каким-то количеством оборудования, а может быть людей, заключенных, кто-то может работать, вы можете выделить. Хотя, как мы видим, нужно всего несколько сотен грамм, может пару килограмм.
Лидия Попова: Можно, конечно. Во-первых, можно провести разделение изотопов плутония, в том числе не только урана, а и плутония. Во-вторых, я хотела сказать, что в настоящее время даже реакторный плутоний рассматривается как возможный материал для производства атомной бомбы.
Александр Костинский: То есть это плутоний, который нарабатывается в обычных, не в промышленных для атомных.
Лидия Попова: В обычных атомных электростанциях везде обязательно в легководных реакторах его от 6 до 10 килограмм на тонну получается.
Александр Костинский: То есть достаточно, чтобы рвануть.
Лидия Попова: Вполне достаточно. Представьте, сколько загружается в реактор - где-то порядка 60 тонн уранового топлива, столько же за три года выгрузиться, компания три года идет, вот десять килограмм на тонну. Десять килограмм на шестьдесят – уже шестьсот килограмм.
Александр Костинский: Вообще специалисты говорят, что этот реакторный плутоний плохой, потому что там есть, например, изотоп плутоний 240, который мешает взрываться. Но вы говорите, что из такого «плохого» плутония все равно можно создать атомную бомбу, которая взорвется.
Лидия Попова: В 70 годах американцы как раз провели такой эксперимент, они сделали атомную бомбу с реакторным плутонием. Это не было плутоний оружейного качества, не оружейный плутоний не с большим содержанием 239 плутония. И они такую бомбу взорвали. Она, конечно, была большая, неуклюжая, но, тем не менее, такой взрыв произвести удалось.
Александр Костинский: Если мы вернемся к проблеме Ирана, у нас возникает предложение России, которая предлагает давать уже обогащенный уран, эти самые 3-4% урана 235 в общем уране 238 на атомную станцию в Бушере или какую-нибудь другую, которую Иран построит. Насколько это предложение реалистично, во-первых, чтобы Иран не развивал свою программу? И второе – насколько выгодно России?
Лидия Попова: Россия занимается таким бизнесом. Через организацию международного сотрудничества, у Минатома есть такая организация, Россия обогащает уран для других стран. Так что Россия может и для Ирана тоже обогащать уран.
Александр Костинский: Но в таком случае Иран не сможет говорить о том, что нам нужны технологии для того, чтобы работала Бушерская станция. Если Россия берет на себя полный цикл, то она забирает и наработанный плутоний. То есть Иран в принципе, если ему не мешать, то в течение, некоторые эксперты говорят, за пять лет они создадут, может быть меньше пяти лет, некоторые говорят не менее десяти лет, в принципе это вопрос времени. Но Иран как достаточно развитая страна, они тоже могут сделать свой цикл и могут создать атомную бомбу.
Лидия Попова: Увы, боюсь, что это так. Но, тем не менее, я по жизни не сторонница силовых методов решения проблемы, мне кажется, что с Ираном все равно надо пытаться какие-то переговоры вести. Я уже в одном интервью говорила, что надо все-таки Ирану в переговорах с ним вытащить на поверхность социально-экономические проблемы, где Ирану нужна помощь.
Александр Костинский: И разменять на эту атомную программу.
Лидия Попова: И делать эту торговлю. Надо торговаться. Потому что, какие бы они ни были сумасшедшие, тем не менее, не знаю, насколько далеко в своем сумасшествии готовы зайти. Я имею в виду руководство, начальников больших.
Право ребенка на образование. В том числе, право ребенка-инвалида.
