Елена Фанайлова: Свобода в Клубе «Квартира 44». 25 лет назад была основана легендарная российская рок-группа «Звуки Му», а если точнее, то ее первый концерт состоялся 28 января 1984 года в школе, где учились фронтмен и солист Петр Мамонов и бас-гитарист Александр Липницкий. И мы сегодня поговорим об этом легендарном времени и о том, чем группа была для этого легендарного времени, увы, без Петра Мамонова.
За нашим столом – один из основателей группы «Звуки Му» Александр Липницкий, ныне продюсер и тележурналист, клавишник группы «Звуки Му» Павел Хотин, Александр «Фагот» Александров, легендарный участник легендарного первого состава группы «Аквариум» и группы «Звуки Му», и Василий Шумов, лидер группы «Центр», продюсер альбома «Звуки Му» «Простые вещи».
И первый вопрос. Каково вам без Петра Мамонова? Поскольку понятно, что группа «Звуки Му» - это уже некое легендарное прошлое, а Петр Мамонов иногда использует название группы, иногда выступает совершенно самостоятельно. В общем, давным-давно это разные вещи: Петр Мамонов – отдельно, а группа «Звуки Му»... Это два отдельных мифа, я бы так сказала. Так вот, каково вам, Александр Липницкий?
Александр Липницкий: Надо сказать, что в дни юбилея я себя чувствую очень легко в контексте твоего вопроса. Потому что я думаю, что если бы у Петра было какое-то внутреннее напряжение по этому вопросу, то он, обладая такой мощнейшей энергетикой и сыграв юродивого в известном фильме «Остров», мог бы нам испортить праздник, своей же группе. Но он этого не сделал. Наоборот, он как-то нам пожелал очень легко его отметить, позвонил, поздравил. То есть у нас, как-то подспудно я чувствую, легкие отношения. И поэтому юбилей группы нам удалось отметить очень легко и весело.
Другое дело, что мы выбрали для этого маленькие зальчики и пригласили только своих близких друзей. И понятно, что были предложения еще к 20-летию группы, пять лет назад, от очень серьезных людей заработать очень много денег, сыграть концерт в самом большом зале Москвы, пригласить наших друзей с Запада Дэвида Бирна и Брайана Ино. Но так как Петр отказался еще пять лет назад, то уже в этом году мы к этому не возвращались. Деньги он зарабатывает в кино, мы – в других видах деятельности. Поэтому просто скромно отметили юбилей, потому что дата эта для вас важна.
Елена Фанайлова: А вот вы просто собрались, решили немножечко порепетировать и, таким образом, отметить, да?
Александр Липницкий: Да.
Елена Фанайлова: А кто пел за Мамонова, можно поинтересоваться?
Александр Липницкий: Все практически, кроме меня, потому что я очень боюсь пока что петь. Хотя уже в этот раз я хотел спеть. Все участники нашего сегодняшнего разговора.
Елена Фанайлова: Василий Шумов, как группа «Звуки Му» должна себя чувствовать без Петра Мамонова, по вашему мнению?
Василий Шумов: Я думаю, что сам факт того, что в эти дни мы празднуем 25-летний юбилей первого концерта... Ну, обычно рождение группы ассоциируется или с первым концертом, или с первым альбомом, так что это все как-то как рождение группы 25 лет. И сам факт тот, что группа существует, неважно – с Петром Мамоновым или в данное время без него, говорит о том, что жизнь продолжается. И я являюсь большим поклонником не смотреть в прошлое, а наоборот, смотреть или где мы сейчас находимся, или, по крайней мере, в будущее. И мне почему-то кажется, что у ребят есть хорошее будущее. Они как-то немножко стесняются что ли или как-то они отвлекаются на какие-то вещи. Я им говорил уже несколько раз, что вам надо записать свой новый альбом. Я предлагаю свою помощь как продюсер или как просто сочувствующий человек, как угодно, их записать вот именно в том виде, в каком они сейчас есть, и провести как бы национальный проект. Потому что группа, я считаю, национальная, национальный ансамбль.
Елена Фанайлова: Вот национальная идея алкоголизма...
Василий Шумов: ...психоделии, да. Потому что они были инноваторами именно вот этого творчества в плане музыки. Вот у нас были художники, как визуальное искусство, изобразительное искусство, которых где-то можно отождествить по посылу...
Александр Липницкий: Кто?
Василий Шумов: Ну, Зверев, допустим, приходит на ум. Ну, вот эти наши...
Елена Фанайлова: ...нонконформисты.
Василий Шумов: 1980-ых годов, того же периода. А групп таких не было вообще. И с тех пор не так много их появилось. Ну, естественно, мне трудно об этом судить, потому что я в последние годы жил в Калифорнии. Но, по крайней мере, глядя на то, что они начали, я думаю, что они спокойно могут его и продолжить.
А то, что Петр в данное время как-то отошел, это совершенно нормальный процесс. После того, как любой ансамбль, существующий больше трех-пяти лет, у всех начинается смена состава, люди приходят, люди уходят, на худой конец, люди умирают даже, и такое случается. Поэтому здесь какой-то драмы нет, я не вижу какой-то большой драмы. Ребята играют. И я им предлагаю записать свой новый альбом – и будет новый альбом группы «Звуки Му».
