Говорят, все началось с того, что на кубинских сигарных фабриках принято было читать вслух книги. Работа монотонная: руки заняты — голова свободная. Сперва читали Дюма — «Графа Монте-Кристо», «Три мушкетера». Потом — «Анну Каренину». Несколько лет назад в Нью-Йорке даже поставили пьесу об этом: как в старой Гаване крутильщицы сигар слушают роман Толстого. Этот очень удачный спектакль так и назывался — «Анна Каренина». Наконец, дело дошло до Маркса, что, как известно, трагично отразилось на истории острова. Но еще задолго до Кастро на Кубе появилось радио, по которому в 30-е годы читали на голоса целые романы. С развитием телевидения жанр преобразовался в теле-роман, который завоевал всю Латинскую Америку. Сегодня это — главное событие в жизни целого континента.
Возможно, нечто подобное происходит сегодня на малых экранах России. Сериалы, а, точнее — теле-романы по русской классике — стали самой заметной новацией в отечественном телевидении. Не случайно на недавней церемонии «Ники», впервые, награду получил сериал Глеба Панфилова «В круге первом».
По-моему, это говорит о том, что классическая литература ищет себе, за пределами переплета, новую форму существования, а, значит, и нового зрителя-слушателя-читателя.
Этот круг проблем мы обсудим вместе с Борисом Парамоновым. Борис Михайлович и считает, что о телевидении можно говорить бесконечно, и ни к какому результату это не приведет: «Это — рок новейшего времени. Вроде автомобиля. Это то, без чего уже не обойтись. То же будет с компьютерами (может быть, уже стало). Когда у меня пропадает интернет, я не нахожу себе места. Что касается телевизора, то я знаю людей, которые его не держат».
— Бахачаняны двадцать лет жили без телевизора…
— А сейчас по всей Америке люди интеллигентные взяли за правило разрешать детям телевизор не более полутора часов в день. А что толку? Вырастут — сами будут решать. И, скорее всего, смотреть будут. Живя в СССР, я телевизор в доме ликвидировал. Здесь — не могу без него обойтись. Понятно, что в Америке телепередачи интереснее, чем были в коммунистической России. Но ведь идеологические вопросы в телевидении — не главное. Телевидение обладает своеобразной гипнотической силой. Сама картинка завораживает. И, главное: к некоторым программам вырабатывается какая-то наркотическая привязанность. Главный наркотик — телесериалы. Вырабатывается привычка постоянно видеть определенные лица. Это привязанность именно к лицам, а не к сюжету. Если какой-то сериал вас увлек, вы будете смотреть его всегда. Удачные сериалы всегда повторяют, они идут десятилетиями. Смотришь серию каждый раз, уже зная наизусть, что будет, и кто что скажет. Это — как дети: требуют, чтобы им рассказывали любимую сказку, причем следят за всеми деталями, и, не дай бог, что-либо изменить, хоть слово. Нравится как раз буквальное повторение. Создается иллюзия фундаментальной неизменности бытия. Это как-то успокаивает. Детям важно убедиться, что всё всегда так, а не иначе, дети — самые большие конформисты. Такими детьми стали сейчас все. Телевидение — остров спокойствия в сегодняшнем чрезвычайно динамичном, то и дело обрушивающемся мире. Телевидение, по определению, по самому замыслу своему — нечто домашнее, уютное, отдохновенное. Даже одеваться не надо, как при походе в кино.
— С огласен. Я в течение уже многих лет смотрю сериал «Мэш». Это знаменитая передача 70-х годов, рассказывающая о врачах на корейской войне. И хотя я знаю каждую реплику, я чувствую именно то, о чем Вы говорите — успокаивающее повторение одного и того же сюжета, тех же реплик. Короче говоря, ты живешь с чем-то вечным.
— В моем случае тоже существуют такие сериалы. Например, сериал начала семидесятых годов «Трое — уже компания». И, конечно, английские сериалы Keeping Up Appearances («Соблюдая приличия») и As Time Goes By («Как летит время»). Персонажи этих сериалов становятся буквально родными людьми, без них как-то и жить уже нельзя. Этот феномен был предрешающе описан Рэем Бредберри в знаменитой его дистопии «451 градус по Фаренгейту» (Fahrenheit 451). Там, телевизор — это все четыре стены в гостиной, и жена героя всё свое время проводит в этих стенах; персонажей непрерывного телепредставления она называет «друзьями». Она не одна, к ней друзья пришли. А муж — пожарный, он сжигает книги, чтение которых в будущем обществе признано опасным, считается подрывной акцией. В недавнем интервью Брэдберри сказал, что это время уже пришло.
