К 85-летию Андрея Дмитриевича Сахарова
Ефим Фиштейн: 21 мая исполняется 85 лет со дня рождения Андрея Дмитриевича Сахарова. О том, как готовятся отметить эту памятную дату в России и о месте фигуры и наследия выдающегося русского ученого в современной российской общественной жизни национальном сознании в материале Владимира Тольца.
Владимир Тольц: Несомненно, что для общенационального сознания России имя, фигура и, можно сказать уже, и героический миф академика Сахарова, и сейчас, 16 с половиной лет после его кончины, остается неким положительно объединяющим общим знаменателем. К нему, как к авторитету продолжают апеллировать в своих рассуждениях представители самых различных социальных и идеологических общностей и корпораций – от правозащитников, полагающих себя продолжателями «дела Сахарова» до правительственных чиновников, до чекистов, дурацкими ссылками на Андрея Дмитриевича, доказывающими некорумпированность своей конторы, и академиков, некогда печатно и публично осуждавших своего сосланного в Горький коллегу и его заступничество за униженных и оскорбленных как помеху мировому научному сотрудничеству и просто клевету. И демократы, и либералы, и государственники, порой, и коммунисты с национал-патриотами, не преминут при случае (правда, случаев ныне гораздо меньше, чем лет 10-15 назад) сослаться на Сахарова.- Всем удобно: он ведь за права и свободы, и державу бомбой укрепил, и русский, и даже не против «социализма» вроде – просто за конвергенцию…
Ну, и естественно, что страна, по-прежнему полагающая не только своей особенностью, но и особой добродетелью Пушкиным еще подмеченное качество ("Ониценитьумеюттолькомертвых") такую знаменательную дату обойти не может. Но отметить ее собираются по-разному.
Главное, на мой взгляд, событие этого ряда – выпуск 8-томного собрания сочинений Андрея Дмитриевича. Жемчужина этого издания – три тома никогда не публиковавшихся дневников Сахарова, кропотливо подготовленных к публикации его вдовой Еленой Боннэр. (Без ее обширных комментариев заботливо и бескомпромиссно сохраненный сахаровский текст во многих местах остался бы абсолютно непонятным читателю, а в сочетании с написанным Еленой Георгиевной читается, - я успел просмотреть некоторые фрагменты,- как захватывающий роман об ушедшем и уже многим неизвестном времени.) Но вот беда, кстати, хронически преследующая публикации сахаровского наследия, - они всегда запаздывают. Так было и с западным изданием воспоминаний Андрея Дмитриевича, так и сейчас дневники-то напечатают только после нынешнего юбилея! Но презентация восьми - или пятитомника, - как посмотреть! - (даже две – это показательно для различий в посмертной социальной адаптации Сахарова, о которых я уже говорил), эти презентации все-таки приурочены к 85-летию со дня рождения Нобелевского лауреата. Первая (условно «для правозащитников и сочувствующих») состоится 20 мая в Центральном доме журналистов. А 22 мая в ИТАР-ТАССе планируется пресс-конференция (все по тому же изданию), которую проводят академики Юрий Осипов - президент РАН и ее вице-президент Евгений Велихов.
Директор Музея и Общественного центра имени Сахарова Юрий Самодуров напоминает мне:
Юрий Самодуров: Велихов, как известно, когда Сахаров проводил голодовку в Горьком, и никто не знал, собственно говоря, что с ним, в то время Велихов, будучи за рубежом, всех убеждал, что с Сахаровым все в порядке и вообще нет повода волноваться. Вероятно, он об этом на пресс-конференции не скажет. А может быть он и не помнит, что он это делал.