Александр Александров: Для меня, собственно, не было какого-то даже вопроса о том, кто сейчас играет в группе, есть ли Петя или нет. Он, вообще-то, есть. Когда мы все собираемся, мы этим как бы организуем какое-то новое качество личности. А поскольку, в общем-то, все участники группы сами по себе самодостаточны и как музыканты, и как артисты (возьмем такое широкое слово), то вместе в этом коллективе создается какое-то совершенно новое качество, совершенно отдельное, и в общем-то, настолько сильное, что несмотря, например, на силу Пети как личности, как артиста, его отсутствие, оно не настолько является каким-то моментом нехватки чего-то. Все в порядке. Песни те же, идеи остались. Жизнь продолжается. И в общем, он был вместе с нами на сцене в эти юбилейные дни и остается в жизни всегда.
Павел Хотин: Что касается отсутствия Петра, тут у меня двоякое... скажем так, раздвоение личности наблюдается. Потому что, с одной стороны, очень жаль, что его нет, безусловно, поскольку такого актера, как Петр, именно рок-сцены, не побоюсь этого слова, найти очень сложно. И я думаю, что со мной здесь все присутствующие согласятся. И сыграть его, в общем, наверное, и не удастся. Да и не надо, скорее всего. А с другой стороны, поскольку человек сделал такой выбор, он очень определенный и связан с его, в том числе, с какими-то религиозными, то есть глубокими достаточно и осознанными убеждениями, то если он это сделал, значит, это так и должно быть. И действительно, Саша правильно сказал, что такое легкое отношение к этой вещи, чтобы не смотреть в прошлое, а смотреть в будущее. Вот, наверное, ответил.
Елена Фанайлова: Ну, давайте вернемся в год 1984. Еще вполне себе Советский Союз на дворе, и мы еще не понимаем, что скоро начнется «перестройка», и все запрещено. Ваших коллег в Петербурге всячески наказывают, притесняют...
Александр Липницкий: Наоборот, притесняли в Москве. В Питере-то как раз, как известно, комитетчики организовали рок-клуб, и к 1984 году он отлично существовал. А в Москве, где абсолютно эти маразматики во главе с Черненко тогда правили бал, наоборот, запретили практически все концерты. И к моменту нашего выхода на сцену первого уже лидер «Воскресенья» сидел в тюрьме, через полтора месяца, сыграв в первом нашем концерте с «Браво», Жанна Агузарова была отправлена за решетку. И этим занимался Комитет госбезопасности. Поэтому мы-то как раз вышли на сцену в самое гнусное и тяжелое время, в полнейшее разложение советской власти.
Елена Фанайлова: И давайте продолжим вот эту атмосферную часть. Может быть, вы помните какие-то... ну, вплоть до того, какая была погода, что было в магазинах в это время.
Александр Липницкий: Я продолжу, потому что просто я организовывал именно первый концерт. И сделал это, не побоюсь быть нескромным, мастерски. Потому что это можно было сделать, только соблюдая все правила конспирации. То есть то, с чем большевики пришли к власти, конспирируясь много лет перед царской охранкой, нам пришлось это в 1984 году просто с гитарами делать. Причем никто не желал свержения власти, в отличие от большевиков, а просто элементарное самовыражение, и заявить о своих правах, как пел Цой, тогда он написал как раз эту песню, через год: «Мы пришли заявить о своих правах». Собственно, вот это и было главным стимулом.
Поэтому мы сделали концерт в школе под маркой вечера встречи выпускников. Конспирация была полнейшая. Встречались просто у каких-то часов. День был очень морозный, был чудесный январский вечер. И пробирались просто переулочками, чтобы никого не «свинтили». А потом практически всех участников вызывали во все отделения милиции города, где сидел представитель Госбезопасности вместе с местным заместителем начальника отделения, человек в штатском, и спокойно расспрашивали: «А что вы делали в этой школе? А кто там был?». Туда не проник ни один их агент, на самом деле. То есть нам удалось это дело провести. А участники... Кстати, Василий Шумов участвовал и пел песни в том концерте, и тоже рисковал, можно сказать, в какой-то степени свободой. Сейчас даже никто и не поверит из молодых слушателей, до какого маразма могли докатиться руководители Советского Союза.
Елена Фанайлова: Давайте Василия Шумова послушаем, что он помнит вот о том концерте, например.
Василий Шумов: Ну, я помню подготовку к концерту, потому что я с ребятами дружил до их первого концерта. И они очень сильно мандражировали. Понятное состояние. Как бы там ни было, как бы это ни было подпольно, о чем сейчас Саша рассказал, как это все было тяжело, но все равно ребята мандражировали. И у них в концерте была театрализация. Не знаю, то ли это был план как бы сгладить вот эту небольшую неуверенность чисто музыкальную перед первым выходом на сцену, чтобы как-то разнообразить, или какая-то у них была театрализованная концепция. С вами художник дружил тогда, по-моему, Вадик. И у них на сцене, помимо обычного рок-комплекта - барабанов, «усилков» и всего, что смогли туда привезти... Тогда же тоже проблемы с аппаратурой были дикие, играть не на чем было. Помимо того, что играть было нельзя, так еще и играть было не на чем. И они использовали маски. Это Вадика маски, да?
Александр Липницкий: Нет. Маска была грандиозная художника как раз «семидесятника» Кука.
Василий Шумов: Это как бы идиотическая физиономия чья-то, метр высотой...
Александр Липницкий: Она была очень большая. Ну, я думаю, в стилистике африканских масок.
Василий Шумов: Да. Но она почему-то была чисто какого-то советского воплощения. То есть она еще более усугубляла и без того тяжелую ситуацию. И вы еще по очереди что ли ее надевали...
