Мумин Шакиров: У нас в гостях режиссер-мультипликатор, продюсер Гарри Бардин.
Вопросы ему задают журналист Юлия Идлис, интернет-издание « polit . ru », и Роланд Фритше, Второе немецкое телевидение CDF .
В начале, по традиции, краткая биография нашего гостя. Гарри Бардин родился 11 сентября 1941 года в Оренбурге. Окончил Школу-студию имени Немировича-Данченко при МХАТе имени Горького. Работал драматическим актером в Театре имени Гоголя. Снялся в эпизодических ролях в фильмах «Розыгрыш» и «Москва слезам не верит». В 1974 году в судьбе артиста Бардина произошел неожиданный поворот, когда он совместно с Василием Ливановым сочинил пьесу «Дон Жуан» и был приглашен Сергеем Образцовым в качестве режиссера-постановщика в Московский кукольный театр. Спустя год Гарри Бардин начал работать режиссером-мультипликатором на киностудии «Союзмультфильм», где за 15 лет снял 15 фильмов, отмеченных многочисленными призами как на родине, так и за рубежом. В его багаже четыре «Ники», «Золотая пальмовая ветвь» Каннского фестиваля и масса других призов, собранных его фильмами по всему миру. Гарри Бардин – признанный экспериментатор в российской мультипликации, который использует для создания своих фильмов различную технику и материалы. Это и спички в «Конфликте», и веревка в «Браке», проволока в «Выкрутасах» и бумага в «Адажио». Автор также использует традиционные куклы и пластилин. В 1991 году Гарри Бардин вместе со своей группой основал собственную студию «Стайер», где и работает по сей день. Последние успехи известного аниматора связаны с симпатичным персонажем Чуча. Этот друг малышей, сделанный из обыкновенной подушки, удостоился целой трилогии. В настоящее время Бардин работает над очередным полнометражным проектом по сказке Андерсена «Гадкий утенок». Короткий вопрос и, если можно, короткий ответ. Кого вы сыграли в «Розыгрыше» и в картине «Москва слезам не верит»?
Гарри Бардин: «Москва слезам не верит» - это был главный инженер. А в «Розыгрыше» - это был учитель французского языка. У него даже был текст, он говорил: «C’ est magnifique ».
Мумин Шакиров: Одну только фразу?
Гарри Бардин: Нет, я еще с Зямой Гердтом танцевал и пел, мы поздравляли, был такой эпизод.
Мумин Шакиров: А «Москва слезам не верит»?
Гарри Бардин: Очень значительный персонаж, мы назвали его «главный инженер», но он об этом не знал. Там я иду с длинными волосами, проход с Верой Алентовой, о чем-то мы с ней говорим. В общем, я был у Володи Меньшова как талисман, потому что мы дружили, и он считал, что меня нужно подснять немножко.
Мумин Шакиров: Давайте начнем с последнего вашего проекта. Я уже сказал о том, что вы большой экспериментатор. Скажите, каким будет по технике исполнения «Гадкий утенок»?
Гарри Бардин: Это будет сложная техника, это будут и куклы, и пластилин, и плоская марионетка. Я буду совмещать три разные технологии, но это не просто чтобы выпендриться, а исходя из драматургии. И там еще будет, конечно, музыкальная часть – это Петр Ильич Чайковский. Это час музыки. Записью фонограммы горжусь по праву, потому что она принадлежит мне, но сделана не мною, сделана Национальным филармоническим оркестром под управлением Володи Спивакова. Сыграно гениально. О вокальном наложении – там спели Хор Михаила Турецкого, солистка оркестра Володи Спивакова - Светлана Степченко. Володя Кочан и Юлия Рутберг. В общем, хорошая компания спела на стихи Юлия Кима.
Мумин Шакиров: Я так понимаю, что сначала будет музыкальная основа, точнее, она пишется.
Гарри Бардин: Она уже записана.
Мумин Шакиров: И на эту музыкальную основу будет сниматься изображение?
Гарри Бардин: Да. Для этого мне нужно прослушать каждый кусочек музыки и придумать ту пластическую формулу, которая соответствует данному музыкальному куску. Вот это самое сложное – музыкальный фильм. То есть, практически, нужно построить хореографию, чем я сейчас и занимаюсь.
Мумин Шакиров: Вы бережно относитесь к оригиналу или это будут вариации?
Гарри Бардин: Там 27 номеров Петра Ильича, из них три номера идут в партитуре Чайковского, а 24 номера аранжированы Сергеем Манашкиным, но аранжированы талантливо. Когда Спиваков согласился записать, он спросил: «Корежить не будешь?» Я сказал: «Нет». – «Тогда запишу». И он убедился, что аранжировка была сделана на уровне.
Мумин Шакиров: А как будете обходиться с оригинальным текстом «Гадкого утенка»?
Гарри Бардин: А, тут я покорежил, конечно, не пощадил. Но, я думаю, Андерсен в гробу переворачиваться не будет, потому что основная суть и идея сохранены.