Владимир Тольц: Вообще ученые в отмечании 85-летия примут довольно активное участие. 18 мая в Международном университете Гавриила Попова круглый стол. А там и Юрий Афанасьев, и академик Юрий Рыжов. Говорят, что и ОРТ хотело бы сделать некую беседу того же Рыжова с правозащитником Сергеем Ковалевым и подзабытым уже многими ельцинским Бурбулисом. Это, так сказать, казенная линия. К мероприятиям такого рода правозащитники относят и открывшуюся во вторник в Музее современной истории России фотовыставку, организатора которой Владимира Воронина, некоторые правозащитники числят фигурой, давно манипулируемой органами госбезопасности. Ну, а если говорить о неказенных событиях, прежде всего надо отметить общественный форум «Парламентаризм. Демократия. Право» в Прикамье, организованный Политической партией «СПС», Российской демократической партией «Яблоко», Международным обществом «Мемориал» и Московской Хельсинской группой. Показательно, что из парадигмы национальной истории ни государству, ни «демократом» «выскочить не удается: если воронинская выставка проводится в бывшем Музее революции, то демократы и правозащитники устраивают свой форум в бывшем лагере для политзаключенных «Пермь-36». А в пандан ко всему этому еще и московские правозащитные организации - Фонд Сахарова, МХГ, «Мемориал», Движение «За права человека» вместе с Музеем и центром имени Андрея Сахарова, СПС и Фондом социально-экономических и интеллектуальных программ – решили в день рождения Сахарова проводить « ежегодный, всенародный, и неправительственный праздник Свободы » с речами, музыкой, напитками, шариками и чудовищно безвкусным, на мой взгляд, архаически революционерским названием «сахаровская маевка».
Так что же все такое Сахаров сегодня для страны, где антикоммунистически настроенные демократы учреждают в его честь праздник с большевистским именем, а бывший коммунист и чекист – ныне ее православный президент – именует некогда гонимого КГБ академика «пророком»? (Правда, это Владимир Владимирович «на экспорт» сказал – для американцев, в России он более комплиментарен к Андропову). Но все-таки, что такое Сахаров для сегодняшней России? – спрашиваю я у академика, директора Института Европы Российской академии наук Николая Шмелева.
Николай Шмелев: Вся современная Россия в основном подросла и стала взрослой уже без Сахарова. А память у людей очень недлинная, так что Сахарова помнит главным образом только старшее поколение. Я бы сказал, что для старшего поколения эта фигура немножко даже и противоречивая. С одной стороны, он гордился тем, что он один из авторов водородной бомбы, очень гордился. С другой стороны, он, по-моему, до конца жизни, это сугубо мое личное мнение, не уверен, что со мной многие согласятся, но я поскольку знал его все-таки немного, я считаю, что он где-то перед кем-то отмаливал свой грех, то ли перед Богом, то ли перед людьми, то ли перед самим собой. Но его подвижничество от бомбы к тому, чтобы прямо на крест пойти в прямом смысле – это, конечно, сложное явление. А то, что если в России искать в то время каких-то святых, в веригах, в рубище и с абсолютно чистой совестью, так вот, я думаю, что Андрей Дмитриевич был почти святой. Так мало вообще в жизни, а в те времена особенно.
Владимир Тольц: Ну, а сахаровская теория конвергенции, про которую Елена Георгиевна Боннэр недавно сказала мне грустно, что та воплотилась в жизнь в России «с точностью до наоборот»: сложившаяся система позаимствовала из так называемого «капитализма» и советского социализма самое худшее?..
Николай Шмелев: Его построения, конечно, они сейчас звучат особенно, учитывая наш опыт реальный, мне кажется, несколько наивно звучат, но уж больно трогательно. Все-таки люди нуждаются в совести, если не в своей, то хотя бы в чужой. И он все-таки был совестью. А то, что он тоже принял участие в расшатывании тоталитарного монолита и самое активное – это тоже, конечно, важнейшая его историческая заслуга. Но мне он больше в роли исторической совести близок.
Владимир Тольц: Похоже, именно этим ближе всего Сахаров и громадному до сих пор количеству россиян, которые и сегодня с почтением произносят его имя. И кстати, это как и сахаровский вклад в создание советского оружия вполне может использовать нынешняя власть.
