Ирина Лагунина: Энергетическая безопасность – проблема, которую президент Владимир Путин поставил как центральную в дискуссиях в рамках Большой Восьмерки. Как видится она на сегодняшний день российскими соседями? Мы продолжаем тему. Сегодня – Казахстан. В отличие от предыдущих двух стран, которые мы анализировали в программе – это Белоруссия и Грузия – Казахстан богат природными ресурсами – от нефти и газа до урана. Есть ли в этой стране концепция энергетической безопасности? Мы беседуем с Ариэлем Коэном, экспертом Фонда Heritage в Вашингтоне. Его исследование в скором времени будет опубликовано британской группой Global Market Briefing в серии «Российская внешняя энергетическая политика».
http://www.globalmarketbriefings.com.
Ариэль Коэн: Да, я думаю, что поведение казахских товарищей показывает, что они решили не складывать все свои яйца в одну корзину, и иметь хорошие отношения с Москвой, Пекином и Вашингтоном.
Ирина Лагунина: В этом заключается концепция энергетической безопасности? Давайте поясним.
Ариэль Коэн: Казахстан - государство молодое и не имевшее своих вооруженных сил, не имевшее бюрократии, которая умеет защищать свои национальные интересы при своем образовании, и поэтому, я думаю, что президент Назарбаев, поставив сначала на близкие отношения с Соединенными Штатами в 90 годы, а потом, укрепляя отношения с Москвой и с Китаем, выстраивает систему внешнеполитических сдержек и противовесов таким образом, что ни она из этих держав не попытаются принимать какие-то меры против желания правительства Казахстана и президента Казахстана для того, чтобы там дестабилизировать обстановку или какими-то экстраполитическими нелегальными военными путями захватить казахские нефтяные резервы. В этом заключается основное направление.
Ирина Лагунина: Ариэль Коэн, фонд Heritage в Вашингтоне. В Лондоне на этой неделе проходит Международный нефтяной симпозиум. Обсуждается вопрос о том, как сделать более безопасной и разветвленной систему доставки нефти и газа из стран Каспийского региона. Вот мнение одного из участников симпозиума. Директор отдела энергетики одной из ведущих международных аудиторских и консалтинговых компаний PricewaterhouseCoopers Джеральд Рохан. Он работал над несколькими проектами в Казахстане и Азербайджане
Джеральд Рохан: 20 или 30 лет назад, когда строились трубопроводы, они создавались как единая система для Советского Союза. Поэтому, например, в восточном Казахстане были трубопроводы из Сибири в Павлодар, а в западном Казахстане были трубопроводы из Атырау, через Мангышлак в Самару. Так что все это строилось не для того, чтобы обеспечить самодостаточность каждого отдельного государства.
Ирина Лагунина: Джеральд Рохан, директор отдела энергетики одной из ведущих международных аудиторских и консалтинговых компаний PricewaterhouseCoopers . Ариэль Коэн, фонд Heritage в Вашингтоне. В чем состоит советское наследие для энергетики Казахстана?
Ариэль Коэн: Безусловно, у Казахстана были свои недостатки в советское время. А именно, что основные материальные ресурсы направлялись на развитие месторождений Западной Сибири, а не Казахстана. Прикаспийская впадина была более-менее разведана, но не эксплуатировалась. И, как вы заметили, трубопроводы были, но они были только в одном направлении – на Россию, на Оренбург и на Самару. Сегодня Казахстан построил и открыл 1 января этого года небольшой трубопровод на Китай, небольшой сравнительно, то есть это 250 тысяч баррелей в день по сравнению с Баку-Тбилиси-Джейхан, которая прокачивает миллион баррелей в день. И казахи думают о возможном строительстве в будущем трубы, которая подключит казахскую нефть, месторождение Кашаган к трубе Баку-Тбилиси-Джейхан. Но пока развитие идет достаточно быстро, Казахстан растет, на уровне 9-10% в год экономика растет, причем не только нефть и газ, но и смежные отрасли, обслуживающие отрасли и так далее. Так что я не совсем согласен с посылом о том, что советское наследие усугубляет ситуацию в Казахстане. По тому, как развиваются нефтяные страны во время бума, Казахстан развивается сравнительно хорошо.
Ирина Лагунина: А почему в советские времена не разрабатывались месторождения Казахстана?
Ариэль Коэн: Это очень интересный вопрос. В советские времена упор был на Западную Сибирь среди прочего и потому, что партия и правительство хотели сохранить нефтяные месторождения, ресурсы развивать и развивать регионы российские, русские. А на национальных окраинах, например, в Азербайджане, не развивались месторождения на каспийском шельфе. В Казахстане не развивались месторождения в Прикаспийской впадине. Хотя Тенгиз был разведан и подходил для эксплуатации, во времена Горбачева велись переговоры с компанией «Шеврон». Но тем не менее, в советское время в Казахстане ничего большого не развивали. Среди прочего и из-за того национализма, который незримо присутствовал в экономических и политических решениях политбюро.