Юлия Идлис: Как вы относитесь к современному такому явлению – российский мультипликационный блокбастер? Я имею в виду всякие «Добрыни Никитичи», «Князь Владимир». Вы как-то ощущаете, что вы работаете в том же поле или это совсем другое?
Гарри Бардин: Нет, у меня другое поле.
Мумин Шакиров: Вы вне мейнстрима?
Гарри Бардин: Я вне… Как вам сказать, в свое время Сергей Владимирович Образцов очень хорошо сказал: «Никогда не нужно стремиться быть модным. Нужно быть самим собой, а тогда станут уже моду считывать с тебя, если это будет талантливо». Я никогда не пытался быть модным, и тут я остаюсь верным самому себе. Мне самому это очень интересно, а если мне это интересно, я надеюсь, что это будет интересно еще десяткам и сотням других людей. Что касается вашего вопроса, я, с одной стороны, приветствую, что у нас появились такие большие объемы мультипликации. Раньше мы и помыслить себе не могли, в начале 90-х, что когда-то выйдем на такие объемы, нам было это не по силам. Ощущение было, что все рухнуло, нам уже не подняться никогда. А тут, когда выходит в год по два полнометражных фильма, для Америки это много, а для нас просто перебор. Другое дело, что можно говорить о качестве. В мультипликации для меня все время существует дефицит идей. В техниках дефицита нет, и каждый старается сделать свою особинку, и это получается, и это разные технологии. Но вот идеи – с этим дело немножко обстоит неблагополучно.
Я не против того, чтобы вкладывать в исторических наших героев, втюхивать нашему подрастающему поколению. Вопрос – в какой обертке и под каким соусом? Меня немножко корежит, во-первых, вот это насилие над народом по идеологическим соображениям, это далеко от меня и как бы мне не близко. А второе, сами изобразительные решения сделаны качественно и профессионально, ничего не могу сказать, но так как стараются попасть на тот зрительский интерес, который сейчас уже возникает у зрителя молодого, который подсел на американскую и японскую мультипликацию, то стараются в упаковке американской подать и русскую идею. То есть получается смешение французского с нижегородским. Собственного изобразительного языка уже нет. Есть изобразительный язык знакомого американского нам, диснеевского толка – и русская начинка. И от этого досадно, потому что нужно искать какие-то свои формы в культурных корнях нашего искусства, нашей истории. Вот мой ответ.
Мумин Шакиров: То, вы сказали, касается и режиссеров игрового кино, которые пытаются также делать образцы по голливудским лекалам и пока не очень получается.
Гарри Бардин: Безусловно. Они хотят заполучить зрителя за счет уже апробированной наживки – американского блокбастера в одном случае или же американской мультипликации в другом.
Мумин Шакиров: Хотя надо отметить, что профессионализм исполнения, конечно, растет.
Гарри Бардин: Растет, безусловно.
Роланд Фритше: Гарри Яковлевич, остановимся еще на последнем проекте «Гадкий утенок». Насколько я знаю, фонограмма готова, он на час, насколько я знаю.
Гарри Бардин: Да.
Роланд Фритше: Вы сейчас с такой радостью говорили о фонограмме, но все-таки этот проект связан с больным вопросом – с финансированием. Как вообще сейчас ситуация складывается? Можно рассчитывать, что в этом году вы начнете эту скрупулезную работу, будете снимать каждый день по 3-4 метра пленки?
Гарри Бардин: Вы затронули очень больной вопрос. У меня это «хроническая болезнь», и она длится уже год. Год я пытаюсь найти деньги на этот проект. Пока безрезультатно, а точнее совсем мизер. Я могу сказать, Институт толерантности, Екатерина Гениева, когда узнала об этом проекте, а Институт толерантности напрямую имеет отношении к идее фильма, потому что идею толерантности я как бы исповедую, они выделили 25 тысяч долларов, за что я им чрезвычайно признателен. Это капля в море, потому что проект – 2,5 миллиона долларов. И это очень скромно, потому что в Европе этот проект стоил бы порядка 15-16 миллионов евро, потому что там будет до 600 персонажей – представляете, что это такое. Но пока все мои мольбы, просьбы, походы в банки, встречи с банкирами, мои разговоры и подтанцовки под музыку, когда я рассказываю… Естественно, я увлекаюсь, рассказываю банкирам – они смотрят на меня как на осеннюю муху, которая проснулась вдруг среди зимы. Они как-то на меня смотрят как на чудака. Им интересно со мной поговорить, но на этом все и кончается. К сожалению, пока нет отклика в финансовых кругах.
Мумин Шакиров: Я хотел продолжить эту тему. Много лет назад, по-моему, в начале 90-х вам предложили работать в Голливуде. Вот если бы вы тогда согласились, возможно, у вас с финансированием не было проблем. Почему вы отказались поработать в студии Уолта Диснея?
