«Ива́нова война» (Ivan's war: Life and Death In The Red Army, 1939-1945) — книга о советской армии времен Второй мировой войны, написанная английским историком Кэтрин Мерридэйл (Cathrine Merridale) . Вообще говоря, давно следовало ожидать исторического труда о русской армии, написанного чужим — иностранцем, чья рука не дрогнет от горя. А поскольку Мерридейл имеет репутацию серьёзного историка, то не исключено, что ее книга надолго определит взгляд мировой общественности на советские армейские будни времен «Большой войны».

Прежде всего, автор ставил своей целью описание армейской жизни простого солдата, рядового. Поэтому материалы для книги собирались не только в архивах, но и по рассказам ветеранов, их вдов, их детей и друзей. Были собраны сотни интервью, сотни дневниковых записей, писем и офицерских рапортов с мест боевых действий. Критик Уильям Граймс (William Grimes) пишет в рецензии: «Задача Мерридэйл — заглянуть за кулисы "советского мифа" о войне, согласно которому Красная армия неотвратимо двигалась к победе — во имя Сталина, во славу родины и коммунистической партии. Этот официальный миф затуманивал многие страшные детали армейской жизни простого солдата во время войны и не замечал многих ошибок и преступлений правительства и командования, приведших к напрасной гибели миллионов солдат. В первые пять месяцев войны 2,5 миллиона советских солдат попало в плен. В конце войны число убитых солдат достигло 8 миллионов. Как сказал в интервью с автором книги один русский ветеран: “Нас призывали, обучали и сразу убивали“. 30 миллионов человек были призваны в советскую армию во время Второй мировой войны. Они начали войну с катастрофического поражения, а закончили победой в Берлине. В память об этих русских "Иванах", о солдатах, о рядовых пехотинцах — автор и назвала свою книгу "Иванова война"».

Катастрофическое начало войны Мерридэйл — как и многие русские историки — объясняет отказом Сталина готовить план обороны на случай нападения с Запада. Благодаря чему в июне 1941 года советские войска на границе оказались почти небоеспособными: отсутствие снабжения, нехватка оружия, и главное — боевая подготовка оставалась на детском уровне: большинство солдат проходили боевые учения с деревянными винтовками и с фанерными танками. Мерридэйл пишет : «Сталин не любил давать боевое оружие в руки простых граждан».

Автор исследует и отношение этих простых граждан, то есть солдат, к Сталину и советской власти: «Три четверти рядовых пехотинцев происходили из крестьян, и многие — из семей, разрушенных коллективизацией. Их отношение к режиму, особенно на Украине, колебалось от угрюмой покорности до скрытой враждебности. В силу чего в первые месяцы войны массовое дезертирство на Украине было нередким явлением. В армии не сформировалось еще и солдатское братство, поскольку от любого взвода через два-три месяца на передовой в живых оставались считанные единицы, которых присоединяли к другим подразделениям. Постоянное присутствие комиссаров, писавших рапорты о настроениях и разговорах в армии, мешало солдатам довериться друг другу».

«Русские сделаны из чугуна, а не из плоти и крови»

Прослеживая настроение солдат от сражения к сражению, Мерридэйл отмечает, что только битва за Сталинград зимой 1942-1943 годов впервые по-настоящему подняла дух армии. К тому времени 45% населения Советского Союза находились на оккупированных землях. Автор с огромным сочувствием пишет о том, что русские солдаты, в отличие от англичан и американцев, воевали, зная, что их семьи находятся в руках у врага, голодают в блокадном Ленинграде, или, в лучшем случае, голодают в эвакуации. В армии со снабжением были свои проблемы: солдат кормили супом из тушенки, кашей, хлебом и чаем, а грузовики с частью их рациона и обмундирования шли мимо них прямиком на черный рынок. Часто главным орудием труда пехотинца становились каски: ими копали окопы, в них варили картошку.

«Но как-то они дрались: на терпении, на крестьянской сообразительности, на упрямстве, на патриотизме, на чувстве долга — и на злости. Когда в армии стало известно о зверствах, которые немцы чинили на занятых территориях, отчаяние в армии сменилось яростной жаждой мщения. А после Сталинграда всем вдруг стало ясно, что немцев можно не только остановить, но и разбить. Один солдат писал жене после Сталинградской битвы: «Ты только представь себе!.. Фрицы от нас драпают!!!» В это же время немецкий солдат писал домой: «Русские сделаны из чугуна, а не из плоти и крови».

Мерридэйл описывает в своей книге четкую картину войны: тактические решения, смены командования, возвращение в армию талантливых офицеров, и налаживание, — а потом наращивание — военной индустрии, во многом решившей исход войны. Но, при этом, автор все время фокусирует внимание на том, как все эти перемены отражались на военных буднях солдат-пехотинцев. И тон её описаний мрачнеет, когда советская армия входит в Германию. Вот впечатление западного читателя, рецензента Уильяма Граймса:«Объективность автора заставляет думать, что читательские симпатия и сочувствие к русским солдатам вполне ими заслужены. Но в последних главах книги мы видим иную армию: уже сильную, хорошо вооруженную и воспламененную яростью, водкой и науськиваниями комиссаров, которые доводят эту ярость до неистовства. Армейские лозунги кричат: "Ярость солдата в бою должна внушать врагу ужас!" Или: "Советский солдат — не просто воин, он вершит СУД от имени своего народа!" На практике это означало попустительство грабежам, мародерству, изнасилованиям — в масштабах, с которыми историкам еще предстоит разбираться. "Красная армия, — пишет Мерридейл, — устроила в Германии шабаш военных преступлений"».

И, однако, книга «Ива́нова война» соединяет в себе (очень впечатляюще) объективную и безжалостную историческую реконструкцию с восхищением перед солдатом Великой отечественной войны и с душевной болью за него. В конце книги Мэрридэйл, не без яда, описывает ту родину, в которую солдаты вернулись: ни финансовой помощи, ни послевоенного процветания, ни свободы. «У Сталина были другие планы, — с горечью пишет автор. — Отечество не было покорено, но оно само себя обратило в рабство». Как не вспомнить строки Бродского:

Спи, у истории русской страницы
хватит для тех, кто в пехотном строю
смело входили в чужие столицы,
но возвращались в страхе в свою.

(«На смерть Жукова», 1974)