Ирина Лагунина: В соответствии с международной конвенцией о правах ребенка, каждый маленький гражданин этой планеты имеет право на образование. В России это право нарушается тогда, когда дело касается детей-инвалидов. Родители часто вынуждены отдавать их в интернаты, потому что просто не в состоянии содержать их дома. Справиться с проблемами детям с ограниченными возможностями и их родителям помогает петербургская благотворительная организация «Перспектива». В ней побывала наш корреспондент Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Формально считается, что не обучаемых детей не существует. Но для того, чтобы учить каждого ребенка, в России пока не сделано почти ничего. В интернатах для детей с нарушениями развития до сих пор нет школ. Чем тяжелее нарушения у ребенка, тем безнадежнее его положение. Говорит один из директоров петербургской общественной благотворительной организации «Перспектива» Мария Островская.
Мария Островская: Для детей с множественными нарушениями, лежачими так называемыми, нет вообще ничего, кроме санитарки одной на 12 человек, которая должна ухаживать за 12 детьми, которые не пользуются горшком, не едят самостоятельно. Понятно, что ей некогда даже говорить с ними. Поэтому приходится общественным организациям брать на себя все остальное. То есть мы привели туда специалистов, волонтеров большое количество, которые играют с детьми, разговаривают, купают их в ванной, гуляют, но и занимаются профессионально.
Татьяна Вольтская: Волонтеры у вас и российские, и западные, что это за люди?
Мария Островская: Немецкие, английские волонтеры у нас есть, был даже канадский волонтер, сейчас есть польские волонтеры. Это интернациональная команда. Конечно, они не обычные средние граждане. Это, как правило, очень совестливые молодые люди, которые хотят внести свой позитивный вклад в мироздание. С очень высокими амбициями. Большинство из них не собирается потом становиться ни врачами, ни педагогами. Мальчики проходят альтернативную службу в немецкой армии. Девочки делают так называемый социальный год. Существует традиция в обществе немецком, что девочка из хорошей семьи перед тем, как идти в университет, должна год поработать на общественно-полезных тяжелых работах, чтобы понять, чего она вообще в жизни хочет, чтобы ее выборы были более зрелыми. Нет этой традиции, как у нас, во что бы то ни стало со школьной скамьи загнать ребенка в вуз, человеку позволяют осмотреться.
Многие наши волонтеры пишут ежемесячные отчеты. Очень часто они пишут, что этот год совершенно перевернул их картину мира, его вообще невозможно переоценить в их жизни. Они совершенно по-другому стали понимать, что есть человек и человеческая душа и ценности человеческой жизни.
Татьяна Вольтская: Я поговорила с одним из волонтеров – Камиллой Хоиньской из Польши. Ей 22 года.
Камилла Хоиньская: Во-первых, я изучаю русский язык в Польше. Хотела приехать сюда, чтобы усовершенствоваться в этом языке. А во-вторых, по личным причинам. Я подумала, что мне надо кому-то пригодиться, что-то начать делать конкретное. Я хотела узнать, являюсь я хорошим человеком. Даже такие размышления напали на меня.
Татьяна Вольтская: Когда Камилла приехала в детский дом в Павловске для детей с нарушениями, ей сразу пришлось кормить детей, мыть, менять памперсы, играть. Обучающие семинары были потом.
Камилла Хоиньская: Я думаю, что просто надо хотеть что-то такое делать. Если ты хочешь, то получится.
Татьяна Вольтская: А потом вы к кому-то привязались из детей?
Камилла Хоиньская: Да, довольно сильно к трем мальчикам. Двое из них, у них болезнь спастика,а третий Даун.
Татьяна Вольтская: Сколько им лет?
Камилла Хоиньская: Им семь лет примерно, хотя выглядят моложе своих лет. Это трудно объяснить, просто что-то такое почувствуешь и начинаешь как-то более сосредотачиваться на каком-то ребенке. Это не означает, что я к другим детям отношусь хуже, нет.
Татьяна Вольтская: Скажите, Камилла, были за это время какие-то достижения, победы, чему-то вы научили ребенка, вам удалось хорошо с ним поиграть или он стал реагировать?