Александр Липницкий: Нет, мы ее надели на гитариста Алексея Бортничука, младшего брата Мамонова, который буквально как три дня вернулся из лагеря, где сидел за тунеядство, и еще не влился в группу. На него надели маску и охотничьи резиновые сапоги.
Василий Шумов: Да. И потому что я принимал участие в концерте, как называется, шел номером, ну, несколько песен я сыграл, как и остальные гости, а они играли... Сколько, час вы играли?
Александр Липницкий: Нет, восемь песен за 30 минут мы сыграли.
Василий Шумов: Ну да, Короче говоря, у них было основное время на сцене. И публика в зале, которая пришла туда, она была совершенно... то есть из белого в черное, такие контрасты, если можно так сказать. Там, допустим, были друзья ансамбля музыканты, типа меня, а также там были выпускники школы. То есть обычные советские выпускники школы.
Елена Фанайлова: Простые школьники.
Василий Шумов: Нет, не школьники, а уже инженеры, архитекторы, которые приличные советские люди, с женами, в нутриевых шапках, которые пришли в пальто. И они туда попали. И естественно, они сами этого не ожидали. Потому что они же шли на вечер выпускников. И если в то время сказать, что тут у нас будет ансамбль из выпускников играть, ну, первая мысль: какой-нибудь типа вокально-инструментального, с песнями, - как вокально-инструментальный ансамбль 1980-ых годов в СССР был.
Александр Липницкий: Или какой-нибудь Никитин.
Василий Шумов: Ну или барды какие-то. Кстати говоря, на многих музыкантов, вот тех, которые пришли на концерт, группа «Звуки Му» произвела шокирующее впечатление в плане отторжения. Ну, до сих пор существует какой-то водораздел между вот этой попсой всей и ансамблями, которые типа посматривают за своей популярностью, за продаваемостью, за своим рейтингом. А есть музыканты, которым это неинтересно. Им интересно само творчество, быть в творческом моменте, сделать какую-то интересную презентацию. И вот эти все, которые... вот эта вся попса тех лет, которые вроде как рок-ансамбли, а сами они «попсовики», им бы в «Голубой огонек» советский попасть – вот у них была цель, они дико напряглись. Во-первых, они полностью не врубились ни во что. Во-вторых, они перепугались, что в «Голубой огонек» они больше точно не попадут, посещая такие мероприятия. Я не буду называть, кто там лично... Я видел, кто там сидел, побаиваясь и глядя, когда приедет милиция, чтобы вязать все это дело.
И можно было сразу понять, кто – свои, а кто – и вашим, и нашим, или просто настоящие выпускники. Все «свои» были в ломину пьяные, включая и меня самого. И это не потому, что специальное мероприятие было, а потому что это была ежедневная процедура. Я, допустим, попал на этот концерт... Мой приятель, с которым я выступал, Володя Рацкевич, это группа «Рубиновая атака», вот еще более старшего поколения, чем наша группа, московского рока, у него была база на «Маяковской», и мы прямо с дня с ним там пили, готовились идти на концерт. И когда мы уже пришли, ну, в нормальном состоянии, то есть уже были готовы выступать... И все наши друзья как на праздник пришли. А вот эти выпускники и вот те, которые как-то испугались, думают: «Все, сейчас всех «свинтят». И карьера накроется». Вот эта советская карьера в советской филармонии, куда они стремились. И поэтому, с одной стороны, часть людей сильно напряглась, потому что они понимали, чем это может закончиться. А часть людей, типа меня, просто полностью... Наконец-то, они выступили. Потому что я знаю, как они долго готовились и как они волновались, как они даже сомневались в том, стоит ли концерт давать. Не по причине того, что «свинтят» или еще чего-то, а по причинам чисто артистическим, типа они не готовы, они облажаются.
Елена Фанайлова: Ну, рок-н-ролла без лажи не бывает, как мы знаем.
Василий Шумов: Но они не рок-н-ролльная группа – вот в чем все дело. Допустим, я начинал обычный путь музыканта тех лет – я играл в школьном ансамбле, я играл на танцах, я учился играть на инструменте. А они шли совершенно другим путем. То есть вот у них нет как бы школы, на которую можно опереться.
Александр Липницкий: Это правильно.
Василий Шумов: И поэтому так их и воспринимать надо, вот именно не с точки зрения академизма. У нас же тогда кроме «The Beatles» и каких-то западных, ну, «Pink Floyd», народ же ничего толком-то не знал, вот эти выпускники школы, которые пришли. И когда они это увидели, они же узнали, что, да, они с нами учились, и во что они теперь превратились. «И сейчас нас тут всех «свинтят» вместе с ними». По 15 суток давали тогда за все. И вот поэтому концерт был довольно-таки контрастным.
Елена Фанайлова: И я хочу спросить у Павла Хотина. А вы помните, какие, собственно, песни там звучали? Например, «Бутылка водки» уже была написана к тому времени?
Павел Хотин: Да, но она не звучала. Но я совершенно точно помню, что игрался «Темный Му», игрался «Серый голубь». И третью песню я не помню.
Александр Липницкий: «Зима» и «Источник заразы».
Павел Хотин: Правильно, да.
Василий Шумов: «Шубадуба блюз».
Елена Фанайлова: Да, я представляю лица этих выпускников, которые услышали, например, первый раз «Источник заразы».
Павел Хотин: Все песни радикальные, в общем, по-своему.
Елена Фанайлова: Абсолютно. Павел, может быть, вы, действительно, немного расскажете о том, как вы вот этим радикальным текстам придавали замечательный саунд?