Елена Боннэр: Я думаю, он важен тем, что абсолютно не замутнен в коррупции и такой какой-то нравственной идеал им необходим, какую-нибудь иконку новую сочинить. Сегодня власть делает, во всяком случае на словах, ставку на силу. А сила в чем – в бомбе. И я думаю, что бомбовую часть в деятельности Сахарова они будут как-то акцентировать.
Владимир Тольц: Пока же, казалось бы, весьма удобный для власти «миф Сахарова» адаптируется ей весьма осторожно: «сахаровскую маевку власти разрешили, но потребовали «праздник Свободы» обнести металлическими барьерами, а их установку оплатить!…
Когда и на каких условиях российский рубль станет свободно конвертируемой валютой
Ефим Фиштейн: Власти России намерены на полгода раньше намеченного срока отменить сохраняющиеся еще ограничения на валютные операции, что, по их замыслу, должно обеспечить ускоренное достижение полной конвертируемости российского рубля. Однако если так называемая "внутренняя" конвертируемость валюты той или иной страны в большей степени зависит от решений её государства, то "внешняя", то есть полная конвертируемость определяется, в первую очередь, отношением к этой валюте инвесторов и компаний из других стран мира. Тему продолжит мой коллега Сергей Сенинский...
Сергей Сенинский: ... Отмена существующих ныне в России ограничений на передвижение капиталов через границу – это, по сути, переход к внутренней конвертируемости рубля. Но сама по себе эта мера – насколько приближает внешнюю, то есть полную конвертируемость? Хотя, понятно, без первого не может быть второго... Наш первый собеседник – в Москве – сотрудник Института комплексных стратегических исследований Дмитрий Плеханов:
Дмитрий Плеханов: Когда мы говорим о конвертируемости, то тут нужно смотреть не только на соблюдение формальных условий, но и на реальное положение дел. Очевидно, что в настоящее время спрос на нашу национальную валюту со стороны иностранных партнеров не очень высокий, и вряд ли это может быть связано только с наличием ограничений на движение капитала.
Сергей Сенинский: Какие факторы её достижения вы отметили бы, в первую очередь?
Дмитрий Плеханов: Мы считаем, что, во-первых, необходимо снизить инфляцию до уровня стран, основных партнеров России. Вряд ли они будут заинтересованы в использовании рубля, если он обесценивается быстрее, чем их собственная валюта, в несколько раз. Во-вторых, требуется использование рубля другими странами в расчетах во внешней торговле и в качестве резервной валюты. Это довольно труднодостижимая задача, но, например, для стран СНГ это вполне реально сделать в ближайшее время. И в-третьих, важным условием конвертируемости является наличие развитого финансового рынка. Это позволит повысить интерес иностранных инвесторов к размещению капитала именно в российской валюте. И только после выполнения всех этих условий можно будет говорить о том, что мы достигли полноценной конвертируемости рубля, а не просто сняли ограничения на операции с валютой, которая в общем-то мало кому интересна.
Сергей Сенинский: Для организации зарубежного спроса на рубли Россия намерена использовать свои преимущества крупного экспортера энергоресурсов. Как раньше – пытались и другие страны-экспортеры сырья. Из Калифорнии – научный сотрудник Гуверовского центра Стэнфордского университета профессор Михаил Бернштам:
Михаил Бернштам: Параллели как раз страны ресурсные, такие как Саудовская Аравия, Венесуэла, Мексика. Спрос, внешний спрос на валюту той или иной страны определяется экспортом этой страны. Для того, чтобы платить за экспорт, страна-экспортер нуждается в валюте этой страны. Сейчас вся нефть на мировом рынке оценивается в долларах, поэтому это снижает внешнюю конвертируемость этих валют. Если Россия будет требовать, чтобы нефть российская продавалась за рубли, то она таким образом может достигнуть внешней конвертируемости, потому что возникнет спрос на рубли.