Ирина Лагунина: Энергетическая безопасность включает в себя три области – нефть, газ и во многих очень странах электричество. Недавние взрывы на энергетических магистралях, ведущих в Грузию, показали, что для Грузии не так страшно не получать из России газ, как страшно не получать электричество. Но к электричеству мы вернемся чуть позже. Давайте более подробно остановимся на том, какие есть проекты в Казахстане на данный момент по разработке нефти.
Ариэль Коэн: То, что уже эксплуатируется – это прежде всего Тенгиз, который выводится на трубопровод КТК - это Каспийский трубопроводный консорциум, на Новороссийск нефть идет. Кашаган и Карачаганак – это два гигантских месторождения. Кашаган – это нефть, Карачаганак – это газ в основном и газовый конденсат. Решение по трубам еще не принято. И идет жесткая конкуренция между Россией и Китаем и в какой-то степени Соединенными Штатами, транснациональными нефтяными компаниями за то, кто и каким образом это все будет развивать. Плюс большое количество месторождений более мелкого масштаба, но, тем не менее, они складываются в серьезные ресурсы.
Перед Казахстаном также стоит интересный вопрос о том, что делать с газом. Пока часть газа идет из России, часть газа должна экспортироваться. И то, что экспортируется, сегодня Газпром занимает очень сильные позиции по отбору казахского газа, который казахи продают в Россию по 44-50 долларов за тысячу кубических метров. Это достаточно низкие цены, если мы вспомним, что совсем недавно Россия заключила контракт с Украиной на поставку газа по 230 долларов, а в Европу продает по 250. То есть Россия практически в три с половиной – четыре раза, то есть на 400% увеличивает продажную цену казахского и туркменского газа при реэкспорте в третьи страны.
Ирина Лагунина: Давайте вернемся к нефти все-таки. КТК, Каспийский трубопроводный консорциум работает сейчас в полную мощность?
Ариэль Коэн: Да, работает в полную мощность. Они собираются увеличить пропускную способность от 20, если не ошибаюсь, до 28 миллионов тонн в год. Это серьезная труба и работает достаточно хорошо. Это, по-моему, единственная нефтяная труба, которая не является собственностью Транснефти на российской территории. Проблема с КТК, я бы сказал, две проблемы. Первая – это пропускная способность Босфора. Турки всячески поднимают этот вопрос, говорят о том, что столько нефти и грузов проходит по Босфору, что даже с современными системами навигации в извилистом и узком проливе могут произойти очень серьезные техногенные катастрофы.
Второй момент – это то, о чем вы говорили раньше – это отсутствие безопасности труб и других средств передачи энергии. Как мы видели недавно на Северном Кавказе - диверсии против линий газового снабжения и электропередач в Грузию, говорят о том, что у кого-то, мы не знаем, у кого, есть способность взрывать, наносить ущерб, прекращать поставки энергоресурсов по таким магистралям. И об этом серьезно задумываются сегодня транснациональные нефтяные компании. Мы видим, что происходит в Ираке, мы видим, что происходит в Колумбии, где за два года с 99 по 2000 двести раз взрывали трубу, принадлежащую компании «Оксидентал Петролеум». И даже на российской территории, даже при относительном затухании конфликта в Чечне, я бы очень серьезно задумался о безопасности этих магистралей.
Ирина Лагунина: Господин Коэн, когда Казахстан решил развивать собственные системы доставки собственных ресурсов, минуя Россию, как Россия реагировала на это?
Ариэль Коэн: Россия пытается, естественно, вывести на свою территорию экспортные трубы газовые и нефтяные. Ей до их пор это удается, потому что за исключением Китая никаких других труб казахи не построили на своей территории. Потом, когда они эти трубы строят, они не строят полностью самостоятельно, они строят их как совместные предприятия, как правило, как консорциумы. Например, с Китаем они строили совместно. Там был замечательный момент, когда китайцы предложили поселить на территории Казахстана 50 тысяч своих рабочих, чтобы они строили эту трубу. И Нурсултан Назарбаев, конечно, вежливо отказался от предложения китайских товарищей, мол, рабочей силы и у нас хватает и держите вы своих рабочих у себя. Китайцы постоянно делают такие предложения и делали России тоже. Пока, по моим данным, Россия тоже всячески открещивается от таких добрых китайских предложений.
Ирина Лагунина: Мы в основном говорили о нефти и газе. Как построено электрическое снабжение Казахстана?