Гарри Бардин: Я надеюсь, нашу передачу не слышит моя жена, потому что вы становитесь на ее позицию, что я не так поступил, что я не подумал о семье, а подумал – эгоист – о себе. Так вот, я действительно подумал о себе, о сохранении себя как боевой единицы. Если бы я согласился на предложение президента студии Уолта Диснея, я по гроб жизни делал бы сериалы, где бы одна тварь гонялась за другой и никак ее сожрать не могла. Мне это неинтересно. Я с 1992 года, с этого предложения, и по сегодняшний день снял «Кота в сапогах» - это фильм о русской ментальности, за который мне не стыдно, который снискал много призов. Потом я снял трилогию «Чуча», за которую тоже мне не стыдно. И потом я снял «Адажио», достаточно для меня программный фильм. Я там бы этого не снял. Конечно, я обладал бы другим капиталом, но мне бы это радости не доставило. То, что я не снял бы всего перечисленного - это точно. А то, что я снял здесь, я доволен, что я реализовался.
Мумин Шакиров: Ну, могли бы снять такой мультфильм, как «Король-лев». Там же разная мультипликация.
Гарри Бардин: Да, но это не значит, что я приезжаю туда – и там ждут с распростертыми объятиями и говорят: «Не хотите поставить полнометражный фильм?» Нет, сначала я бы покочевряжился на сериале, а потом, может быть… А здесь, я все-таки, знаю себе цену.
Мумин Шакиров: В общем, не рискнули.
Гарри Бардин: В трусости меня упрекнуть нельзя, потому что все, чем я занимаюсь – мультипликация – это лишено трусости, скажу без лишней скромности. Потому что каждый раз я находил какие-то новые формы, искал новые технологии, и находил их, находил довольно успешно, как мне кажется. Поэтому трусом я бы себя не назвал.
Мумин Шакиров: Если вас человек приглашает, он же вас приглашает…
Гарри Бардин: … на конкретное дело, на сериал. А я в Америке самое большое жил два месяца, когда снимал рекламу «Кока-колы», но я не знаю ментальности этого народа. Здесь я знаю. Я сижу в метро, смотрю напротив и мне многое ясно. Я знаю про них все: где он работает, кем он работает, что у него дома, какая у него жена и какой у нее муж. Я могу читать это по лицам, потому что я это вижу уже 64 года. Я их знаю, это мои соотечественники. Что я могу рассказать про американцев?
Мумин Шакиров: Юлия Идлис, может быть, вы зададите какой-нибудь более корректный вопрос?
Гарри Бардин: Или каверзный.
Юлия Идлис: Я думаю, что я сегодня буду задавать корректные вопросы. Вы говорите про поиск нового языка и противопоставляете той мейнстрим-голливудской продукции, которая сейчас идет в России и, допустим, за рубежом. Есть ощущение, что кто-то еще, кроме вас, умеет говорить на этом новом языке? Допустим, в России есть рынок для вашей стилистики?
Гарри Бардин: Востребован ли такой?..
Юлия Идлис: Даже не то что востребован такой опыт, а если даже его показать на широком экране, его поймут?
Гарри Бардин: Каверзный вопрос, каверзный…
Юлия Идлис: Но корректно составленный, по-моему.
Мумин Шакиров: Знаете, когда просишь корректный, то получается каверзный.
Гарри Бардин: Поймут – краткий ответ.
Юлия Идлис: А почему вы в этом уверены?
Гарри Бардин: Что, наши зрители дурнее французов? Нет, не дурнее. Почему во Франции в кинотеатрах шли шесть программ моих фильмов, они шли успешно, и люди шли в кино на мои мультфильмы, и это собирало залы, - почему вы думаете, что в России их не поймут? Поймут и понимают. Более того, я могу сказать, я испытывал гордость, когда приезжал куда-нибудь в Улан-Удэ, где, конечно, никто не знает меня в лицо, и фамилия моя ни о чем не говорит, но когда говоришь «Летучий корабль», «это я Водяной, я Водяной» - говорят. Я говорю: «Да». – «Ну, конечно, знаем!» Потому что они необычностью своей запомнились, зрительская память держит это. Эти лица не общим выражением отличаются, поэтому помнятся. Я ответил?
Юлия Идлис: Еще такую добавочку, если можно. Они запоминаются, это, безусловно, без вопросов. Но чувствуете ли вы, что вас понимают, что зритель считывает именно то, что вы хотите, чтобы он считал?
Гарри Бардин: Как вам сказать, я не работаю для всего зрителя. Я не хочу, чтобы меня все любили, я хочу, чтобы меня любили те, кого люблю я. Для тех, кто любит прикол, тащиться, всю эту лексику отморозков, я не стремлюсь им понравиться. Я хочу, чтобы меня понимали те мои собеседники, умные зрители, душевные, с юмором, собственно говоря, вот и все. Вот это мои единомышленники, и я хочу быть ими понят. Если я понят ими, то и слава богу. А поголовное «осеменение» россиян не входит в мою программу.
Мумин Шакиров: Поэтому говорить о коммерческом успехе преждевременно. Потому что те, кто хочет добиться коммерческого успеха, они стараются все-таки «осеменить» всех.