Павел Хотин: Нет, тогда он еще не был замечательным, так скажем. Потому что саунд – это все-таки, действительно, дело, в том числе, продюсера, в частности, Василия Шумова. Потому что это же процесс не такой простой, что называется, - саунд. То есть очень важен человек, который называется «звукорежиссер», о котором почему-то всегда забывают. В принципе, чем у нас отличается... и до сих пор отличается в худшую сторону. В абсолютно худшую сторону отличается непониманием самого процесса, что такое есть выступление группы. И до сих пор это присутствует. Допустим, у меня не было за всю мою жизнь, а она уже достаточно долгая, ни одного концерта или, может быть, несколько концертов (я сейчас говорю достаточно важные вещи), где был бы пульт на сцене, где был бы свой звукорежиссер сценический, который делал бы музыкантам комфорт. Потому что дело в том, что когда ты играешь, помимо того, что ты слышишь партнеров, ты должен слышать какую-то группу инструментов, которые связаны именно с тобой. Во-первых, ты должен слышать хорошо себя. Во-вторых, ты должен хорошо слышать ритм – это барабаны, которые должны быть тоже индивидуально даны. Причем не все барабаны, потому что есть барабаны, которые глушат «железо» - тарелки, их не надо давать, потому что они обычно музыку гасят очень сильно. Ну и так далее. То есть свой баланс, короче говоря. И без этого баланса, какой бы музыкант ни был семи пядей, он хорошо не сыграет концерт, потому что это не будет с достаточной отдачей, достаточно ритмично. Исключение составляют лишь только какие-то бары, пабы небольшие, где люди играют через «комбики», где звук на сцене такой же, как и в зале, практически. А в принципе, вся рок-культура, и не только рок-культура, но и джаз-культура, она основана на том, чтобы был хороший звук на сцене, чтобы музыкантам было хорошо. А у нас этого нет.
Елена Фанайлова: И можно вопрос сразу? Буквально 28 января 1984 года на сцене этой самой школы, что там было со звуком?
Павел Хотин: Ой, там было все ужасно, конечно, со звуком. То есть это была, честно говоря, помойка просто. Ну, помоечный был концерт, обычный. Но форма была помоечная, а содержание было необычное, потому что, действительно, было новое слово. Вот так я бы сказал, если вкратце.
Василий Шумов: Я хотел бы добавить насчет аппаратуры и звучания на сцене, о чем сейчас Павел упоминал. В 1984 году вот то, что у них было на сцене, это было даже очень неплохо. Потому что у Саши был хороший басовый усилитель...
Александр Липницкий: Нам помогали друзья.
Василий Шумов: Друзья помогли, да. Вот к тому времени уже более-менее наша группа была хоть как-то известна. Мы уже играли несколько лет до января 1984 года. И я играл в таких ситуациях с аппаратурой, что вот у них, то, что Паша сейчас назвал помойкой, это было очень даже ничего по тем временам. Потому что опять же играть было не на чем вообще. Аппаратура была среднего пошиба у кабацких музыкантов. Вот которые в кабаках играли. Ну, там какие-то деньги они зарабатывали, в кабаках, и еще прифарцовывали. Вот у них своя какая-то более-менее по тем же опять временам... по нашим временам – полный ужас тоже был. Но по сравнению с тем, что было на нашем андеграунде... мы же все были так называемыми «подпольными группами». Поэтому вот то, что у них на концерте было, даже было не так уж плохо.
Павел Хотин: Я тогда продолжу мысль. На самом деле, дело не в аппаратуре. Аппаратура может быть любой. Но дело в подходе. У нас не было своего звукорежиссера тогда, и мы об этом особо и не думали. А звукорежиссер – это как вратарь в команде, он может из прекрасного концерта сделать г. полное, а может из какой-то очень посредственной группы, благодаря своим знаниям, и такое я не раз слышал, сделать просто прекрасную картинку, и все будут в восторге. Вот так. Это очень важный человек. Просто я, в отличие от других господ музыкантов, увлекался тогда джазом, джаз-роком и играл «Deep Purple», и до сих пор я все эти песни помню, и в институте, и так далее. То есть я был, может быть, чуть более подкованным музыкантом, чем они, поэтому, наверное, и удавалось, только по этой причине. Вот и все.
Елена Фанайлова: И давайте все-таки вернемся в 1984 год. Саша Александров не был на этом первом концерте, не участвовал. Но вот что вам вспоминается из того времени, из этих первых, безумных лет существования группы?
Александр Александров: У меня очень интересно получилось. Когда я играл в «Аквариуме», я доиграл до фестиваля «Тбилиси-80». И после этого пошел учиться в консерваторию. Собственно, вот так получилось. А поскольку сочетать учебу в таком учебном заведении и одновременно играть в такой уже на то время известной группе просто невозможно было, поскольку и гастроли, и все, то пришлось сделать пятилетний перерыв на подтягивание своего образования. И после этого я поехал в Москву. Ну, как-то связи Питера и Москвы в то время... Практически это, наверное, был поезд «Москва-Ленинград», в нем, собственно говоря, вся советская на то время рок-музыка и жила, вот просто передвижениями. Туда, конечно же, подтягивались еще какие-то ребята с Урала, из Сибири, ну, это эпизодические, но достаточно яркие личности. А основной русский рок советского периода, он как раз и был именно в этом поезде «Ленинград-Москва», в «Красной стреле», собственно. И когда я приехал в Москву... Это было очень интересно. Я просто шел по улице, по Каретному ряду, и вдруг увидел моих старых знакомых Петю и Сашу. А они, по-моему, шли на репетицию. И Петя говорит: «О, пойдем на репетицию». Я говорю: «Пойдем». И собственно, с этого момента, как я пошел на репетицию, в общем, так и приличное количество времени...