Ариэль Коэн: Интересный вопрос. Потому что при наличии большого количества природного газа, который можно было бы по идее использовать как сырье для производства электричества, казахи идут по-другому пути. Еще с советских времен на территории Казахстана находятся большие тепловые электростанции, работающие на угле. И этот уголь не только поставляется для собственных нужд, но и экспортируется на российские тепловые электростанции, особенно в Сибирь. Более того, у Казахстана очень радужное электрическое будущее. Потому что президент Назарбаев решил, и я не знаю, получится у них или нет, но будут пытаться сделать из Казахстана ведущего мирового экспортера урана. На территории Казахстана находятся большие залежи урана, и на уране казахи могут строить ядерные электростанции, а газ экспортировать. Потому что цена на газ высокая, спрос на газ большой как на европейском, так и на восточноазиатском направлении и прибавочная стоимость экспортного газа или переработки, пластиковых производств, петрохимических производств, прибавочная стоимость для казахов будет, конечно, выше от такого бизнеса. А угля, причем угля достаточно низкого качества, которое необходимо для теплоэлектростанций, у них хватает, равно как и урана.
Ирина Лагунина: Давайте еще раз более подробно остановимся на газе. Вы сказали, что Россия покупает по 44 доллара за тысячу кубометров казахский газ и потом продает его в Европу по цене более двухсот долларов и в Украину окончательная цена на газ была установлена 110 долларов за тысячу кубометров. Что делается в Казахстане для того, чтобы обойти эту зависимость от транспортировки газа через российскую территорию?
Ариэль Коэн: Есть два варианта. Первый – это вывод трубы на Китай. Китайцы очень заинтересованы и начали строить уже трубу из Казахстана в Китай, к которой будут присоединяться потом трубы из Узбекистана и возможно даже из Туркменистана. Пока будет построена, это дорого, труба длинная, тяжело строить, но если она будет построена, такая труба, конечно, изменит геополитическую ситуацию в Центральной Азии, потому что у Китая появятся жизненные интересы обеспечить безопасность поставок энергии из Средней Азии в Китайскую народную республику, которая испытывает острый дефицит энергоресурсов. Китайцы, как мы неоднократно в Вашингтоне говорили на разных конференциях, которые посвящаются этой проблеме, китайцы готовы сделать все что угодно для того, чтобы обеспечить себе поставки нефти и газа.
Второй вариант – это подключить казахский газ к трубе, которая буквально в будущем году будет построена - это труба из Азербайджана в Турцию. Такая труба, так же как нефтяная труба из Кашагана, должна пересечь по диагонали Каспийское море из его северо-восточного квадранта в юго-западном направлении к Апшеронскому полуострову на Баку, и оттуда этот газ пойдет в Турцию и в Европу. Турция становится прямо на наших глазах важным транзитным узлом для перекачки газа как азербайджанского, так, возможно, в будущем туркменского, казахского, иранского и, я бы сказал, возможно газа из Персидского залива. В Катаре огромные месторождения, из Катара труба может подсоединиться к Ираку и из Ирака потом идти на Турцию. Так что в этом смысле казахи могут выбирать, у них, как и с нефтью, есть три направления – российское, китайское и азербайджано-турецкое.
Ирина Лагунина: Мы сейчас ненадолго прервемся. Наш корреспондент в Алма-Ате Катира Кабилова провела опрос на улицах казахской столицы о том, как люди представляют себе – что такое энергетическая безопасность?
Катира Кабилова: Как вы понимаете энергетическую безопасность Казахстана?
Мужчина: Энергетическая безопасность Казахстана – это прежде всего рациональное использование углеводорода. То есть не просто продавать, а развивать нефтехимию, развивать производства, побочные производства, обрабатывающую промышленность, легкую, пищевую промышленность. В разумных пределах продавать, а в основном через нефть и химию перерабатывать.
Мужчина: Я приезжий.
Женщина: Я никак не понимаю энергетическую.
Катира Кабилова: Чем она опасна - энергетическая опасность?
Мужчина: Энергетическая опасность Казахстана – это независимость от других стран в смысле энергии.
Женщина: У нас в Казахстане небезопасно, наоборот опасно, хоть энергетическая, хоть какая. Если у нас люди гибнут - это дело рук самого главного в Казахстане правителя. Поэтому у нас наоборот опасно.
Мужчина: Чтобы все гидроэлектростанции, тепловые станции хорошо работали. И потом энергия нормально, постоянно. Иногда бывает, что тепла не бывает, электричества не бывает.
Женщина: Я считаю, что атомных станций не надо строить, потому что это действует на человека на клеточном уровне. Это гибель для человечества. У нас углеводородное сырье есть, мы должны его использовать пока, а там дальше видно будет.
Мужчина: Энергия – это свет что ли? Безопасность - значит охранять надо.
Мужчина: У нас через несколько десятков лет угля не будет, нефти не будет, тогда, как будем население обеспечивать электроэнергией? Поэтому электростанцию атомную надо. Только выбор места, удачное должно быть, безопасное.
Женщина: Энергетическая безопасность? То есть это в прямом смысле? Не знаю, подумать надо.
Женщина: Энергетическая? Что сюда должно входить?