Роланд Фритше: Насколько я понимаю, 8 лет вы занимались фигурой Чучи. Она, в принципе, веховая фигура в вашем творчестве. И об этой фигуре вы однажды говорили, что Чуча – это тот друг, который придет или должен прийти к ребенку. Значит, ваша аудитория дети? Вы хотели, чтобы ваши фильмы являлись, прежде всего, друзьями малышей, детей или вы хотите транспортировать еще какие-то идеи?
Гарри Бардин: У Станиславского есть такое понятие «сверхзадача», которую я для себя не говорю, но предполагаю и закладываю эту мину сверхзадачи в картину. Если она считана – значит, моя сверхзадача выполнена. Когда я делал «Чучу», во-первых, мне было самому интересно, и моим товарищам и коллегам. Мы играли в эту игру. Мы понимали, что эта игра должна увлечь. Но я не предлагал, что с двух лет дети «западают» на эту Чучу. И я знаю массу примеров, когда дети отказываются спать на подушке, а кладут голову рядом на простыню, потому что это – Чуча, это уже сознание ребенка. Но другое дело, что находят в этом что-то и молодые отцы, которые подходили ко мне после фильма и благодарили меня за то, что они что-то нашли в этом фильме для себя. То есть это как бы семейный фильм. Я не делю особо. Да, я делаю для детей, но и немножко для взрослых.
Мумин Шакиров: Я бы хотел продолжить эту тему. Почему вы после философских притч, таких как «Банкет», «Выкрутасы», «Конфликт», «Адажио», пришли к «Чуче»? Это возвращение в детство?
Гарри Бардин: Это произошло, в общем, оттого, что я со всеми вместе ругал то, что показывали по телевидению, ругал, пока сам себя не услышал. И когда я понял, что же я-то ругаю? Ведь у меня есть свое представление о том, какая должна быть детская анимация – ты и сделай. Я как бы дал себе социальный заказ на такой фильм о моем представлении, как это должно быть. И вот я сделал первый фильм. И тогда эта история вылилась в то, что мои коллеги сказали: «Давай второй сделаем, уж больно хороший персонаж». Ну, а где вторая, там и третья. Но это история закончена, я с ней простился на трилогии. Потому что я взял такую высокую музыкальную планку, как «Кармен-сюита» Бизе и Щедрина, что выше этого я по музыке в этом ряду ничего не слышал.
Юлия Идлис: У вас, наряду с фильмами, где действуют люди или сказочные персонажи, есть много фильмов, в которых действуют неодушевленные предметы. Почему? Значит ли это, что, допустим, в каждом человеке сидит веревка, проволока или пластилин?
Гарри Бардин: Если говорить о «Конфликте», «Адажио» и «Выкрутасах», я взрослых возвращаю в детство каким образом? Всегда за этой внешней формой взрослости с залысинами, а то и просто лысиной, за полным брюшком, за отчеством всегда стоит маленький мальчик, который живет в мужчине. И я предлагаю ему сыграть в эту игру. Если вы заметили, я в «Конфликте» начинаю с коробка спичек, я предлагаю: давай поиграем. Вот этот коробок спичек, я начинаю с простого. Моток проволоки в «Выкрутасах», рулон бумаги в «Адажио» - я предлагаю сыграть в игру. А дальше увлекаются ли игрой, и эта игра становится как бы выходом на какой-то финал, на то, что меня волнует, что меня заботит и во что я предлагаю сыграть зрителю. Это правила, которые я задаю, а потом вовлекаю.
Мумин Шакиров: Вопрос, который я давно хочу задать человеку, который делает анимацию. Скажите, это обязательно – уметь режиссеру-мультипликатору рисовать? Или его задача – придумать идею, сценарий, а потом нанять художников и специалистов, чтобы они воплощали его замысел?
Гарри Бардин: Вообще, любому режиссеру, я имею в виду не только анимацию, прежде всего надо думать. Это главное, чему научить невозможно. Можно научить ремеслу, но вот фантазировать, думать и выстраивать в голове весь изобразительный ряд, музыкальный ряд, репличный, это все придумать… Весь фильм сначала должен выстроиться у тебя в голове. Потом этот фильм нужно рассказать своим коллегам, увлечь их этой идеей, а потом увлекать еще, еще и еще группы лиц, музыкантов, оркестр. Потому что всегда, когда записывается музыка, ты рассказываешь музыкантам содержание эпизода, увлекаешь их – и тогда получаешь в ответ абсолютно нестандартную музыку, она одухотворена этим контактом с музыкантами. Также нужно увлечь и художников, и звукорежиссера. Я все время выступаю как зараза, я должен заразить своим видением.
Мумин Шакиров: То есть рисовать вы не умеете?
