Исполнилось 150 лет со дня рождения Зигмунда Фрейда. Нынешние отзывы на эту дату носят на себе черты сиюминутной политической ситуации. Комментарии сильно политизируют Фрейда. Это не удивительно. Базовые открытия Фрейда давно уже вошли в общий фонд западной культуры, сделались общим местом — а кое в чем и значительно пересмотрены. Но сейчас не нужно ломиться в открытую дверь, объявляя отца психоанализа великим ученым. Даже те, кто не любит Фрейда — а таких людей сколько угодно, — не рискнут объявить его шарлатаном, как это делал один капризный русский писатель.
Интересно, что сам Фрейд предвидел эту ситуацию — всегдашнюю спорность психоанализа — и даже счел это аргументом в его пользу. Психоанализ слишком задевает людей, делает их жизнь крайне неуютной. Это та правда, которую не хочется слышать, тем более о себе слышать. Психоанализ сделал жизнь людей сложнее — хотя и обещал некоторое в перспективе облегчение. Вспомним, в какой ряд поставил себя Фрейд: вместе с Коперником и Дарвином. Первый показал, что Земля не центр Вселенной, а человек на ней не управитель оной. Дарвин лишил человека не только привилегированного положения в Космосе, но и поставил его в ряд с прочим животным миром. Фрейд нанес окончательный удар, который вряд ли можно назвать милосердным: человек не является хозяином даже в собственной душе. Душа человека болезненно расколота, и он даже не знает об этом. Что тут имеется в виду, всем известно, но тем не менее следует повторить в любом разговоре о Фрейде. Есть три слоя психики, душевной жизни, и только один из них тождествен с сознанием — то, что можно называть «я» человека. Гораздо обширнее область бессознательного или подсознания — вместилище всякого рода антисоциальных инстинктов и примитивных импульсов. И наконец Фрейд выделил группу Сверх-Я: это комплекс норм, упорядочивающих общественное поведение человека. Все эти три группы психики находятся между собой в положении постоянного конфликта, на языке психиатрии носящего название психоневрозов. Психоанализ Фрейда был поначалу методом психотерапии, лечения психоневрозов — путем высветления области бессознательного. Болезнетворные импульсы, идущие из бессознательного, носят сексуальный характер, утверждал Фрейд, психоневрозы — это болезни пола, их этиология сексуальная. Вокруг этого положения развернулись главные баталии. Сегодня нам важно подчеркнуть другое, куда более важное у Фрейда: открытие им самого феномена бессознательной душевной жизни, несводимость психики к сознанию. Что касается пресловутого либидо, то оно само нынче рассматривается не как последняя основание, ни к чему более не сводимое, а как некая знаковая система. Проще говоря: если Фрейд считал, что всё есть символы либидо, то теперь — после Юнга — легче думать, что либидо — само символ; так сказать, означающее, а не означаемое.
В наследии Фрейда можно выделить два слоя: психоанализ как терапия неврозов и выросшие на его основе спекуляции сверхиндивидуального свойства — то, что сам Фрейд называл метапсихологией. Метапсихология — то, что можно сказать о бытии на основе нового психоаналитического знания: не вскрыть конфликты внутреннего мира невротика, а увидеть миротворящую игру неких сверхличных сил. Сегодня наблюдается некий парадокс: если фрейдистская психотерапия всё более и более оспаривается или попросту преодолевается большими открытиями в биохимии и фармакологии, когда одна таблетка делает больше, чем годовой разговор на кушетке психоаналитика, — то метапсихология приобретает всё больший интерес. Трудно стало думать после 1914 года, что мир управляется разумом и идет неустанной дорогой прогресса. Если угодно, первая мировая война и стала главным аргументом в пользу Фрейда: человек и мир безумны, подчинены иррациональным страстям. Фрейд говорил о двух базовых инстинктах: самосохранения и продолжения рода — вот это самое либидо или, говоря пышнее Эрос. Но со временем он стал задумываться над тем, что кроме этих животворящих сил существуют противоположные, разрушительные не просто по отношению к враждебным объектам, но и к самим себе. Существует инстинкт смерти; Фрейд назвал его опять же по-гречески Танатос. По предположениям Учителя, он запрограммирован едва ли не на генетическом уровне. Если вся жизнь человека — и человечества — есть напряженная динамика влечений и нехваток, если судьба человека, строго говоря, быть несчастливым, не находить удовлетворения всего, чего ему хочется, то сам уход от жизни как борьбы может стать средством инстинктуального удовлетворения, облегчения, разрядки. Грубо говоря: когда жить слишком тяжело, то легче умереть. Смерть — максимальная разрядка напряжений; вот почему оргазм называют «маленькой смертью». Да и вообще близость любви и смерти, Эроса и Танатоса — издавна любимая тема поэтом и метафизиков
Тут самое время прочесть гениальное стихотворение Баратынского:
Тебя из тьмы не изведу я,
О смерть! и, детскою мечтой
Гробовый стан тебе даруя,
Не ополчу тебя косой.
Ты дочь верховного Эфира,
Ты светозарная краса,
В руке твоей олива мира,
А не губящая коса.
Когда возникнул мир цветущий
Из равновесья диких сил,
В твое храненье Всемогущий
Его устройство поручил.
И ты летаешь над твореньем,
Согласье прям его лия,
И в нем прохладным дуновеньем
Смиряя буйство бытия.