Ирина Лагунина: Катира Кабилова говорила с прохожими на улицах Алма-Аты. Похоже, люди не очень задумываются о том, с какими проблемами сталкивается энергетическая отрасль. Ариэль Коэн, фонд Heritage , Вашингтон. Вот вы постоянно говорите о будущих проектах. Но все-таки эта страна уже более 10 лет ведет самостоятельное существование. Что мешало за это время уже создать независимую систему трубопроводов?
Ариэль Коэн: Энергетические инфраструктурные проекты, начнем с того, что они очень дорогие. Труба большого масштаба, например, тот же Баку-Тбилиси-Джейхан стоит порядка двух с половиной миллиардов долларов. При пересечении нескольких стран приходится вести переговоры с двумя-тремя и более правительствами. И самое главное – это то, что до 98 года не было острого недостатка в энергоресурсах на мировом рынке. Напомню нашим слушателям, что цена на нефть падала до 10 долларов за баррель в 98 году после азиатского финансового кризиса. Вообще сейчас это воспринимается как предания старины глубокой, потому что мы смотрим на наш счет по газу или сколько мы заплатили на бензоколонке, и у нас глаза на лоб лезут. Но напомню, что еще не так давно энергия была дешевая, а без высоких цен на энергию компании не готовы финансировать дорогостоящие амбициозные проекты.
Но если говорить о таких проектах, напомню, что у казахов не самое тяжелое положение. Например, Туркмения, находящаяся в тяжелом политическом кризисе с точки зрения Запада, с ними не хотят дружить ни европейцы, ни американцы, туркмены думают о продаже своего газа аж в Индию. Для этого им нужно будет пересечь такие тяжелейшие в топографическом и политическом смысле страны, как Афганистан и Пакистан и, принимая во внимание тяжелые взаимоотношения между Пакистаном и Индией, будущее такого проекта еще более проблематично, чем то, о чем мы говорили по поводу Казахстана. Тем не менее, Азиатский банк развития продвигает проект Туркмения-Пакистан-Индия. И возможно, при хорошей политической и экономической конъюнктуре он состоится где-нибудь к году 2020.
Ирина Лагунина: Шанхайская группа задумывалась Россией как попытка влиять на страны Центральной Азии. В рамках этой организации Россия оказывает какое-то давление на Казахстан, чтобы каким-то образом ограничить попытки этой страны найти самостоятельно рынки для своих энергоресурсов?
Ариэль Коэн: Шанхайская организация была создана Пекином и Москвой для того, чтобы выдавливать потихонечку Соединенные Штаты из Средней Азии. Но в этой организации, что очень интересно, изначально заложены трения и конфликты. Конфликты между китайскими амбициями в Центральной Азии и российской исторической памятью о сохранении зон влияния в Средней Азии. Так что, пока объединились против общего врага, это работает. А вот когда начнется разборка между россиянами и китайцами - это будет очень даже интересно. И я тут как раз предвижу в более дальнем измерении очень серьезные трения в среднеазиатском регионе между этими двумя гигантами.
Ирина Лагунина: Спасибо, м ы беседовали с Ариэлем Коэном, экспертом Фонда Heritage в Вашингтоне. Его исследование в скором времени будет опубликовано британской группой Global Market Briefing в серии «Российская внешняя энергетическая политика».
Вам надоела реклама? Ее могут ограничить. Новый проект закона о рекламе.
Ирина Лагунина: Государственная Дума России одобрила во втором чтении новый закон о рекламе. Точнее – о мерах, её ограничивающих в средствах информации или на улицах. Некоторые из главных положений проекта, который еще не стал законом, почти полностью копируют соответствующие разделы законодательств европейских стран. Другие – оказываются жестче. Российская, европейская и американская модели государственного регулирования рекламы товаров и услуг. Об этом – Сергей Сенинский...
Сергей Сенинский: Российское законодательство о рекламе – почти такое же объемное, как в европейских странах. В Германии, например, это – несколько сотен страниц, не считая комментариев к статьям законов. Но важнейшие положения – во многом совпадают. Начиная, скажем, с ограничений рекламы по времени. Их в Германии, как и все остальные, определяет частная организация, именуемая Объединением немецких рекламодателей, решения которой – обязательны для любого рекламного бизнеса в Германии. Наш корреспондент в Мюнхене Александр Маннхайм обратился к директору этой компании Фолькеру Никелю:
Фолькер Никель: По правилам, частным телевизионным компаниям в Германии разрешается показывать не более 12 минут рекламы в час. А для общественного телевидения существует еще и жесткое ограничение по времени суток – только с 18-ти до 20-ти часов!
Кстати, в рамках Европейского союза сегодня обсуждается возможность смягчения этих требований. Но даже, если закон станет более гибким, то и тогда общественным каналам не будет разрешено, в отличие от частных, прерывать фильмы. В лучшем случае они смогут показывать рекламные ролики единым блоком. Но вряд ли кто захочет смотреть рекламу 12 минут подряд...