Гарри Бардин: Мне говорят коллеги, может быть, это перед зарплатой, но они говорят, что я хорошо рисую для режиссера. Врут, наверное. Я, естественно, стесняюсь рисовать, но раскадровку я делаю сам. Рабочую раскадровку я делаю, потому что это эмоциональное движение сюжета, которое я могу нарисовать, а потом это профессионально сделает художник-постановщик. А леплю профессионально, это я без скромности могу сказать, хотя не учился.
Юлия Идлис: Вам интересно было бы откликаться на какую-то остро современную политическую, социальную проблематику? То есть, например, сейчас многие фильмы в России делаются под момент, под то, что сейчас думают в обществе. Я имею в виду, прежде всего, такие фильмы, как «9 рота», что-то такое. Вам вот сюда играть интересно, в эту лузу, или нет?
Гарри Бардин: Вы знаете, если вы видели «Кот в сапогах», то там это есть. Есть наша ментальность, когда мы ждем гуманитарной помощи, ни черта ни делаем, сидим у сломанного трактора, трескаем водку и ждем гуманитарной помощи сверху. Потом она приходит, получаем мы кота в сапогах, кота в мешке получает герой, и он дает ему все – и получает хамство взамен. Это я немножко предвосхитил Джорджа Сороса как кота в сапогах, который прилетел с гуманитарной помощью и был выдворен из России с проклятьями и плевками вслед. Через много лет он как бы это повторил – значит, я попал в точку. Это ментальность, которая соответствует действительности, и я в фильме это рассказал. Говорить о сегодняшних проблемах? Ну, как бы мультипликация не склонна… «Утром в газете – вечером в куплете» - это не для нас. Я однажды на этом обжегся, потому что пытался сделать пародию на программу «Время», и уже мы вылепили фигуры, и там был и Язов, и Горбачев, и Ельцин, и должен был вести Володя Молчанов. Губенко был, в ту пору министром культуры. Все похожие фигуры сделаны были моими коллегами очень хорошо. Но пока они делали, я написал один сценарий – мы посмеялись, а время идет. Я переписал сценарий, мы опять посмеялись, и я понял: так мы будем смеяться бесконечно, а зрители смеяться не будут. Пока мы снимем, пройдет время, и это не наше дело. Вот «Куклы», которые были в свое время на НТВ, - это да, «утром в газете – вечером в куплете», это возможно. А вот такое сиюминутное реагирование для мультипликации… Я понял, мы должны говорить о вечном.
Роланд Фритше: Вы только что заявили, что вы «зараза», что вы умеете вовлекать. Я знаю немножко ваши взаимоотношения с телевидением, не всегда мы можете заразить своих коллег. Потому что когда у вас был юбилей, вы хотели, чтобы на канале показали большую программу из ваших фильмов, но получили довольно четкий отказ. Насколько я вас понял, вы тогда были обижены. Как сегодня складываются ваши взаимоотношения с российским телевидением? И вообще, исходя из того, что детское вещание почти отсутствует на каждом канале, стоит ли, на самом деле, громко говорить и обсуждать вопрос о создании отдельного детского телеканала?
Гарри Бардин: Вы попали в точку, потому что как раз была встреча с председателем Федерального Собрания Сергеем Мироновым, где я говорил ему об этой проблеме и говорил о необходимости детского канала. Мои взаимоотношения с телевидением непростые, это правда. Единственный канал, с которым я сотрудничаю довольно хорошо, это канал «Культура». Был такой замечательный 3 декабря в Турине «День Гарри Бардина». Фестиваль в Турине назывался «Дань карьере», и 3 декабря в Турине было показано 15 моих фильмов, целый день они шли. Мне было отрадно, что когда я вышел перед зрителем уже в третий раз, я с ними здоровался, я им говорил «добрый вечер», потому что это были одни и те же люди, они практически просидели больше шести часов в этом зале, и это было отрадно. Потом такой же подвиг сделал канал «Культура», потому что они сделали в один день и «Линию жизни», и целый день на «Культуре» шли мои фильмы. Это был такой подарок, все меня поздравляли и думали, что у меня юбилей.
Почему так невыгодно на телевидении поставить детское кино? Потому что им запрещено прерывать детский фильм рекламой.
Мумин Шакиров: Хорошо, так поставлю вопрос. А где ваши картины сейчас показываются?
Гарри Бардин: Ну, вот на «Культуре» показали, и большой привет, все. Они сейчас продаются на DVD – «Мультфильмы Гарри Бардина». Есть такой «Союз видео», который выпустил кассеты и DVD . И они мне звонили, собираются сделать такой подарочный комплект DVD , где будет три DVD под одной обложкой.
Мумин Шакиров: Я хотел бы вернуться к теме финансирования. Вы говорите, что не может найти деньги. Но есть государство, которое дает деньги на проекты, и эта сумма с каждым годом увеличивается, согласно официальной статистике. Я знаю, что вы прошли экспертную комиссию, где вам не без помощи коллег и продюсеров выделили деньги, около миллиона долларов, на ваш проект «Гадкий утенок». Но потом произошло нечто для вас непонятное: в руках у вас оказалась бумага, где было написано, что вы должны пройти еще один конкурс, который условно называют тендером. Какова судьба тех бюджетных денег, которые вам доверили творцы, ваши коллеги?
