Марина Тимашева: В Петербурге вышла книга писательницы Елены Чижовой "Крошки Цахес. Лавра". Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Елена Чижова приводит читателя, как первокурсника, на неприбранное позднее советское поле, и заставляет вдыхать тот запах - школьных коридоров, как в повести “Крошки Цахес”, или сумрачных улиц, убогих квартир, странных церквей, как будто драгоценных инопланетных тел - это уже в романе “Лавра”. Героиня “Лавры” попадает в церковную среду случайно и до конца остается ей почти чужой. Первый, внешний слой романа, конечно, о церкви, - говорит Елена Чижова.
Елена Чижова: Один из главных героев - Владыка Николай - это, в общем, новый избранный Патриарх, с которым я оказалась тогда, по долгу службы моего мужа, знакомой.
Татьяна Вольтская: Мне-то показалось, что, скорее, это роман не о церкви, а о восприятии церкви светским советским человеком.
Елена Чижова: Нет такого понятия “советский человек”. Речь идет о жизни и сознании двух поколений людей. Первое это то, что, опять же, мифологически принято называть “семидесятниками”, а второе, еще одна мифологема - “шестидесятники”. Этих людей связывали особые отношения. Кроме того, люди того времени, то окружение, в котором я вращалась, и эти герои, они обладали особой формой сознания. С точки зрения человека нормального, может быть, выросшего в какой-то хорошей, благополучной стране, вроде Австралии, это сознание изнасилованных жизнью людей. Но в то же время, это сознание постоянно стремится к оправданию и поиску своего существования, к каким-то абсолютным вещам, что выражается и в этой абсолютно наивной и такой неофиткой попытке найти Бога и церковь, и в том, как мы в то время относились к самому понятию любви. Для нас любовь была попыткой спасения друг друга от чего-то.
Татьяна Вольтская: Мне кажется, что это была попытка спасения от того серого, вязкого воздуха.
Елена Чижова: Одной из главных задач моих было создание вот этого воздуха - сгущенного и, в то же время, разряженного пространства, в котором человек дышит все время как-то подневольно.
Татьяна Вольтская: 70-е годы памятны и литературоведу, переводчику Константину Азадовскому.
Константин Азадовский: Это было время, когда люди ( определенного круга) стали уезжать, и отъезды приняли массовый характер. Я бы сказал так, что основным содержанием той эпохи 70-х годов была именно ситуация отъездов. Часть романа “Лавра” посвящена именно этому пласту той жизни 70-х годов. Это было время, с другой стороны, когда со всей очевидностью проступила другая тенденция, начавшаяся в 60-е годы, когда люди, не удовлетворенные духовным состоянием советского общества, пытались найти для себя духовную опору в каких-то иных сферах жизни и, прежде всего, в православной церкви. Церковь, казалось, располагала к тому, чтобы именно в ее лоне человек, который ищет, взыскует истины, нашел бы для себя и покоя своей душевной боли, и нашел бы ответы на те вопросы, которые его мучают. И множество людей рванулось в сторону церкви. Но это были люди, и именно такая героиня описана в “Лавре”, для которых мало такого, я бы сказал, примитивного обрядоведения – как красить яйца, погружаться или не погружаться в прорубь - они искали в церкви ответов на свои вопросы. И вот тут-то оказалось, что церковь уже либо не та, какой они рассчитывали ее увидеть, то ли в ней произошли изменения. Власть много сделала, чтобы на новом витке приблизить к себе церковь и опереться на нее. Во всяком случае, в 70-е годы, когда героиня “Лавры” приходит в церковь, она - яркая, независимо мыслящая личность, индивидуальность - встречает там, вместо понимания, вражду, противодействие. В церковь идут для того, чтобы обрести там некое пространство любви, во всяком случае, в христианскую церковь. Героиня “Лавры”, которая пришла в церковь, обрела там пространство ненависти, ненависти к инакомыслию, вместо любви к ближнему. Вот этот конфликт мне представляется весьма и весьма содержательным и абсолютно новым в нашей литературе, потому что за последние 20 лет появилось немало произведений, посвященных тому, что произошло с нашей церковью, но почти во всех, или просто во всех, церковь наша выглядит исключительно как жертва преступной власти. Здесь же картинка возникает совершенно противоположная. Две этих иерархии – государственная и церковная – сближены, отождествлены в романе “Лавра”, как две тоталитарные иерархии, для которых в равной степени нетерпимо инакомыслие.
Татьяна Вольтская: И все-таки, на самом деле, в романе не две, а три иерархии, - говорит Елена Чижова
Елена Чижова: Это отсутствие иерархии (в романе сделана такая попытка) показано столь же гибельным для человека, сколь и присутствие в жизни ложных иерархий. Жизнь 70-х годов это попытка убежать от искусственных иерархий и прийти к иерархиям естественным. Некоторые обожествляли книги, мысль, культуру, но, пройдя через все эти перипетии, героиня понимает, что вообще без иерархии все равно в мире существовать невозможно.