Сергей Сенинский: Не более 12-ти минут рекламы на немецком телевидении в час – это ровно столько, сколько предусматривает теперь и новый российский закон. Впрочем, в России решили пойти еще дальше: через два года этот лимит предполагается сократить до 9-ти минут в час. Зато другие ограничения этого же ряда весьма напоминают уже действующие в европейских странах. Говорит сотрудник испанской Федерации обществ потребителей адвокат Рубен Санчес, к которому обратился наш корреспондент в Мадриде Виктор Черецкий:
Рубен Санчес: Конечно, есть определенные нормы... Рекламу на телевидении можно давать с перерывами не менее 20-ти минут. В целом она не должна занимать более 15% общего времени вещания. А продолжительность в течение часа не может превышать 12-ти минут. Наконец, информационные, документальные, детские и религиозные программы вообще не могут прерываться рекламой, если продолжительность этих программ - менее 30-ти минут.
На практике эти нормы более или менее соблюдаются лишь на государственном телевидении Испании, но не на частных каналах. Последние конкурируют между собой, снижая расценки на рекламу. А чтобы зарабатывать, они вынуждены давать ее все больше и больше...
Сергей Сенинский: В отличие от Европы, в Соединенных Штатах продолжительность рекламы на телевидении или радио законодательно не регулируется. На вопросы нашего корреспондента в Вашингтоне Аллана Давыдова отвечает Марк Прак, профессор права Университета Дюка, штат Северная Каролина:
Марк Прак: В целом для теле- и радиокомпаний в США не существует каких-либо ограничений рекламного времени в эфире... Раньше они практиковались, но в начале 80-ых были отменены Федеральной комиссией по связи. Аргументы приводились такие: телезрители и радиослушатели, если им надоест реклама, всегда могут переключиться на другой канал. Именно этот фактор считался ключевым в конкурентной борьбе компаний за аудиторию. Этого принципа в США придерживаются и по сей день...
В последние годы конкуренция только усилилась – за счет кабельного и спутникового вещания. Появились станции, получающие абонентскую плату. Для них реклама – отнюдь не главный источник дохода, поэтому они сводят ее минимуму. Теоретически Федеральная комиссия по связи и до сих пор сохраняет полномочия на возврат ограничений рекламного времени. Но на практике в этом просто нет необходимости - все регулирует рынок, основанный на свободной конкуренции...
Сергей Сенинский: Но вряд ли только рынок может регулировать рекламу, скажем, в программах для детей...
Марк Прак: Да, эфир для детей рассматривается по-другому. И здесь действуют прямые ограничения. Скажем, в программах, предназначенных для детей до 12 лет, общее рекламное время ограничено 10-тью с половиной минутами в час по субботам и воскресеньям - в те дни, когда дети больше всего смотрят телевизор...
Сергей Сенинский: Впрочем, существуют и тематические ограничения для такой рекламы...
Рубен Санчес: Законодательство предусматривает также, чтобы в детских программах не было бы рекламы, скажем так, "недетского содержания». Но, как нам представляется, этого недостаточно.
На наш взгляд, в детских программах не должны, в частности, рекламироваться продукты питания для детей, в особенности - сладости. Ведь столько детей в стране страдают от лишнего веса. А в рекламе порой говорится, что тот или иной продукт способствует, мол, ускоренному росту, укреплению здоровья и так далее. Но при этом не указывается ни процент жирности, ни содержание сахара...
Сергей Сенинский: Отдельный вопрос – реклама спиртного и табака. В России на телевидении она запрещена. В большинстве европейских стран одно - запрещено, другое – частично. Законодательство не запрещает, например, рекламу слабоалкогольных напитков, в эту категорию попадают и вино, и пиво. С другой стороны, в европейской рекламе прямо запрещается увязывать употребление тех или иных алкогольных напитков с достижением каких-либо успехов – например, в работе или у представителей противоположного пола...
Фолькер Никель: Реклама табака на телевидении запрещена в Германии еще с 70-ых годов. А буквально на днях Европейский суд должен принять решение, должна ли быть реклама табака полностью запрещена в средствах массовой информации. Но, например, в наружной рекламе табачной индустрии – в рекламных целях - разрешено использовать образы животных и вообще природу... Реклама спиртного и табака полностью запрещена вблизи учебных заведений, в общественных помещениях и на спортивных площадках...
Сергей Сенинский: В Испании решения Европейского суда дожидаться не стали...
Рубен Санчес: С первого января этого года в Испании нельзя рекламировать сигареты во всех средствах массовой информации. А на телевидении реклама табака была запрещена еще в 1982-ом году.
Из напитков на телевидении можно рекламировать только те, в которых содержание алкоголя не превышает 20-ти градусов. Увы, она направлена в основном на молодежь. В ней доминирует идея, что молодые люди, потребляющие алкоголь, становятся более привлекательными для своих друзей. Хотя действующий закон прямо запрещает увязывать в рекламе потребление алкоголя с какими-либо успехами в жизни. И, мы, например, считаем, что реклама таких напитков может появляться лишь в ночных программах, чтобы ее не видели дети...