Гарри Бардин: Они непонятно где повисли. Потому что когда я прошел экспертное жюри и конкурс Федерального агентства по кинематографии, то мне было выдано удостоверение национального фильма, по которому должно было начаться финансирование, и обещанный миллион должен был быть выделен. А я должен был где-то искать полтора.
Мумин Шакиров: Что уже легче.
Гарри Бардин: Да, это уже легче, когда есть основа. И вдруг, оказывается, правила игры поменялись, и вот как раз я говорил об этом Миронову, что был выпущен 94-ый федеральный закон, по которому это все кино относится к нуждам федерального и муниципального уровня, и мы выполняем услуги… в общем, услуги по нуждам. О культуре не сказано ни слова, то есть это как бы культура вынесена за скобки. Это все придумано в ведомстве Грефа. Ребята они прагматичные, к культуре имеющие косвенное отношение, я так понимаю, иначе они бы не написали то, что написали. Более заскорузлый документ можно было встретить только в советские времена. И они написали такой вот закон, и написали по-подлому, потому что приняли его 31 декабря, а вступил он в силу 1 января. То есть нам не дали даже передохнуть, чтобы взять затакт перед вступлением в силу этого закона, мы сразу проснулись в другой стране. И можно сожалеть о непонимании ситуации, о том, что российское кино долго шло к тому, я бы сказал, триумфу молодых, который сейчас состоялся. Была церемония «Ники», и молодые – это сплошь дебютанты. К сожалению, туда не вошел Артем Антонов с фильмом «Полумгла», но если перечислять – Андрей Звягинцев, Артем Антонов (который уже имеет международный фильм за свой фильм «Полумгла»), Федор Бондарчук («9 рота»)… и т.д.
Мумин Шакиров: Герман.
Гарри Бардин: … Алеша Герман («Гарпастум»), Кравчук («Итальянец»), я не очень люблю фильм «Четыре» Ильи Хржижановского – это молодые талантливые режиссеры. И вот при такой молодой поросли, которая только встала на крыло, вдруг мы меняем правила игры, и мы говорим, что будет теперь госзаказ, и если ты понравишься, как написано, «заказчику» (заказчиком выступает страна, государство, власть), тогда ты участвуешь в конкурсе. Конкурс проводится по лотам, ты должен участвовать в лотах. Допустим, заказ на национально-патриотический фильм, и участвуют три квасных патриота, и какой будет самый квасной, тот и победит. Или православная тема – кто самый православный, тот и победит. Тогда государство выбирает нужного ему художника. Не талантливого, а нужного. Более того, там указано 13 пунктов оценки этого конкурса, и на последнем месте стоит художественная ценность произведения. На первом месте стоит дешевизна, и побеждает тот, у кого дешевле, попроще, не требует технических замысловатостей, а на последнем месте – художественная ценность. Это определяет уровень компетентности тех, кто писал этот документ. И я сказал Миронову, что есть опасность в том, когда государство заказывает себе фильмы, оно заказывает фильмы или о себе самом, любимом, о власти, или о той прекрасной жизни, которую власть устроила народу, третьего не дано.
Мумин Шакиров: Вы это даже назвали цензурой в определенной форме.
Гарри Бардин: Да, это, конечно, цензура. Тогда кино становится – «свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи, я ль на свете всех милее…» И у нас найдутся мои коллеги, которые скажут: да, ты, ты – только дайте денег. И им дадут, и они сделают. И это будет плохо, потому что это не по велению сердца, а по велению заказа. И тогда я сказал: у нас есть риск прийти к фильмам «Падение Берлина», «Клятва» и прочим, что уже было в нашей советской истории и ни к чему хорошему не привело. Мы только обрели свободу, мы только вышли на международный уровень, мы только начали заявлять о себе как серьезные творцы – и нам подрубили крылья в этом году. Это моя печаль.
Мумин Шакиров: Я бы все-таки хотел немножко продолжить эту тему. На каком этапе сейчас ваш проект, вы получаете деньги или вы ждете тендера?
Гарри Бардин: Нет, я в тендере участвовать не буду.
Мумин Шакиров: Вы отказываетесь от государственных денег?
Гарри Бардин: Конечно. Потому что там лот, который был прописан, он до 67 минут, и там сказано, что если будет увеличено хотя бы на минуту, то заказчик, то есть государство, отбирает деньги плюс взимает еще и штрафные пени, и записывает это предприятие, то есть мою студию, в черный список каких-то предприятий. Значит, я не имею права вообще участвовать, потому что у меня на 80 минут планируется фильм. И потом, что мне участвовать, если я прошел конкурс? Я пишу наивно письма в наше федеральное агентство: «Когда начнется финансирование?» Мне ответили, что будет конкурс. Я написал: «Конкурс я прошел, у меня удостоверение национального фильма. Когда начнется финансирование?» Вот я жду следующего письма, что мне ответят и хватит ли у них то же самое повторить и сейчас. Так что, никакого финансирования нет.