Елена Фанайлова: То есть вы были уже буквально академически образованным музыкантом? И вы попали в эту компанию, я бы сказала, панков, разрушителей всего святого и прекрасного, с такими текстами кошмарными.
Александр Александров: Да, совершенно верно.
Елена Фанайлова: А как вы там себя чувствовали?
Александр Александров: Да, я как раз не закончил. Я начал с параллели от группы «Аквариум». И вот за эти пять лет... Собственно, что такое был концерт «Тбилиси-80» наш? Мы, в общем-то, разрушили весь этот фестиваль. Или не разрушили, а наоборот, придали ему какой-то все-таки исторический момент. Там было много, конечно, и очень хороших, замечательных музыкантов, и группа «Гюнеш» была, и «Машина времени» тогда звучала. То есть все очень хорошо. Но, тем не менее, мы как раз сыграли панковскую программу, с которой ушло жюри, демонстративно встав, несмотря на свои очень лояльные взгляды. И композитор Саульский, друг и уважаемый человек... все-таки социум давил тогда настолько сильно, что его это подвигло уйти из зала именно во время нашего выступления. А за ним, конечно, потянулась струйка всех остальных членов жюри, понятное дело.
И вот, собственно, параллель-то в чем. Вот этот последний концерт в Тбилиси, и потом пятилетнее обучение в консерватории, потом игра в оперном театре, в симфоническом оркестре... Я соскучился по всему этому. И как раз ту энергию и то... Ведь панк – это не всегда разрушение. Панк – это внутренняя ситуация личности, но в какой-то общественной структуре. А когда эта общественная структура его не устраивает, то этот панк, в общем, ее переделывает на свой лад. И у меня даже не было внутреннего вопроса: играть или не играть. Вот мы встретились, и после первой репетиции я понял... и сразу понял, что я пришел.
Елена Фанайлова: В правильном месте.
Александр Александров: И все, это мое, и мне от этого никуда не деться.
Елена Фанайлова: Итак, образ лирического героя группы «Звуки Му» - это алкоголик, дебошир, немножко аутист, человек асоциальный, однако с каким-то здоровым и веселым месседжем, с посланием буквально к городу и миру, который довольно быстро был прочитан народом – и у группы появилось множество поклонников. А вы чувствовали, что вы такие необыкновенные, такие разрушители всего и вся?
Павел Хотин: Ну, то, что необыкновенные, наверное, чувствовали, а вот того, что разрушители всего и вся, наверное, не чувствовали. По крайней мере, я не чувствовал. А что касается поклонников, то все это было очень и очень постепенно и плавно. И собственно, я понял, действительно, что что-то мы собой представляем такое особенное, когда... наверное, все-таки это конъюнктурные соображения, когда Брайан Ино пришел, появился у нас в студии – вот тогда я понял, действительно, что это – дело.
Елена Фанайлова: Это когда вам предложили запись альбома?
Павел Хотин: Да. Потому что это было достаточно фантастично. Были люди где-то на Западе, далеко-далеко, и вдруг появляется вот такой человек, и ты его воочию видишь, какую-то легенду. Значит, что-то в нас, действительно, было такое, что его заинтересовало, было такое необычное, что... ну и вместе с тем, клевое, говоря простым языком, что его привлекло, наверное. Потому что он много слушал всего, и у него были значительно более музыкальные, подкованные и интересные коррективы, предложения, и почему-то он выбрал вот это. Так что, наверное, так.
Александр Липницкий: Кстати, немножко Павел забежал вперед. Дело в том, что Брайан Ино получил о нас представление, помимо каких-то видеозаписей, именно благодаря альбому «Простые вещи», который мы записали с Василием Шумовым, когда он просто взял за холку нашу группу и сказал: «Сейчас или никогда!».
Елена Фанайлова: Я, на самом деле, хочу про драйв. Вот то, что меня больше всего интересует, - это драйв этого времени. Меня, вообще-то, давно мучает мысль: почему рок-н-ролл сейчас – это совсем не то, что рок-н-ролл тогда?
Александр Липницкий: Если про драйв, тогда я тебя перебью. Вот мы тут как раз вспоминали, и Вася сказал, комментируя один наш знаменитый концерт в «Метелице», когда Мамонов выкинул нашу дорогущую гитару... То есть гитару можно было купить только за границей, и у нас была самая лучшая, и он ее, войдя в раж, бросил просто в толпу, раскрутив над головой. И ее каким-то чудом поймали и вернули на сцену. Но Вася вспомнил ситуацию, что после этого все говорили, что у других групп есть поклонницы, цветы дарят, а вам ноги целуют. А я его поправил: «Нет, в тот вечер Мамонову две женщины, в него влюбленные, так скажем, кусали его за ботинки, войдя в раж». Вот это – драйв.
Елена Фанайлова: Василий Шумов, продолжайте о драйве.
Василий Шумов: Я бы хотел немножко уточнить предыдущую тему насчет того, что панки были разрушителями чего-либо.
Елена Фанайлова: По крайней мере, эстетических границ.