Сергей Сенинский: В Соединенных Штатах реклама табака на телевидении также была запрещена еще тридцать лет назад...
Марк Прак: В целом все компании свободны в рекламе своих продуктов, если только они продаются в США законным путем. Что же касается табачных изделий, то в 70-е годы их реклама была запрещена на телевидении и радио. С этим, кстати, согласились и крупнейшие компании этой индустрии, не желавшие рекламы возникавших тогда все новых табачных брэндов. Этот запрет - в виде специального закона - действует до сих пор, и ни разу еще не был опротестован в Верховном суде...
Сергей Сенинский: А вот реклама спиртного в Соединенных Штатах регулируется совсем не так, как в Европе:
Марк Прак: В истории Соединенных Штатов уже был "великий национальный эксперимент" - "сухой закон" начала ХХ века, запрещавший производство и продажу спиртных напитков. Он привел к невиданному росту организованной преступности и был в итоге отменен. Само право регулировать этот рынок, в том числе – рекламу на нем, было делегировано штатам.
В большинстве случаев пиво и вино свободно рекламируются по радио и телевидению. Размещать ли рекламу более крепких напитков – решает сама та или иная вещательная станция. Далеко не все идут на это, а если такая реклама и появляется, то – в ночных программах. А вот в печати или на улицах такую рекламу можно размещать свободно.
С другой стороны, все телеканалы и радиостанции охотно рекламируют вино и пиво. Они вообще считаются менее проблематичными – в смысле рекламы - продуктами, чем крепкие спиртные напитки... Пиво столь же популярно в Америке, как вино - во Франции...
Сергей Сенинский: Еще один особый раздел законодательств – о рекламе различных лекарственных средств. В России теперь запретили использовать в ней образы не только врачей, но вообще "людей в белых халатах". Европейские законодательства, как правило, прямо запрещают рекламу тех лекарств, которые продаются по рецептам, но при этом допускают рекламу остальных.
Рубен Санчес: Реклама лекарств, отпускаемых по рецепту, в Испании полностью запрещена. А реклама тех, которые продаются свободно, подлежит предварительному контролю. То есть, без одобрения специального государственного агентства она не может дойти до зрителя, слушателя или читателя.
Но есть и множество других лекарственных средств – преподносимых зачастую как "чудодейственные". Например, для тех, кто хочет похудеть. К сожалению, рекламу подобных препаратов государство никак не контролирует...
Фолькер Никель: Врачи или даже "люди в белых халатах" не имеют права рекомендовать или показывать медицинские препараты ни одной из этих категории. Многие лекарственные средства, продающиеся без рецепта, рекламировать в принципе разрешается, хотя и тут рекламодателям приходится соблюдать множество требований закона о лекарственных средствах...
Сергей Сенинский: В отличие от европейских стран, в Соединенных Штатах образы врачей в рекламе лекарств не просто используются, но и подчеркиваются. Хотя возникло это совсем недавно...
Марк Прак: Фармацевтический рынок – это стремительно расширяющееся поле деятельности для американской рекламной индустрии. Еще 5-10 лет назад теле- или радиореклама рецептурных лекарств была редкостью. Долгое время она вообще была запрещена - в отличие от рекламы лекарств, отпускаемых без рецепта.
Сегодня же фармацевтическая реклама увязывается с формированием у потребителя мотивации к разговору со своим лечащим врачом о целесообразности назначения ему того или иного лекарства. Раньше люди и не догадывались о свойствах многих медикаментов, а потому не могли грамотно расспросить врача об их особенностях и случаях желательного применения. В этом смысле недавнее разрешение рекламы в США лекарств, выписываемых по рецепту, - на мой взгляд, очень важный шаг, нацеленный на доверительный разговор пациента с врачом и, соответственно, на более качественно лечение. При этом в рекламных роликах врач представлен и выглядит именно как врач, без каких-либо условностей...
Сергей Сенинский: В 2005 году объем рекламного рынка в России, по данным самой индустрии, увеличился на 28% и составил 5 миллиардов долларов. Для сравнения: в Германии – 30 миллиардов евро или 35 миллиардов долларов...
К то и как помогает соотечественникам вернуться на Родину.
Ирина Лагунина: В начале февраля президент России Владимир Путин подписал Распоряжение о создании межведомственной рабочей группы. Она должна разработать программу по оказанию содействия добровольному переселению в Россию соотечественников, проживающих за рубежом. Эта инициатива вызывает множество вопросов. Рассказывает Ефим Фиштейн.
Ефим Фиштейн: Группу разработчиков программы возглавит один из доверенных людей президента Виктор Иванов. Назначение оценивается неоднозначно – некоторые московские обозреватели напоминают, что Виктор Иванов в свое время завалил работу Комиссии по помилованиям – за то время, что он комиссией руководил, помилований стало меньше, чем обычно.