Камилла Хоиньская: Я думаю, что да. Один из этих мальчиков, я просто занимаюсь часто таким образом, что сажаю его на колени и делаю несколько упражнений. Долгое время наклоняемся вперед. У него спастика, и он все время в таком невыносимом напряжении. Я стараюсь выпрямить у него руки так, чтобы он расслаблялся. Был такой день, что мы просто сидели, и он самостоятельно наклонился вперед, пробовал это движение сам сделать. Я была так удивлена и подумала, что это не зря все. Он как будто привык регулярно что-то со мной делать и что даже без моей помощи попробовал сам. Кроме этого еще вижу, что некоторые дети узнают меня и когда меня видят - улыбаются. Просто видно, что он ко мне привык, что он чувствует разницу между кем-то близким и чужим.
Татьяна Вольтская: Какие-то неудачи, что-то не получилось?
Камилла Хоиньская: Вообще невозможно, но, мне кажется, что все происходило бы быстрее и вообще по-другому, если у каждого ребенка был бы свой волонтер. В моей группе 13 детей, у нас два волонтера - я и моя подруга Оля. Невозможно заниматься каждый день понемножечку с кем-то. Ребенок долго ждет, чтобы ты начал с ним что-то делать. Наводит на меня такие мысли, что может быть то, что я начала с кем-то делать, над чем-то работать и на несколько дней мы останавливаемся, надо уже обратиться к кому-то другому. Этот ребенок ждет и как будто страдает и даже забывает над чем мы начали работать.
Татьяна Вольтская: Камилла удивляется, что ей не разрешают узнать судьбу детей, которых она уже успела полюбить.
Камилла Хоиньская: Я видела один раз, чтобы пришла мама ко одному из этих трех парней. Очень красивая женщина, со своей мамой она пришла. Я даже скажу, что немножко удивилась, что нормальная здоровая женщина пришла, позанималась какое-то время своим ребенком и ушла. Удивилась я, потому что мне как-то представилось каким-то неестественным. Я подумала, что она могла чаще приходить. Как-то не по душе сделалось. Об их судьбе не знаю ничего. Я знаю, что это скрывается от нас. И даже наши координаторы, мало кто из них знает или вообще никто не знает. Но это какой-то тайной является, не знаю, почему.
Татьяна Вольтская: А вы пытались узнать?
Камилла Хоиньская: Да. Нам отвечают, что те, которые сохраняют архивы, как-то боятся, когда кто-то из нас будет знать правду, он начнет ее распространять каким-то ненормальным образом. Это, думаю, менталитет престарелый.
Татьяна Вольтская: «Перспектива» - организация, возникшая по инициативе баронессы Маргареты фон дер Борх, вначале существовала только на западные пожертвования, теперь 20% средств дают российские благотворители.
Мария Островская бывала в Германии и знакомилась с опытом адаптации и обучения детей.
Мария Островская: Самая поразительная вещь - это разнообразие форм помощи, которая там есть, у человека есть выбор или у его опекуна, если он недееспособный. Он может поместить человека в одно учреждение или в другое учреждение, в большое или в маленькое, он может получить очень много поддержки, если он оставил человека дома, даже взрослого. Что касается детей, то они живут в очень маленьких учреждениях, в очень маленьких группах, к ним совершенно индивидуальный подход. Это если мы говорим о не интегративных учреждениях. Если это интегративное учреждение, то это обычная школа, в которой, конечно, есть пандус и, конечно, есть все приспособления для ребенка с инвалидностью тяжелой. И у ребенка есть сопровождающий. Этот институт сопровождающих очень важный. Потому что на самом деле ему нужна помощь для того, чтобы вместе с другими учиться.