Василий Шумов: И вот насчет эстетики туда же я хочу чуть-чуть пояснить свое видение и воспоминания. Многие ансамбли, да и вообще музыканты, начинают с того, что они кому-то немножко подражают до тех пор, пока у них появится свой стиль. Ну, в искусстве обычно это такой путь. Человек вдохновляется, глядя на что-то или слыша что-то, пытаясь что-то сделать типа того. А потом у талантливых людей вырабатывается свой стиль. В отличие от многих групп, которые вот тогда появлялись, в начале 1980-ых годов, группа «Звуки Му» была совершенно уникальным ансамблем, потому что у них не было вот такой обычной что ли стилистики тех панков. В то время как раз, конец 1970-ых годов, были группы «The Sex Pistols», «The Stranglers», «The Clash» - вот этот британский панк-рок, «Ramones» - американский. И многие группы были производными того. В частности, многие ленинградские группы тех лет... вот было как-то понятно, что они слушают, допустим. А у группы «Звуки Му» такого вообще не было. Если, допустим, я с Петром дружил, то я знаю, что он любил Капитана Бифхарта и Фрэнка Заппу. Но им подражать невозможно, этим музыкантам. И поэтому большая уникальность группы «Звуки Му» изначально в том, что у них нет никакого точного... вот с чего они начинали.
Допустим, группа «Центр» - это была первая группа новой волны, не знаю, в Москве или в СССР. И до сих пор где-нибудь, наверное, пишется: «Василий Шумов, дедушка новый волны (или прадедушка, или отец)». Потому что я же говорил, что я прошел довольно-таки традиционный путь музыканта, который любил «The Beatles» в детстве, потом стал сам что-то сочинять. Когда мне было как раз в районе 20 лет, появился панк-рок, «новая волна», и мы были вот в таком стиле.
У группы «Звуки Му» такого не было вообще. И поэтому я не знаю ни одного другого нашего отечественного состава, у которого не было бы такого точного что ли... вот этой печки, от которой они оттолкнулись. И это совершенно уникально. Не то что это плохо или хорошо, но вот это уникальный такой факт, который я могу засвидетельствовать совершенно как очевидец, и теперь уже глядя назад, уже как историк того времени, потому что я в нем жил и как-то тоже интересуюсь, как это было раньше и как теперь. И поэтому это очень важно упомянуть – вот эту уникальность группы.
Александр Липницкий: У меня есть этому очень простое объяснение. Потому что все-таки я и рок-критик. Дело в том, что все рок-музыканты что Запада, что СССР, включая и Василия Шумова, начинали заниматься рок-музыкой лет в 15-18, молодыми людьми. А мы с Мамоновым вышли на сцену в 1984 году, когда ему было 32 года, а мне 31. Мы были уже просто зрелыми людьми. И сплавили наши вкусы во что-то свое.
Елена Фанайлова: А вы вообще как-то отдавали себе отчет... Вот во мне сейчас говорит тоже советский ребенок, испорченный вот этой советской критикой, что рок-музыка – это музыка социального протеста. Или это была музыка, наоборот, социального эскапизма и трава не расти. Вот я пытаюсь понять, в чем обаяние... то есть поговорить о том, в чем обаяние группы «Звуки Му». А оно какое-то совершенно уникальное, мне кажется.
Василий Шумов: На мой взгляд, опять же вот из-за этой уникальности ансамбля у них есть какое-то влияние на слушателей и на зрителей подсознательное. То есть как люди воспринимают искусство. Они что-то новенькое увидят и пытаются с чем-то сравнить, чтобы попасть в какую-то зону комфорта, начинают рыться в своей памяти, в каких-то своих ассоциациях: «Ага, это панк-рок. Ну, теперь мне уже легче это воспринимать, потому что я уже понял стилистику. Я люблю панк-рок». Или: «Я не люблю панк-рок». Или: «Я очень старый для панк-рока». А попадая на концерт или слушая записи группы «Звуки Му» начала 1980-ых годов, у большинства людей наступала потеря вот этого комфорта, потому что они не могли на что-то опереться для того, чтобы это как-то абсорбировать и как-то критически это дело для себя поставить в какую-то рамку своего мировоззрения.
И поэтому я опять же возвращаюсь, что сейчас мы празднуем 25-летие группы «Звуки Му», и я считаю, что это, скорее всего, из мне известных наш самый уникальный русский ансамбль. Вот именно из-за того, что я много изучаю рок-музыку и вообще музыку, искусство, я не могу найти вот эту производную, откуда это вышло, кроме как русскую психоделию (хотя слово «психоделия» не русское, но понятно, о чем идет речь), которая просто нематериальная, она не существующая, это не из какого-то модного музыкального журнала 1980-ых годов произросло, как многие ансамбли, из каких-то записей, которые мы слушали в то время и коллекционировали. Это произросло из чисто какого-то подсознания, какой-то энергетики и вот именно того времени. Кстати, вот мы говорим об СССР, Саша говорил, что 1984 год был наиболее лютым для московских подпольных ансамблей, и вот это все вместе как-то и набрало критическую массу, и это как-то выдалось именно на сцене, в сценической презентации. Потому что долгое время они же записаться не могли. Почему, в конце концов, я им помог сделать первый альбом? Потому что у них вот эта психоделия постоянно изменялась, то есть от концерта к концерту. Они могли играть «чесовые» концерты. Вот приходишь на ансамбль... Я вот ходил, допустим, на ансамбль «Kraftwerk». Что они играли 20 лет назад, что они играют сейчас – это в ноль то же самое. И в основном музыканты там функционируют, они играют на автомате. А если эти играют на автомате, то это не тот автомат, хотя те же самые песни. И вот это ощущается каким-то животом... Это невозможно рационализировать в каком-то предложении и поставить точечку под этим. И вот эта уникальность, я считаю, она до сих пор остается.