Неоднозначно оценивается и сама программа по привлечению в страну соотечественников из-за рубежа. В мире немало народов, имеющих и более представительную диаспору, чем Россия. Китайцев за границей проживает более 30 миллионов, индийцев порядка двадцати. Греков в стране 11 миллионов, а за рубежом пять с половиной. За границами родины обретается и каждый второй поляк или ирландец. Можно ли считать обычной практику поощрения репатриантов? Особенно в российском случае, когда и кореец, родившийся в Ферганской долине до распада СССР, может считаться соотечественником? Ответить на этот вопрос я попросил директора московского Центра этнополитических исследований Владимира Мукомеля:
Владимир Мукомель: В российской истории были такие примеры – заселение крестьян, освоение Сибири во второй половине19 века. Это была достаточно эффективная политика. К сожалению, в советское время она была не столь эффективна. Хотя масштабные переселения производились на Дальнем Востоке. Что касается нынешних инициатив, насколько мне известно, Федеральная миграционная служба разрабатывает такую программу добровольного переселения. Но до сих пор предполагалось, что эта программа не будет финансироваться из государственного бюджета. Если эта программа будет реализована в таком виде, то я бы отнесся к ней скорее как к пиару, нежели как к реальной программе.
Во-вторых, сам факт того, что руководить этой межведомственной рабочей группой будет Виктор Иванов, на мой взгляд, не вселяет большой уверенности в эффективность работы этой рабочей группы. Потому что в свое время, будучи заместителем руководителя администрации президента, Виктор Иванов возглавлял группу по совершенствованию законодательства миграционного и именно под давлением этой группы в спешке были приняты недостаточно проработанные законы о гражданстве и о правовом положении иностранных граждан, которые потом пришлось долго и мучительно дорабатывать. Мне кажется, что создание этой рабочей группы несет не столько смысловую нагрузку, сколько попытка успокоить общественное мнение и показать движение в этом направлении, не больше. Вот когда будет программа, подкрепленная финансовыми, подкрепленная конкретными механизмами реализации, вот тогда стоит уже говорить.
Ефим Фиштейн: Распоряжение президента Путина вступило в силу со дня его подписания, но программа, о которой идет речь, должна быть разработана межведомственной рабочей группой в срок до 1 июня 2006 года. Насколько реальны эти сроки? Или, ставя вопрос ребром, сформулируем его так – насколько реально выполнение такой широкомасштабной программы в нынешних условиях? Послушаем мнение директора московского Центра этнополитических исследований д-ра Владимира Мукомеля:
Владимир Мукомель: Что касается программы, которую пытаются разрабатывать, должен сказать, что специалисты предупреждают, что она не должна строиться на этнической основе. Неявно конечно предполагается, что будет приезжать русскоязычное население из бывших союзных республик. В принципе, конечно, было бы замечательно, если бы такая программа была реализована. Но масштабная программа требует не менее масштабных средств. Для того, чтобы привлечь один миллион эмигрантов, а это не столь уж много, это потери, естественная убыль населения России через несколько лет, для этого потребуются средства, которые сейчас идут на выделение всех четырех национальных проектов. Сегодня в российском бюджете нет таких денег – вот это меня смущает. Без денег ничего не будет.
Ефим Фиштейн: После распада Советского Союза за рубежами Российской Федерации, то есть на территории бывших союзных республик, ныне независимых государств, осталось порядка 17 миллионов этнических русских, причем по отдельным государствам эти цифры варьируют в широком диапазоне – от 8 миллионов на Украине и 4 – в Казахстане до 70 тысяч в Грузии и 30 – в Армении. Если же говорить о доле русских в общей численности населения, то она особенно высока в странах Балтии – от 10 до 30 с лишним процентов всех граждан, а в отдельных регионах и того больше. Но это, повторяю, относится только к тем, кто считает себя этническим русским. Понятие «соотечественник» заметно шире. На кого все-таки нацелена программа? Кто имеется в виду, когда говорят о добровольном переселении соотечественников в Россию?
Владимир Мукомель: В России принят закон о соотечественниках. Закон не оговаривает этническую принадлежность. В этом плане все, кто подпадает под действие федерального закона о соотечественниках – это и украинцы, и китайцы, если они проживают в Узбекистане, все они подпадают под действие этого закона. То есть это необязательно русские только. Хотя очевидно, что направлена эта программа будет на русскоязычное население.
Ефим Фиштейн: Надо сказать, что другие государства Европы сталкиваются в последнее время с прямо противоположной проблемой – с проблемой бегства населения. В первую очередь это относится к странам, недавно вступившим в ЕС. Перед их жителями открылись новые перспективы проживания и работы в богатой части Европы. Из Литвы, к примеру, – но мы знаем, что это явление типично и для других стран Центральной и Восточной Европы – в массе бегут врачи и прочий медицинский персонал. Послушайте нашего вильнюсского корреспондента Ирину Петерс.
