Лиля Пальвелева: Язык современной поэзии живет по своим внутренним законам. В нем нарушение общепринятых норм - не безграмотность, а осознанный прием. Разумеется, есть авторы, которые тяготеют к традиционной, классической форме. У них и ямб с хореем, и рифма на месте. Но существуют поэты (и их год от года все больше), чьи тексты с трудом поймет неподготовленный, случайный читатель. Это не значит, что такие стихи хороши или плохи. Просто они непривычны.
Передо мной - первый номер нового поэтического журнала «Воздух». Даже бегло перелистав его, обращаешь внимание на то, что современные авторы сплошь и рядом отказываются от каких бы то ни было знаков препинания. К примеру, у Владимира Аристова читаем:
«так тело вечера теплое бесшумно шло
вперед или назад толкало
и повторяемое солнце сентября
из поперечных улиц ослепляло».
Поскольку ни одной точки или запятой здесь нет, текст можно прочитать по-разному, отчего изменятся оттенки смысла.
Прием этот возник уже достаточно давно, но именно в наши дни он стал широко распространенным. Занятно, что таким образом современные поэты возвращают русский язык в его прежнее состояние - древнерусская письменность пунктуации совсем не знала. Знаки препинания в языке появились довольно поздно.
И вот вопрос Дмитрию Кузьмину, поэту и главному редактору журнала «Воздух»: почему современные стихотворцы зачастую пренебрегают всеми этими запятыми и вопросительными знаками?
Дмитрий Кузьмин: Когда мы видим текст, свободный от каких-то привычных письменных элементов, мы сразу начинаем задумываться над тем, а для чего они нужны, и что изменилось с их исчезновением. То есть нечто кажущееся нам вроде бы самоочевидным - конечно, в тексте должны быть точки и запятые, предложение должно с большой буквы начинаться, - тут вдруг оказывается необязательным, неочевидным, и значит требует к себе особого внимания. А локальный смысл этого приема у конкретного автора в конкретном тексте может различаться. В каких-то случаях это ход, связанный с нежеланием акцентировать интонацию, со стремлением выровнять тон, можно так сказать. В этом смысле Владимир Аристов, с цитаты из которого вы этот разговор начали, автор достаточно характерный. Потому что он такой демонстративно неэмоциональный. В его достаточно медитативных, достаточно умозрительных построениях отказ от любого материального выражения каких-то логических и эмоциональных акцентов имеет вполне принципиальное значение. А у какого-то другого автора этот отказ может носить ситуативный характер.
Лиля Пальвелева: То есть где-то он ставит знаки препинания, а где-то нет?
Дмитрий Кузьмин: Да, конечно. В том случае, если в каком-то месте ему важно, чтобы логический акцент был абсолютно четок и ясен, а в каком-то другом месте важно создать некоторый элемент неоднозначности. То есть этот уровень языковой системы поэзия, как и все остальные уровни языка, включает в свою активную работу. Поэзия вообще развивается за счет стремления освоить все, что только возможно. Сейчас дело дошло до таких уровней языка, как пунктуация, как орфография, как графика, - то с чем работал, скажем, Дмитрий Авалиани, когда специфическим таким подчерком записывал свои тексты. От этого эти тексты приобретали разные дополнительные смыслы.
Лиля Пальвелева: В этом ряду еще одно наблюдение, опять же оно соотноситься с древнерусской письменностью. Если мы возьмем старые летописи, то увидим, что пробелов между словами нет. Слова писались одним сплошным потоком, слитно. Чтение древнерусских текстов - это медленное чтение из-за этого. В вашем журнале я с изумлением встречаю несколько примеров подобного рода, правда, не весь текст без пробелов, а лишь отдельные слова слеплены друг с другом. Пример, где пишут без пробелов, это цитата из Виктора Кривулина. Мне даже очень сложно прочитать это быстро, потому что несколько слов слеплены вместе: "Иклейкаякрепчецементасвязала части жестокой любви". Для чего понадобился этот прием? Для чего выделяются отдельные, слепленные вместе словесные блоки?
Дмитрий Кузьмин: Опять по-разному. В этом конкретном случае у Кривулина совершенно очевидно, что эта склейка просто графически выражает то, о чем идет речь. И в строчке-то идет речь про склеивание, цементирование. Естественно, желание усилить этот эффект графически.
Лиля Пальвелева: Чисто зрительно.
Дмитрий Кузьмин: Конечно. Бывает, что такая склейка осуществляется с какими-то другими целями и задачами. Для имитации быстроты разговорной речи, например.
Это тоже достаточно давняя история. Эксперименты со склеиванием слов были еще у футуристов. Допустим, у Василия Каменского была такая роскошная строчка, ее тоже трудно произнести вслух, потому что там есть проблемы с ударением, при таком склеенном мультислове: "Золотороссыпьювиночь". Тут этот ход усиливается, поскольку слова склеиваются своими началами, концами, кусочками спаиваются в такое единое, что-то такое нерасчленимое. Это похоже уже не на русские летописи, а на какие-то языки сибирские, алтайские, что-то в этом роде.
Вообще, параллель с историей языка явно не случайная. Несколько лет назад вышла на этот счет роскошная книжка Людмилы Владимировны Зубовой, петербургского филолога. Называлась она "Современная русская поэзия в контексте истории языка". Это 400-страничная монография с примерами того, как те или иные явления из прошлого русского языка сознательно или бессознательно всплывают у современных русских поэтов. Причем замечательно она пишет в предисловии, что, когда это непреднамеренный эффект, когда автор случайно набредает на какой-то языковой факт, совпадающий с тем, что было 500 лет назад, то можно, конечно, это трактовать просто как совпадение. Но гораздо интереснее осмыслить это как такой юнговский архетип, то есть то, что выжило в бессознательном языка, а теперь устами нового поэта сказалось. Так что, это большая, большая такая тенденция, хотя, разумеется, не единственная тенденция в сложном многогранном процессе освоения современной поэзией каких-то языковых пластов.