Елена Фанайлова: Александр Александров, какова ваша версия?
Александр Александров: Вот о том, что люди ориентируются в искусстве, да и не только в искусстве, на какие-то ниши определенные, уже известные, и вот этот элемент сравнивания – это как бы основной момент точки отсчета. А вот то, что делали и делаем мы, в общем, если здесь начать анализировать... Опять-таки Васина замечательная мысль, что это русская группа. Действительно, русская, без всяких аналогов в мире, выразительница той самой загадочной русской души, о которой так долго говорили и говорят до сих пор, и никто не может эту загадку разгадать. Так вот, это та самая русская душа, которая вышла на сцену. Я как-то писал музыку к фильму про русскую водку, там были невероятные выдержки из указов Петра I. И один из указов был такой: «Жена не может и невозможно ей дать вытащить мужа из кабака, пока он не напьется и пока он сам не скажет ей об этом». А водку тогда продавали ведрами. Ну, понятно, что здесь как бы государственная монополия на алкоголь, который - основная поддержка государственного бюджета и казны, и так далее. Но дело в том, что Россия сама по себе – это страна, отличающаяся от остального мира.
Елена Фанайлова: Да, русская психоделика, она, конечно, на крепком алкоголе во многом основана, я хотела бы сказать.
Александр Александров: Совершенно верно, именно крепкого алкоголя. Ну, это понятно – по климатическим причинам. Вот сейчас зима, например. Ну, можно, конечно, пить пиво, но холодно...
Василий Шумов: Русская психоделика, она необязательно должна быть по пьяни.
Александр Александров: Да-да, конечно.
Василий Шумов: В совершенно трезвом состоянии люди такие вещи делают и делали в то время, ну и сейчас продолжают, что нельзя сказать: «Ну, человек алкоголик, вот он выпивает...». Я слышал в «Новостях», что в Петербурге человек пропьянствовал три недели в течение Нового года, а потом выпрыгнул из окна с криками «Да здравствует Новый год!». Во-первых, вот эта фраза «Да здравствует Новый год!», я не могу ее на английский язык перевести, чтобы точно перевести вот эту суть. Вот у вас американская радиостанция, вот вы сделайте «quiz» для ваших радиослушателей, как перевести прыжок с восьмого этажа с криком «Да здравствует Новый год!» после трех недель психоделики. Поэтому вот она, вот эта русская психоделия. Но ее невозможно ни перевести, ни с чем-то сравнить, ее можно просто понимать и быть ее частью.
Елена Фанайлова: Каковой частью и является группа «Звуки Му».
Павел Хотин: Я хочу сказать, что мы тут забываем, говоря про русскую психоделию, о том, что все-таки все песни практически были написаны Петром Мамоновым, и что сама по себе личность Петра, она, действительно, является, ну, может быть, иконой психоделии в то время. Потому что 60 или 70 процентов этих песен, ну, значительно большая их часть была написана как раз, как это ни парадоксально, в тот момент, когда он бросил пить, когда от него ушла девушка любимая, и у него были очень серьезные вопросы, видимо, быть или не быть вообще, внутри него. И он вот сублимировал все эти свои вопросы в виде творчества. И тогда за полгода или за год, живя в «Чертаново», в полном одиночестве, в какой-то однокомнатной квартире он и выдал вот на-гора что-то на грани бытия и небытия. Вот еще один ответ на вопрос. То есть пограничное состояние.
Александр Александров: Дело в том, что начиная тему так называемой русской души, связанной непосредственно с алкоголем, я не имел в виду группу, на самом-то деле. Потому что алкоголиков таких, которых надо лечить от этого... Ну, какие-то моменты – безусловно. А где их нет?.. Но это не значит, что это совершенно люди, которые без стакана не берут гитару в руки и так далее, не выходят на сцену. Это совершенно по-другому все. Здесь же важно выражение. Вот почему группа состоялась и почему на нее ходят и так далее? Это как раз общее выражение состояния народа – вот в этом главная фишка. Тем более, еще с этой безумной, пардон, антиалкогольной политикой государства, которая просто довела людей до такого, что даже те люди, которые не думали, их заставляли быть алкоголиками. Они гнали в квартирах самогон и так далее. То есть это чушь собачья полная. И как бы смесь вот этого странного отношения государства к народу собственному... даже не странного, а какого-то страшного, на грани уничтожения просто генофонда, нации, вообще-то...
Александр Липницкий: И кстати, добились успеха - на 5 миллионов людей уже меньше с 1984 года.
Александр Александров: Конечно. И до сих пор, между прочим, ничего не изменилось и продолжает как-то работать, что очень странно.