Мумин Шакиров: Ищите деньги по всему миру.
Гарри Бардин: По всему миру – нет. Ищу в России.
Юлия Идлис: А почему вы не ищите по всему миру, почему только в России?
Гарри Бардин: Дело в том, что там есть определенные сложности. Написал Юлий Ким замечательные стихи, они на русском языке. Когда-то я делал «Серый волк и Красная Шапочка», и он не переозвучивался, он шел по всему миру с субтитрами. Я не хотел, и я был бы против, если бы там вместо Джигарханяна пел другой актер и другие слова. Я хочу сделать русскую версию. Если она заинтересует Запад, то проглотят так, с субтитрами. Нет – так на «нет» и суда нет.
Роланд Фритше: Вы только что довольно возбужденно дали понять, что власть намерена взять под идеологический контроль российский кинематограф. Насколько вам интересна нынешняя политика и насколько близки вы к политикам, которые сегодня определяют лицо России и определяют дела страны?
Гарри Бардин: Вы задаете все больные вопросы – или о финансировании, что больной вопрос, или о политике. Вы знаете, у меня ощущение, что касается внешней нашей политики, она меня не устраивает вот по какой причине. Вот так вел я себя в 13-14 лет, когда мама говорила мне: «Не делай того, не делай этого», а всегда дух противоречия, который сидит в 13-летнем мальчишке… Я добавил ей много седых волос по этому поводу, каждый мальчишка проходит этот возраст, когда все наперекор. У меня ощущение, что наша внешняя политика делает все наперекор. Ощущение прыщавого мальчишки 13-летнего возраста – вот что такое наша внешняя политика. Когда есть ХАМАС, которому есть такое понятие русское – «нерукоподаваемость», когда, если у человека по локоть руки в крови от терроризма, ему руку не подают, или докажи своими миролюбивыми шагами и своей политикой, что ты приобщился к цивилизации хотя бы. Мы первые были, кто первый подал и пожал эту кровавую руку руководителя ХАМАС, первый был патриарх, который принял человека не богоугодного.
Мумин Шакиров: Не принял Папу Римского, а принял ХАМАС.
Гарри Бардин: Да. Папу Римского не принял, а ХАМАС принял – где логика?! Это поведение 13-летних подростков. Когда Иран говорит, что он хочет делать ядерное оружие, а мы на весь мир кричим: да нет, это они шутят, это они по злобе, не верьте им, - и первый протягиваем к ним руку, и едем к ним туда договариваться, и туда, и сюда. Делают все это, и у нас получается так, что весь цивилизованный мир идет в ногу, а один старшина идет не в ногу. По отношению к диктаторам, людям не светским, не цивилизованным, Запад занимает определенную нравственную позицию. Можно их судить так или сяк, но они занимают, и есть какое-то понятие чести у них. У нас же друзья, получается, какие-то отбросы из политики, которым руку подавать не хочется, а они – наши друзья. И это было всегда, мы подбирали то, что другим неповадно было. И это, конечно, меня устраивать не может просто как гражданина России. Я не считаю себя другом и этой страны, и этой страны, и этой страны. И у меня они не вызывают никого сочувствия. Так же как когда идет на Украине, допустим, в Белоруссии наша политика, которая тоже является политикой 13-летних подростков, потому что мы лезем туда со своей помощью, которой у нас никто не просит. Это сопредельные государства, но абсолютно самостоятельные, мы не вправе вести себя как «большой брат». Мы забываем, что уже давно не СССР, а мы только лишь Россия, а у нас как идут фантомные боли. Это, знаете, когда у солдата отрезают ногу, а болит нога. У нас все ощущение, что у нас болит Белоруссия, а она не наша страна, она отрезана.
Мумин Шакиров: Господин Бардин, проводя эти параллели, невольно вспоминаешь советские времена. И я хотел бы спросить вас вот о чем. Ну, трудно сегодня представить цензуру в мультипликации, все-таки мультипликация – это искусство, отдаленное от политики, на мой взгляд. Скажите, в советские времена какая была цензура в мультипликации, что было можно, а что нельзя?
Гарри Бардин: Мне нравится одна фраза чиновника Госкино, который принимал фильм и сказал замечательную фразу: «В мультфильме должна мысль быть одна и короткая». В принципе, к нам нельзя было подъехать на кривой козе, потому что иногда язык получался иносказательный, но иногда ухитрялись что-то запрещать, тем не менее.
Мумин Шакиров: Я вспомнил мультфильм «Бременские музыканты», где герой был похож на рокера, принцесса выглядела как модель…
Гарри Бардин: Да, это был прорыв.
Мумин Шакиров: Да, музыка была почти западная, аккорды были, по крайней мере, чужие, по их понятиям. Но «Бременским музыкантам» удалось прорваться на экраны. Были ли у вас какие-то конфликты с «заказчиками»?