— Может быть, так оно и есть. Во всяком случае, спектакль по его книге сейчас открывается на Бродвее. Однако, тема нашей сегодняшней беседы иная. Речь идет не столько о сериалах, специально сделанных для телевидения, сколько телероманах. О книгах, которые переносятся на телевидение, практически, буквально.
— Это, конечно, не так. Книга не может и не должна быть пересказана по-другому. Конечно, романы экранизируются всё время, но удачным кинопроизведением по роману может быть только такое, где вещь пересказывается кинематографическими средствами. Есть две экранизации «Лолиты». Первая сделана выдающимся кинорежиссером Стэнли Кубриком, и это хорошо, вторая — обычный пересказ, движение строго по линии романа, вдоль текста. И ничего не вышло, хотя играет замечательный Джереми Айронс, куда более подходящий на роль Гумберта, чем кубриковский Джеймс Мэйсон. Еще можно вспомнить статью Юрия Тынянова «Иллюстрации». Он приводит пример из Гоголя, из второй части «Мертвых душ»:«Наклоня почтительно голову набок и расставив руки на отлет, как бы готовился приподнять ими поднос с чашками, он изумительно ловко нагнулся всем корпусом и сказал: "Счел долгом представиться вашему превосходительству. Питая уважение к доблести мужей, спасавших отечество на бранном поле, счел долгом представиться лично вашему превосходительству"». Тут вся суть в упоминании подноса с чашками, наводящем на образ лакея, и в риторическом повторе фразы о долге. Как это проиллюстрировать? Точно такой же вопрос, как это снять в кино или для телевидения, когда поднос с чашками исключительно словесен? Не давать же в руки Чичикову настоящий поднос с чашками!
— Нет, это, конечно, было бы глупо. Но, тем не менее, современное телевидение, современные телероманы буквально приводят тексты диалогов. С экранов звучит настоящая речь классиков. И, в этом смысле, получается такой сплав между визуальной и словесной культурой.
— Разве что диалогов, но ведь романы состоят не только из речи персонажей. Какие бы диалоги и монологи ни звучали с экрана, вы не столько слова слышите, сколько видите актеров. Я даже считаю, что и Шекспир на сцене проигрывает: его нужно читать, он гениальный мастер слова. Смоктуновский хороший актер, но мне он не нужен для Гамлета. Кстати, Джойс считал так же: Шекспир проигрывает на сцене. Горжусь тем, что в этом мнении совпал с гением.
— А я не совпал. Я смотрел «Короля Лира» в Стрэтфорде и прекрасно запомнил, что ужас и кошмар, которые смогли произвести актеры на меня, был таким сильным, что мы в антракте не смогли встать с места. Эта живая реакция на шекспировскую пьесу в постановке прекрасного театра никогда не заменит живого чтения. Но, вернемся к нашим сериалам.
— Но, вообще-то, если уж браться за телесериалы по классической литературе, то нужно брать исключительно реалистические произведения. Любую вещь Тургенева можно превратить в сериал (правда, короткий, мини-серию). «Анна Каренина» очень подойдет. В любых инсценировках или экранизациях линия Лёвин — Китти пропадала, а на TV ее легко сохранить. А вот Гоголя или, даже, Булгакова нельзя представить на телеэкране. «Мастер и Маргарита» недавние — это ужасно. Кстати, как и фильм «Собачье сердце». Сюр немыслим на экране, кино — искусство интегрального реализма, как сказал Андре Базен. В какой-то степени это относится к телевидению.
— А как же ваш любимый Бунюэль?
— Бунюэль строит кинопроизведения. Это кино-сюр, а не сюрреалистическая книга, воспроизведенная буквально, во всех ее подробностях.
— Вообще-то, я с вами согласен. Потому что сюрреализм Бунюэля он органичен именно для Бунюэля. А когда мы делаем говорящего кота, получается не смешно, честно говоря.
— Да вообще ничего не получается. Но деньги собирать удобнее всего именно на сериалах, с их гипнотической властью над людьми. Новости в современном мире невеселые, а сериалы, как я уже сказал, навевают приятную дрему, примиряют с жизнью. «Сквозь дым мечтательной сигары», как говорил Антоша Чехонте. Телевидение — легкий наркотик. В любом случае, это лучше, чем опиум.