Ирина Петерс: Угрозы здравоохранению Литвы отъезд врачей пока не создает, говорят министерские чиновники, считая, что медработников в стране, как и больниц, даже многовато. Но так не думают пациенты, томящиеся в очередях, и оставшиеся врачи и сестры, которые буквально мечутся между двумя или тремя работами. Пессимисты предрекают: не сохраним своих врачей, тогда нас будут лечить белорусские и китайские. И опросы литовских студентов, учащихся на врачей, неутешительны: две трети из них после окончания университета планируют работать не в Литве. Ясно, что стимулом для отъезда является в несколько раз более высокий чем в Литве заработок за границей. Однако один из таких уехавших - анестезиолог Артур Ирлин, сейчас он работает в Норвегии, считает, что это не самое главное.
Артур Ирлин: Большинство людей, которые уезжают на долгое время, говорю именно о врачах, они уезжают не в погоне за длинным рублем. В большинстве случаев из-за того, что человек плохо себя чувствует морально на работе. Они прежде всего акцентируют отношение к себе как к человеку и специалисту. Это уважение не только со стороны коллег, но и со стороны пациентов. Ты просто чувствуешь себя не мальчиком для битья, здесь тебя любят, тебя уважают, тебе доверяют и никто не видит в тебе потенциального преступника, убийцу в белом халате.
Медицина, как, впрочем, и армия или полиция, например, - это отражение или слепок общества. И все те беды общества, которые существуют, они автоматически переносятся на эти структуры. И вот вы, представьте себе, вы выбираетесь из больного общества в здоровое общество. Разница просто драматическая.
Что касается медицины, полностью засилье чиновничества, бюрократа – вот в чем я вижу главную проблему. Власть, которая ему дана, самим бюрократом будет использована только для того, чтобы сохранить имеющееся положение, когда ему хорошо, комфортно и сыто. И до тех пор, пока рычаги управления в руках бюрократа, ни о какой существенной перестройке мечтать не приходится.
И должен вам сказать по большому секрету: все болезни государственной медицины существуют и здесь. Здесь такое количество денег вкладывается в медицину, что эти болезни заглаживаются, они не становятся столь явными. Чиновники здесь столь же некомпетентны, как и в Литве, они столь же вредны для дела. Но история страны другая, результат иной.
Ирина Петерс: Надежду в этом медицинском вопросе для Литвы вселяет новая тенденция: ранее уехавшие в Англию, Германию, Францию врачи стали делить свою практику, то и дело летая на самолете из Лондона или Берлина в Вильнюс. Говорят, чтобы сохранить литовскую клиентуру.
Ефим Фиштейн: Ирина Петерс из Вильнюса сосредоточила свое внимание на проблеме утечки врачей из Литвы, но это только вершина айсберга. Надо сказать, что вся Европа переживает сейчас трудные времена: экономическая стагнация сопровождается высокой безработицей. Поэтому только из Германии, куда в первую очередь стремятся попасть литовские врачи, в год в поисках счастья выезжает по 30 тысяч коренных немцев. Но возвращаясь к российской программе по добровольному переселению соотечественников из-за рубежа, зададимся вопросом – почему все же аналогичные меры крайне редки в других государствах? Почему от подобных шагов воздерживается, скажем, Польша, не пытаясь залучить на историческую родину 18 миллионов зарубежных поляков? Вопрос к Войцеху Борозичу-Смолинскому из варшавского Центра международных отношений.
Войцех Борозич-Смолинский: В том, что касается отношения польского государства к польским меньшинствам за рубежом, у нас никогда не было потребности стремиться к массовой репатриации этих людей на родину. Нам всегда казалось более разумным добиваться того, чтобы польские общины, польская диаспора была достаточно сильной и могла работать на пользу своей родины по месту своего проживания. Польша старается всеми доступными путями оказывать поддержку Полонии – так называется польское землячество за границей. Там, где общины достаточно представительные, мы организуем культурные центры и проводим мероприятия по стимулированию их деятельности. Тем же, кто хочет вернуться на землю предков – например, полякам из Белоруссии или Казахстана – мы помогаем в переселении и в обустройстве, но специальной программы, нацеленной на поощрение репатриации, у нас нет. Нельзя забывать, что наше государство после войны поменяло свои границы, и немало земляков осталось на этих бывших польских территориях. Только от них самих зависит, будут ли они полностью абсорбированы местной культурой, или захотят сохранить свою самобытность, участвуя в работе таких организаций, как Союз поляков Белоруссии. Политика польского государства заметно отличается от того, что предлагает президент Путин.
Ефим Фиштейн: Мнение эксперта варшавского Центра международных отношений Войцеха Борозича-Смолинского. Подождем первых результатов работы межведомственной группы, а по ним уже будет судить, каковы шансы на успех программы по переселению в Россию соотечественников, проживающих за рубежом.
