Чтобы понять, какой ажиотаж в Америке вызвала публикация «Евангелия от Иуды», надо хорошо понимать всю важность библейских штудий в стране, где существует могучая и повсеместная протестантская традиция интерпретации Священного писания. Пожалуй, нет такого места в Америке, включая, разумеется, и Белый дом, где бы не изучали Библию — с жаром, пылом и недюжинной эрудицией.
Только что опубликованная рукопись должна быть прочитана в контексте тех ста апокрифических Евангелий, которые в той или иной степени сохранности дошли до нас. Большой знаток и ценитель этих свидетельств Борхес, писал о них:
Читая их, мы чудом возвращаемся к первым векам нашей эры, когда религия воплощала страсть. <…> Вместе с каноническими книгами Нового Завета эти забытые на много веков и воскрешенные сегодня апокрифы — самые древние орудия христианской веры.
Вопрос о том, как отразится на ней публикация нового Евангелия, несомненно, вызовет бурные и долгие дискуссии у богословов. Но есть тут и другой, интересовавший того же Борхеса, аспект, доступный пониманию широкой публики. Это — литературная точка зрения. Обычно считалось, что гностические Евангелия, не попавшие в Новый Завет, значительно уступают каноническим и по своим художественным достоинствам. Об этом убедительно писали многие библеисты. Относится ли это к «Евангелию от Иуды»? Ведь помимо всего прочего, критики получили в свое распоряжение важный литературный памятник. И в таком качестве эта книга среди книг тоже заслуживает оценки.
Если говорить о «Евангелии от Иуды» как о книге, то начать стоит с ее истории, которая берет начало во II веке нашей эры и заканчивается шестнадцатилетним пребыванием в несгораемом шкафу банка городка Хиксвилль, штат Нью-Йорк. Манускрипт этот (папирус, написанный на коптском языке) нашли тридцать лет назад, а перевели на английский и опубликовали только сейчас. От других «гностических» Евангелий (найденных впервые тоже недавно — всего 60 лет назад) «Евангелие от Иуды» отличается «экстремальной агрессивностью ереси» — во всяком случае, по мнению известного критика Адама Гопника. Текст, который не является «Евангелием» в прямом смысле, начинается в канун Тайной вечери, когда Иисус, слушая, как его ученики молятся Богу, неожиданно начинает смеяться. (Надо заметить, что в этом тексте, в отличие от канонических Евангелий, Иисус вообще довольно много смеется). Из учеников один Иуда не возмущен кощунственным смехом Христа, и потому он, единственный, получает объяснение:
Высоко над Землей, за звездами, находится благословенный мир Барбело. [Стоит пояснить, что Барбело — имя, которое гностики давали Небесной Матери — М.Е.] Небесная Мать живет в заоблачном мире со своим потомством, включающим доброго, самовозрождающегося Бога. Иисус тоже жил там. Но он — не сын Бога Ветхого Завета, а божественное воплощение Сэта, третьего сына Адама. Его миссия на Земле — показать тем, в ком еще жива «сэтова» искра, путь обратно — в благословенный заоблачный мир. Иисус смеялся над молитвой учеников потому, что они молились Богу Ветхого Завета, который враждебен людям и является причиной всех их страданий.
Далее идет, скорее, сказочно-мифологическое, чем богословское объяснение той миссии, которую Иисус поручает своему проницательному ученику Иуде Искариоту: чтобы вернуться в Барбело, Иисус должен умереть. Но он не может совершить самоубийство, он должен быть убитым. И поэтому Иисус просит Иуду выдать его стражникам, чтобы таким образом возложить на них черное дело убийства. Иуда понимает, что после такого поступка его имя будет проклято в веках. И тогда Иисус говорит ему:
Ты будешь проклят многими поколениями, но ты возвысишься над ними. Подними глаза свои и посмотри на облако и на свет внутри него. И посмотри на звезды вокруг облака. Видишь ту, первую, которая ведет их всех? Это — твоя звезда.
Критик Адам Гопник обратил внимание на то, что сюжет этого нового гностического Евангелия напоминает конец сказки Сент-Экзюпери «Маленький Принц», где змею нужно уговорить ужалить Небесного пришельца, чтобы вернуть его назад, на его звезду. И последний образ книги — это тоже одинокая, личная звезда, которая светит только Иуде.
Это то, что касается сюжета (если тут можно так выразиться). Теперь — об идейном содержании. «Евангелие от Иуды, — пишет Адам Гопник, — превращает христианство из религии в мистический культ». И далее:
Убеждая Иуду, Иисус описывает ему довольно-таки бюрократическую организацию заоблачного мира. Он перечисляет сотни зависимых светил, но совершенно не упоминает этических принципов. Вы не должны возлюбить ближнего своего, вы должны только найти свою Звезду. «Евангелие от Иуды » принципиально противоположно тем Евангелиям, которые в Америке издал Джефферсон. Как известно, из издания, подготовленного третьим президентом, были выкинуты все чудеса, и оставлено лишь этическое Учение».
«Евангелие от Иуды», судя по всему, не пошатнет основы христианства. В нем нет ни новых догматов веры, ни новых аргументов, ни новых свидетельств в защиту интерпретаций Канона. Это — не реформация, а всего лишь древняя ересь. Всплывший из глубин истории папирус вряд ли оттолкнет от Христианства и верующих — во всяком случае, тех, кого до сих пор ничто другое не оттолкнуло.
Тем не менее, само появление новой версии Евангелия во время очередной вспышки религиозного фанатизма кажется символическим. Это напоминает нам, как многое в любом религиозном фундаментализме является созданием человека и его времени. Таким ли уж кощунственным было замечание Борхеса:
Если бы победил не Рим, а Александрия, в которой процветал гностицизм, то мы бы читали поэмы Данте, написанные не об Аде и Рае, а о заоблачном мире Барбело.
И, наконец, последнее: «Евангелие от Иуды» напомнило нам, какими замечательными литературными памятниками являются канонические Евангелия, с их мудрым смешением земного и небесного. Адам Гопник пишет по этому поводу:
Вне зависимости от того, были ли правы Ренан и Джефферсон, считавшие, что Христос жил и умер, или был прав Святой Павел, проповедовавший, что Христос жил, умер и воскрес, принятые миром канонические Евангелия рисуют личность Христа сложной и убедительной. Он бывает гневным, нетерпеливым. Он неразрывно и болезненно связан со смертными людьми. Его притчи блестяще конкретны и полны понятной человеку болью. Христос канонических Евангелий, с его божественным и чудовищным бременем, гораздо дороже нам, смертным, чем Христос из «Евангелия от Иуды » — неуязвимый небесный пришелец с нимбом вокруг чела.
Поэтому мне хочется закончить фразой из Святого Августина (использованной, кстати сказать, в замечательном афро-американском «спиричулз»: «Дайте мне эту добрую старую религию!»