Никакие модели фронтального обучения не подходят. Это означает, что у учителя есть набор информации, которую надо вложить в голову учащихся. У него задача так или иначе всех наделить одинаковой информацией, причем в определенные сроки. Если исходить из такой модели, то интегрировать ребенка в принципе невозможно, его можно интегрировать, если в классе практикуется индивидуальный подход, в том числе к обычным детям. То есть ребенок получает свое задание или группа затеей получает свое задание, соответствующее их уровню, их интересам, и они обмениваются информацией в классе, но нет задачи одну и ту же информацию вложить в голову всех детей без разбора. В такие модели, конечно, легче интегрировать ребенка, особенно сопровождающему. А все получают свои задания. Таким образом, он равен со всеми и ничем от них не отличается.
Татьяна Вольтская: То есть для того, чтобы такого ребенка интегрировать в обычную школу, они не должны быть одного образца?
Мария Островская: И конечно нужна совершенно другая квалификация педагогов. То есть это системная проблема у нас. Нужна квалификация педагога и такое образование педагогическое, которое позволяет человеку ориентироваться на личность другого человека, а не передавать знания. Это просто другая деятельность. И конечно, это требует серьезной перестройки системы обучения наших педагогов.
Татьяна Вольтская: Россия подписала Конвенцию о правах ребенка, где одно из основных прав – это право на образование. Но в отношении детей-инвалидов оно постоянно нарушается.
Мария Островская: В детских интернатах учат детей с более легкими нарушениями. Мы работаем в четвертом корпусе так называемом детского дома-интерната № 4 Павловска. Этот корпус называется лежачий корпус. И дети, когда мы туда пришли, они даже не плакали. Потому что какой смысл плакать, если никто все равно не обратит на это никакого внимания. Их ничему, конечно, не учили и никакой школы в помине там нет. Там есть воспитатели в трех группах из 11, а в остальных группах только санитарки, три врача на 150 детей, один специалист по лечебной физкультуре и один массажист. 1590 детей с тяжелой спастикой и с тяжелыми физическими дефектами. Нельзя говорить даже о каком-то развитии, например, через игру или через общение со взрослым, потому что замученные санитарки могут только выполнять гигиенические какие-то требования. Где санэпидемрежим, там нужно мыть в десять раз лучше, чем мы это делаем дома. Поэтому санитарки целый день что-то моют и, конечно, им некогда обратить внимание на ребенка, посмотреть ему в глаза, поиграть с ним, поговорить, взять на руки. Это все просто нереально.
Татьяна Вольтская: Какой-то ад, в общем.
Мария Островская: Ну это похоже было на ад. Сейчас, конечно, многое изменилось. Мы там сделали три игровые комнаты, сенсорную комнату, дети гуляют. В каждой группе один или два волонтера кроме санитарки, около сорока человек учителей, психологов, логопедов, массажистов, специалистов по лечебной физкультуре. Но это все персонал, который финансируется за счет частных пожертвований. Государственная структура штатная пока не изменилась.
Татьяна Вольтская: Вы считаете, это нормально или все-таки государство должно финансировать эти вещи?
Мария Островская: Я считаю, что государство должно признаться себе, что оно не в состоянии решить эти проблемы и отдать это в руки частных организаций, но построить очень эффективную систему контроля. В ином случае сюда могут придти люди недобросовестные, которые могут эти деньги взять и создать детям еще более худшие условия. Поэтому нужна эффективная система контроля и финансирование. Все. Государство не должно масштабно решать эти проблемы так, как оно подходит, чтобы шестьсот детей вместе собрать, сложить и тогда все будет в порядке.
По разным сведениям, например, западные обозреватели подсчитывали, сколько стоит пребывание ребенка в таком учреждении, есть русские сведения. По разным оценкам - это от 600 до 300 евро в месяц. На эти деньги в принципе можно было бы организовать маленькие учреждения частные, если бы государство просто отдало эти деньги вместе с ребенком и хорошо контролировало - это было бы решением проблемы.
Мне кажется, пора отказаться от такого советского подхода, что нужно все такими программами государственными решить, все разом, в едином ключе, а главное, что все зарегулировать. Не решается это таким способом.