..............................................
А человек! Святая дева!
Перед тобой с его ланит
Мгновенно сходят пятна гнева,
Жар любострастия бежит.
Дружится праведной тобою
Людей недружная судьба:
Ласкаешь тою же рукою
Ты властелина и раба.
Недоуменье, принужденье —
Условье смутных наших дней,
Ты всех загадок разрешенье,
Ты разрешенье всех цепей.
Самой значительной работой Фрейда в области метапсихологии следует назвать книгу «Недовольство культурой» В самом деле, что такое кровавые войны и не менее кровавые революции? Это взрыв в коллективных системах культуры, напряжение внутри которых перешло приемлемый для человека — а то и для человечества — уровень. Культура и есть организованная система подавления первичных инстинктов. История показывает, что до конца их подавить нельзя, когда-то и как-то они должны разряжаться. Разрядка культурных напряжений — это бегство в природу, на уровень бессознательного. Отсюда миф о золотом веке в начале истории и утопия о золотом веке в будущем. Революции мотивируются утопиями, но движутся инстинктами. В России Блок говорил, повторяя Розанова: всякая революция есть бегство в природу. Но это очень старая мысль, и даже не Фрейда ее пророком следует называть, а хотя бы Руссо или даже Монтеня. Цель всякой революции и всякой войны — не справедливый общественный строй, или религиозная истина, или счастье трудящихся, — а стремление раскрепостить антикультурные инстинкты, желание грабить, убивать, насиловать. Таков человек. Таков, Фелица, я развратен.
В «Недовольстве культурой» у Фрейда есть одна мысль, особенно интересная для русского. Он пишет: что будут делать большевики, когда они уничтожат до конца господствующие классы? Это было написано еще до так называемого большого террора и до коллективизации, но мы теперь знаем, насколько провидчески прав был Фрейд в этих своих иронических вопрошаниях. Революционеры-большевики уничтожили буржуев и дворян — и принялись уничтожать крестьянство, уничтожили крестьянство — стали уничтожать самих себя.
Известна небольшая работа Фрейда — его открытое письмо Эйнштейну под названием «Почему война?», написанное в 1932 году. Он скептически отзывается о возможности покончить с войнами. Война — несомненное зло, но следует осторожно обращаться с этическими оценками, говоря о человеке и мотивах его поведения. Эти мотивы — всегда комбинаторного свойства.
Стремление к агрессии и разрушению определенно среди этих мотивов: бесчисленные примеры истории и факты повседневной жизни подтверждают это. Удовлетворение этих деструктивных импульсов требует их переведения в позитивный идейный план. Когда мы читаем о жестокостях прошлого, кажется подчас, что идеалистические мотивы служили только прикрытием разрушительных инстинктов.
Это та горькая истина, которую не оспорить. А Фрейд высказывал только такие; истина вообще по определению горька и грязна — Фрейд убедил в этом больше, чем кто-либо другой в истории культуры. Вот поэтому его и не любят — и не полюбят до конца никогда.
Несколько лет назад, помнится, я комментировал статью Марка Эдмундсона в New York Times. Эдмундсон — не психотерапевт, а университетский профессор, преподающий английскую литературу. Он рассказывал в той давней статье, как нелюбовь к Фрейду ощущается во всей ткани американской жизни — и причину этого видит как раз в мрачном характере открытых Фрейдом истин. Американцы же — оптимисты, им свойственно в надеждой смотреть на мир. Или по крайней мере было свойственно.
Вот и сейчас, выступая в том же журнале в связи с юбилеем Фрейда, Марк Эдмундсон делает еще одну попытку примирить своих читателей с горькими истинами психоанализа. Но тут ему на помощь пришли сами события: после 11 сентября приходится сдерживать прославленный американский оптимизм. Но — уничтожить его до конца нельзя, да и не стоит. Поэтому Эдмундсон из нужды сделал добродетель.
Фрейд считал, что внутренние напряжения — в общем и целом нужные нам напряжения. Он был крайне подозрителен к любым доктринам или процедурам, обещавшим наделить внутренней гармонией и душевным миром, восстановить целостность души. Напряжения и конфликты необходимы не потому, что они приятны, а потому что их отсутствие ведет к куда худшему. Для Фрейда здоровая психика — не всегда довольная собой психика. Если мы готовы жить в ситуации внутреннего напряжения — как персонального, так и политического, — мы никогда не станем жертвами тирании или анархии. Общество — как индивидуальная душа: оно тем здоровее, чем меньше довольно собой. Нужны споры, противоречия, дискуссии, несогласия, различия, борьба.
Сиюминутная политическая проекция этих слов несомненна. Америка ведет войну с идеократической тиранией, которой, как и всем тираниям, свойственно симулировать внутренне единство и непререкаемую веру в себя. Но в такие исторические времена опаснее всего поддаться тем же тираническим импульсам, представляя свое дело — и, главное, способы его осуществления — абсолютно безгрешными. Это то, о чем сейчас говорит вся американская либеральная медиа.
Что касается споров, противоречий и дискуссий, то их всегда хватало в Америке, это климат здешней жизни. Интересная страна: она и самодовольна и в высшей степени самокритична. Юбилей Фрейда пришелся как раз кстати, чтобы укрепить американцев в этом самостоянии.