Сергей Сенинский: Но немногочисленные попытки других нефтяных стран перевести торговлю своей нефтью на собственную валюту – до сих пор успеха не имели...
Михаил Бернштам: Кроме того, что Россия является сейчас крупным поставщиком нефти на мировой рынок, она еще является важнейшим поставщиком природного газа, особенно в Европу. Здесь решение вопроса о внешней конвертируемости валюты зависит вот от чего: каков рынок нефти, газа и прочих природных ресурсов. Это рынок продавца или рынок покупателя. Если предложение превышает спрос и покупатель является хозяином рынка, скажем, Европа, Соединенные Штаты Америки, они могут сказать: мы не хотим связываться с вашими валютами, все оцениваем в долларах.
Сейчас из-за роста мирового спроса на нефть и другие природные ресурсы, сейчас рынок продавца, а не рынок покупателя. Поскольку рынок продавца, продавец может диктовать свои условия. И Россия вполне может сказать, что нефть будет оцениваться в рублях. Поэтому то, что раньше не удалось, как вы правильно говорите, другим ресурсным экспортирующим странам сделать свои валюты внешне конвертируемыми за счет продажи своих ресурсов, сегодня может удастся. Рынок оказался во власти продавцов.
Сергей Сенинский: В заявлениях российских властей продвижение к полной конвертируемости российского рубля напрямую увязывается с переводом на рубли торговли важнейшими товарами российского экспорта. Из Мюнхена – заместитель директора Института стран Восточной Европы Фолькарт Винцентц, к которому обратился наш корреспондент Александр Маннхайм:
Фолькарт Винцентц: Заявление президента Путина о полной конвертируемости рубля с 1-го июля нынешнего года означает, что будут отменены ограничения по обмену валюты. То же самое – в отношении внешней торговли страны. Для простого россиянина из этого следует, что он может держать у себя столько долларов и евро, сколько ему вздумается. Это можно считать первым признаком конвертируемости валюты.
И совсем другое – что не связано напрямую с конвертируемостью рубля – намерение создать свою нефтяную и газовую биржу. Это неудивительно, если учитывать, что Россия является крупнейшим для Европы поставщиком энергоносителей. И даже перекликается с недавним заявлением президента Ирана о намерении открыть в стране свою нефтяную биржу с расчетами в евро, а не в долларах. Удастся ли им осуществить такой замысел – еще большой вопрос...
Что же касается России, то идея, сама по себе, неплохая. Другое дело – признают ли эту биржу на международном рынке?..
Сергей Сенинский: Планируемая теперь с 1-го июля 2006 года, а не с 1-го января 2007-го, как намечалось ранее, отмена в России действующих еще ограничений на некоторые виды валютных операций - не может ли привести, при определенных обстоятельствах, к ускорению оттока денег за рубеж? Конечно, всегда найдутся способы любые ограничения обойти, но – тем не менее... Из Москвы – Дмитрий Плеханов, Институт комплексных стратегических исследований:
Дмитрий Плеханов: Вообще снять ограничения на движение капитала – это некоторый сигнал. То есть мы видим, что финансовые власти страны исходят из оптимистических предпосылок о развитии экономики. Но в то же время, возможно, приток экспортной выручки в страну заставил их в некотором роде забыть об относительно неблагоприятной ситуации с оттоком капитала. Например, по оценкам в 2005 году «теневой» отток составил 36 миллиардов долларов. И в принципе такая большая величина в стабильной ситуации указывает то, что риск ускоренного оттока капитала из России сохраняется по-прежнему.
Сергей Сенинский: "Теневой" отток капиталов на 36 миллиардов долларов за год – что включает в себя эта сумма?
Дмитрий Плеханов: Мы располагаем только статистикой Центрального банка о движении капитала и строим свои оценки о «теневом» оттоке на его данных. Фактически «теневой» отток включает в себя: не поступившая экспортная выручка, своевременно непогашенные импортные авансы и чистые ошибки и пропуски в платежном балансе, которые существуют.