Гарри Бардин: У меня единственный был конфликт – я нарушил ленинские принципы о справедливых и несправедливых войнах. Как будто в ядерной войне, а Ленин, слава богу, не дожил до нашего времени, чтобы решать, ядерная война справедливая или несправедливая. Там нет победителя, о чем я и рассказал в фильме «Конфликт». Вот они не дали ход этому фильму, он не шел на фестивалях. Но компенсация была потом, когда наступила перестройка, и покойный Элем Климов повез в Голливуд, в академию, три фильма, в том числе «Праздник Нептуна», потрясающий фильм Мамина, я падал со стула, когда его смотрел, и «Конфликт». И после «Конфликта» мне говорил Коля Гнесюк, который был там, он сказал, что зал встал, - и это была компенсация за ту несправедливость, с которой обошлись с моим фильмом.
Мумин Шакиров: То есть сегодня цензуры нет, но появляется госзаказ, ситуация такая.
Гарри Бардин: Да, как бы есть такое. Вообще, меня заботит внутреннее состояние общества, потому что я недавно вспоминал, у нас были светлые времена, которые мы прошли, не приобретя ничего. То есть была оттепель 60-х и были 90-е годы, начало 90-х годов, когда мы как никогда были близки к формированию гражданского общества. Это делали многие издания, в том числе и «Огонек», «Аргументы и факты», «Московские новости», и начинавший тогда неплохо «Московский комсомолец». А телевидение - это питерский телеканал «Пятое колесо», в Москве «Взгляд», и «Вести», и Попцов. Это было формирование гражданского общества, и казалось – вот она пошла, эйфория, мы пришли, наконец. И вдруг это все куда-то ушло в песок, и вошла в нашу жизнь гражданская апатия. Что у нас? У нас сейчас Петросян. Что еще? Православие и «Единая Россия». Вот что стало основой бытия. Что и бытием-то назвать трудно. И когда гордятся многочисленностью рядов «Единой России», мне хочется сказать: братцы, помилосердствуйте, мы же ходили с огромными демонстрациями за отмену 6-го пункта Конституции – вы хотите снова этого, вы радуетесь, что к этому мы приходим, к этому единомыслию?! Вот это меня заботит внутри. Естественно, я не могу быть равнодушным ни по отношению к внешней, ни к внутренней политике. Потому что как бы мы сотканы из этого, мы из этого рождаем потом то, что рождаем, вобрав в себя и недовольство, и довольство.
Мумин Шакиров: Я так понимаю, что вам не предлагали вступить в «Единую Россию». Вы знаете, это же сейчас модно – многих артистов, спортсменов приглашают.
Гарри Бардин: Я посмотрел бы в глаза человеку, который мне предложил это, просто мне было бы интересно. Мне стадные чувства – я очень далек от них. Я не был членом Компартии, а уж тем более «Единой России».
Мумин Шакиров: А теперь, как обычно, журналисты выскажут свое мнение о сегодняшней беседе с Гарри Бардиным. Юлия...
Юлия Идлис: Мне было очень интересно услышать человека, который для меня ассоциировался всегда с неким таким художественным сопротивлением. И я с некоторым удивлением и, может быть, страхом почувствовала, что ничего не изменилось в том смысле, что есть ощущение, что раньше вы работали под давлением – идеологическим, политическим, каким угодно, и сейчас давление осталось. Может быть, оно поменяло имя, допустим, это финансовое давление или опять-таки идеологическое, но уже соцзаказ, но давление это осталось. Это, может быть, для искусства и хорошо в некотором роде, но, конечно, для общества, для людей плохо. Интересно, что будет дальше.
Мумин Шакиров: Роланд Фритше, ваша точка зрения?
Роланд Фритше: Я хотел бы две вещи подчеркнуть. Во-первых, жалко, что мы не на телевидении, чтобы ваши молодые поклонники смогли бы посмотреть на вас. Потому что только можно покупать ваши диски, и неизвестно, вы получаете от этого гонорар или нет. И второе, мультипликатор – это всегда предполагает, что ты отшельник, уходишь в искусство, которому надо очень много времени отдать. А вы отличаетесь довольно четкой гражданской позицией и не боитесь выступить именно с этой позицией, которая отличается от общепринятой в настоящее время.
Мумин Шакиров: Я смотрел многие ваши картины, и в них, конечно, не в лобовую, а косвенно, можно сказать, иносказательно просматривается ваша гражданская позиция. Особенно это заметно в тех произведениях, которые были сняты до знаменитой «Чучи», к пример, в картине «Банкет», в «Выкрутасах», в том же «Конфликте». И потом у вас наступил романтический период, когда появилась «Чуча». И вот то, что вы сегодня говорите, это абсолютно совпадает с тем, что я видел на экране, то есть, нет расхождения, и это очень ценно. Иногда ведь люди снимают одно кино, а говорят в интервью или в публичных выступлениях совершенно другое, что порой вызывает изумление. У вас, к счастью, единство речи и изображения.