Александр Липницкий: Кстати, одна веселая история короткая. А то у нас грустный разговор какой-то. Лучшая история в связи с «сухим законом», она абсолютно наша, «Звуков Му». «Сухой закон». Мы играем триумфальный концерт в Таллине, живем в лучшей гостинице города «Виру». Нас принимает мэр города. Ну, тогда он был не мэром, а председателем местного горкома партии. И метрдотель мне извиняющимся голосом говорит: «Вы знаете, у нас запретили весь алкоголь». Говорит этот эстонец: «Михаил Горбачев отдал приказ не купить выпивки». Я говорю: «Не расстраивайте ребят. Что-нибудь придумайте». Он говорит: «Только безалкогольное шведское пиво, самое лучшее». У меня мгновенная реакция, как у менеджера: «Только не говорите им. Мы никогда не пробовали безалкогольного пива. Поставьте два ящика». Братья Мамоновы ставят у себя два ящика и через 40 минут засыпают за столом оба. А когда их уже надо переводить в номера, я, разозлившись, говорю Петру Николаевичу: «Петя, вставай!». Он не встает. Я говорю: «Пиво безалкогольное». Он тут же открывает глаза. И когда я начинаю будить его брата, он говорит: «А брата не трогай».
Елена Фанайлова: Скажите, вот сейчас, в нынешней ситуации, которая некоторым парадоксальным образом начинает напоминать советские времена, возможно ли... Я имею в виду и то отношение государства к народу, о котором вы говорили оба, и некое появление протестных движений, и «Маршей несогласных», то есть весь объем этого времени, который достаточно многим людям напоминает, действительно, возвращение «совка». Возможно ли появление таких мощных рок-групп, какими были и «Звуки Му», и многие... ну, что называется, «золотая десятка» что ли русского рока? Возможно ли это сейчас? И где эти люди?
Василий Шумов: Я думаю, что такого, как мы наблюдали и проживали времени в начале 1980-ых годов в плане рок-музыки, такое больше не повторится. И по многим причинам. Первая причина – прошло уже почти 30 лет с тех пор. Мир изменился. Поколение тех молодых людей, которых мы сейчас рассматриваем как будущее, скажем, среди музыкантов, они вообще другие в плане того, что у них уже есть ярко выраженная коммерческая составляющая всего, что они делают. То есть они уже где-то стали продуктами рыночной экономики или фримаркета вот этого. А те вещи, о которых мы говорим, они нематериальны, они не являются товаром широкого потребления, это не «consumer society», откуда все это произросло. Но бывают всегда исключения из правил. Вот как тогда была группа «Звуки Му» полным исключением из правил, о которых я уже рассказывал, и музыкальным, и по составу, и по посылу, и по энергетике. Всегда есть место в русском обществе вот для таких исключений из правил, которые становятся потом эпохой. Вот для меня группа «Звуки Му» - это своего рода эпоха, которая до сих пор еще продолжается, потому что они еще существуют и функционируют. Поэтому я считаю, что это только может быть как какое-то исключение из правил, но не массовое явление, не какое-то движение, кем-то поддерживаемое. Значит, остается только надеяться на исключение из правил.
Александр Липницкий: У меня, к сожалению, более беспощадный диагноз сегодняшней эпохе и более пессимистичный прогноз. Если вы помните, скажем, во второй половине XIX века, когда великая русская, так скажем, литература стала заканчиваться, на ее место пришли просто террористы. И вот мне кажется, что у нас точно такая же ситуация. То есть бесстыдство сегодняшней власти таково, что они могут вызвать протест только среди людей с оружием. Вот что печально. И тут уже дело не до музыкантов, не до поэтов, не до художников. Мне кажется, что у нас грядут вот такого рода изменения, печальные потрясения.
Александр Александров: Я полностью согласен с предыдущим оратором, потому что есть как бы исторические процессы, и социальные исторические процессы в обществе, и процессы развития культуры в этом самом обществе, и они связаны просто напрямую. И если приоткрыть завесу, пользуясь цитатой из Ильфа и Петрова, то можно видеть состояние общества и состояние, соответственно, культуры в начале тысячелетия, в середине и в конце. То есть вот как раз конец какого-то периода именно исторического, столетия, он обычно является каким-то взрывом культурным, экономическим и так далее. А начало – это всегда либо какое-то брожение… То есть начало чего? Создание чего-то нового. Потом в середине это новое как-то развивается. И к концу все это оформляется в явления, которые, в конце концов, характеризуют этот век.
Павел Хотин: Для меня это очень сложный вопрос. Вот Вася ответил, что невозможно, и я, скорее, с Васей согласен. Потому что очень сильно изменилось технологическое состояние вообще общества и культуры. Ну, это связано с тем, что сейчас восприятие мира, оно значительно более индивидуально. Рухнули некоторые границы и барьеры, что является, безусловно, в чем-то плюсом, а в чем-то и минусом. Потому что когда нет точки опоры, стенки, в которую можно упереться, то и не возникает вектора напряжения некоторого. Понятно, о чем я говорю? Все очень сильно индивидуализировано в плане искусства, как я понимаю. И вообще такое явление, как группа именно, оно уходит, к моему великому сожалению, конечно, в какое-то некое прошлое. Потому что даже сейчас, скажем, те же западные составы, они являются, что называется, очень подвижными, когда приглашается один музыкант, другой, то есть совершенно новыми, когда ситуация меняется очень и очень быстро, и нет понятия «группа». Группа – это все-таки некая стая, банда, действительно, как она называлась, людей, которые живут вместе, объединены общими интересами, им нравятся одни и те же девушки, они за одно и то же переживают. В общем, это общность, секта. А когда ситуация вот этой секты уходит в обществе, то я не знаю, может ли появиться рок-группа. Думаю, что нет, к сожалению. Именно группа. Если возникнет какое-то сообщество людей, как раньше было, ну, какие-то именно группки... Группа – это и есть группа, какой бы она ни была, - группа ученых или группа изобретателей, или группа, пардон, террористов, но все равно это группа. А если группы нет, значит, нет и явления.