Сергей Сенинский: Другими словами, планы отмены всех ограничений по валютным операциям – при таких объемах "теневого" оттока капитала из России - вам представляются не вполне своевременными?
Дмитрий Плеханов: Возможно, что финансовые власти поспешили с отменой ограничений. Если посмотреть, что происходит за рубежом, то мы увидим, что даже среди развитых стран 45% сохраняют ограничения на движение капитала, хотя они обладают более устойчивой экономикой и финансовой системой, чем Россия. Так что Россия, возможно, к сожалению, переходит из одной крайности в другую – от жестких ограничений, которые существовали в 98 году, к полной свободе в 2007 году. И возможно, что это рискованный шаг.
Сергей Сенинский: Из Мюнхена – Фолькарт Винцентц, Институт стран Восточной Европы:
Фолькарт Винцентц: Полная конвертируемость валюты несет в себе и определенный риск, учитывая нынешние возможности стремительного перемещения огромных капиталов из одной страны в другую. Поэтому полная конвертируемость имеет смысл лишь тогда, когда государство уверено, что курс национальной валюты не будет подвержен скачкообразным колебаниям.
С одной стороны, да, Россия располагает крупными запасами энергоресурсов и валютными резервами, а рубль за последнее время был довольно стабильным. Но при этом не следует забывать и кризис 1998-ого года. Я бы сказал так: конвертируемость валюты – это своего рода знак того, что экономика страны обрела мощь. Но этот атрибут нужно еще уметь отстаивать, а при необходимости - защищать...
Сергей Сенинский: В полной конвертируемости целого ряда национальных валют – и британского фунта стерлингов, и швейцарского франка, и японской иена – вряд ли кто сомневается. Есть еще условно считающиеся "почти полностью конвертируемыми" валюты – норвежской или шведской кроны, австралийского и новозеландского доллара...
В чем различие между этими двумя типами конвертируемости? Из Калифорнии – Михаил Бернштам, Гуверовский центр Стэнфордского университета:
Михаил Бернштам: Строго говоря, валюта любой страны, даже самой маленькой, является внешне конвертируемой, если она юридически легально является внутренне конвертируемой. Если страна разрешает покупать и продавать свою валюту, она будет внешне конвертируемая. Вопрос внешней конвертируемости – это вопрос спроса на рынке. Британские фунты нужны всем, нужны везде, поэтому любой банк будет ими торговать, покупать и продавать. Уже австралийские доллары – да, они внешне конвертируемые, но не так они нужны. Китайские юани сейчас везде нужны. Российские рубли почти нигде не нужны, небольшое число туристов хочет запастись заранее. Если будут заставлять, чтобы нефть покупали за рубли, тогда нужны будут рубли на банковских счетах для перевода на счета в Россию, если все это будет продаваться внутри России. Таким образом, разница между «малоконвертируемыми» валютами и «сильноконвертируемыми» валютами зависит только от важности этой валюты и от спроса на нее.
Сергей Сенинский: В нашем случае – от спроса на нефть и газ. Но сколь устойчивым в принципе может быть курс валюты той или иной страны, если он привязан, в первую очередь, к ценам на энергоносители? Ведь эти цены – весьма изменчивы... Если один баррель нефти сегодня стоит почти 70 долларов, то восемь лет назад – в 1998-ом – он стоил всего 10 долларов.
Дмитрий Плеханов: Действительно, страны-экспортеры сырьевых товаров традиционно сталкиваются с необходимостью сглаживания колебания курса национальной валюты в связи с нестабильностью цен на сырьевые товары. Россия в этом плане не является исключением. Центральный банк может и должен поддерживать устойчивость национальной валюты за счет проведения валютных интервенций. Однако, к сожалению, такие меры будут эффективны только в краткосрочном периоде, а в долгосрочном плане для обеспечения стабильности курса рубля необходима диверсификация российского экспорта, только в этом случае Россия сможет снизить зависимость курса национальной валюты от внешнеэкономической ситуации.
Сергей Сенинский: Спасибо, напомню, на наши вопросы отвечали: из Калифорнии - научный сотрудник Гуверовского центра Стэнфордского университета профессор Михаил Бернштам; из Мюнхена - заместитель директора Института стран Восточной Европы Фолькарт Винцентц; из Москвы - сотрудник Института комплексных стратегических исследований Дмитрий Плеханов...
Врач Борис Виноградский о деятельности российско-американской медицинской академии – беседа вторая
Ефим Фиштейн: В одной из наших предыдущих передач Людмила Алексеева начала рассказ о деятельности российско-американской медицинской ассоциации. Основанная бывшим хирургом из Ярославля Борисом Виноградским, эта ассоциация помогает российским врачам начать профессиональную карьеру в Соединенных Штатах. Сегодня Людмила Михайловна продолжает свою беседу с Борисом Виноградовым:
Людмила Алексеева: Борис Виноградский – хирург из Ярославля. Он после окончания института пять лет проработал в родном городе, а затем эмигрировал в Соединенные Штаты. После нескольких лет переобучения он снова стал практикующим хирургом в штате Огайо и инициатором создания русско-американской медицинской ассоциации. В журнале, издаваемом этой организацией, о ней сообщается следующее:
Диктор: Идея русско-американской медицинской ассоциации родилась у ее основателей в 1996 году, а несколько позже, в 2002 году, ассоциация была официально учреждена и зарегистрирована. В настоящее время она имеет членов в 29 штатах США и в Канаде. Русско-американская ассоциация является самой крупной профессиональной ассоциацией русских в Северной Америке и служит их рупором в формировании законодательства в области здравоохранения и на политической арене.
Людмила Алексеева: Из устава ассоциации следует, что она ставит своей целью помогать врачам, перебравшимся из России в Америку, пройти курс обучения. Это необходимо для подтверждения медицинского диплома. И после этого ассоциация помогает найти работу по специальности. Но кроме того в уставе ассоциации записано, что ее члены намерены оказывать помощь врачам, работающим в России. На это у недавно созданной ассоциации нет пока возможностей - это лишь планируется делаться в будущем. А вот помощь российским врачам, перебравшимся в Америку, ассоциация оказывает уже сейчас. Борис Виноградский рассказывает, в чем эта помощь заключается.
Борис Виноградский: Во время поиска работы всегда требуются рекомендации. Когда человек приезжает сюда из России и никого еще не знает, то рекомендации получить не от кого. Мы их знаем и можем дать рекомендации, ассоциация помогает в этом тоже.
Людмила Алексеева: Что натолкнуло вас на идею создания ассоциации русских врачей в Америке?
Борис Виноградский: Мы все оттуда приехали, подавляющее большинство, 99% получили образование в России и приехали сюда. И мы в общем-то все практически, с небольшими исключениями, столкнулись с очень серьезными трудностями во время сдачи экзаменов. Русские врачи в Америке работать не в состоянии без дополнительной подготовки.
Людмила Алексеева: Здесь гораздо выше требования?
Борис Виноградский: Требования выше, требования к знаниям выше. Нужно знать намного лучше все дисциплины медицинские.
Людмила Алексеева: Главное препятствие – язык или необходимость пополнения именно медицинского образования?
Борис Виноградский: Основное препятствие – это отсутствие знаний. Я знаю врачей, которые не очень хорошо говорят по-английски, необязательно это русские врачи, любые – индийские, китайские, которые по-английски говорят плохо, но если у них есть знания, они работают нормально, без всяких проблем. Если у тебя прекрасный язык, но ты не знаешь медицину, никто к тебе с уважением относиться не будет. К сожалению, в медицине в России вообще приток умных людей сократился до минимума, потому что рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. Вместо того, чтобы идти в медицинский институт, тратить шесть лет на то, чтобы стать врачом, потом зарабатывать гроши, люди с тем же успехом идут в бизнес и прекрасно живут себе, и тут сделать ничего нельзя. Мы не сможем российское здравоохранение поменять, но мы можем привнести какой-то опыт, какие-то знания и развить какой-то обмен между врачами здесь, профессиональный обмен. Мы не ставим целью кого-то чему-то учить, потому что мы с большим уважением относимся к врачам, которые живут и работают в России. Я прекрасно отдаю себе отчет, насколько трудно это сейчас делать.
Людмила Алексеева: А чем может помочь ваша ассоциация врачам, которые работают в России и покидать страну не намерены?
Борис Виноградский: Один из относительно простых способов – это организовывать совместные конференции здесь и там. И это могло бы делаться на регулярной основе и потом это развивать дальше, чтобы люди могли приезжать сюда, например, на какие-то курсы подготовки, то есть на неделю, на месяц, на три месяца, на шесть месяцев, на год.
Людмила Алексеева: Курсы повышения квалификации?
Борис Виноградский: Как угодно это можно называть. Немцы, итальянцы, французы, американцы, они очень открыты в плане обмена мнениями. Американцы ездят на европейские конференции с тем же успехом – поучиться. Потому что явно там тоже есть какие-то идеи. А русские врачи сидят в России с идеей, что то, что там происходит – это самое лучшее в мире.
Людмила Алексеева: Вы считаете, что они именно по незнанию преувеличивают возможности российской медицины?
Борис Виноградский: Глубоко внутри они отдают себе отчет в том, что российская медицина не на уровне – это защитный механизм.
Людмила Алексеева: Я хочу задать вам личный вопрос: вы ведь работали хирургом в России, в Ярославле, а теперь здесь. Где вы больше получали удовлетворение от работы?
Борис Виноградский: Безусловно, здесь.
Людмила Алексеева: Почему?
Борис Виноградский: Потому что я знаю, что здесь я работаю на верхнем уровне своих возможностей. Потому что медицина требует от меня здесь постоянно быть на очень высоком уровне, мне постоянно приходится читать дополнительную литературу, мне постоянно приходится поддерживать свои знания. Самое новое, что выходит, я должен знать. Есть определенные исследования, которые ведутся американской хирургией, как раздела медицины, и эти исследования постоянно обобщаются и преподносятся врачам в качестве рекомендаций. Есть очень большие организации, как Колледж американских хирургов, для того, чтобы вступить в него, нужно очень много и долго работать. Я должен работать в соответствии с этими рекомендациями.
Людмила Алексеева: Может быть именно потому, что рядовой российский человек не избалован вниманием к себе вообще, в том числе со стороны врачей, может быть он особенно горячо благодарен врачу, который относится к его здоровью ответственно и со знанием дела, и потому хороший врач в России может быть более удовлетворен своей работой, чем в Америке?
Борис Виноградский: Люди везде одинаковые. Американцы, русские, китайцы, египтяне подходят к жизни в целом приблизительно одинаково. Я знаю, что меня уважают мои пациенты и приходят с надеждой, они точно так же благодарны. Здесь требования намного выше. От того, что мне удается быть на этом уровне – это приносит мне удовлетворение. Честно говоря, в России, почему я уехал оттуда, потому что было ощущение, что никому мои мозги там не нужны. И к счастью, я принял это решение рано, мне было 28 лет, когда я оттуда уехал. Я сейчас общаюсь с большим количеством врачей в России, и мы это все время обсуждаем.
Людмила Алексеева: С точки зрения профессиональной вы считаете, что врачи должны из России уезжать?
Борис Виноградский: Я считаю, что человек должен быть свободен, человек должен решать сам для себя, где он хочет жить, где ему лучше. И если он готов потратить время и свои силы в немереном количестве на то, чтобы построить свою жизнь в другом месте, у него должно быть такое право и возможность.
Людмила Алексеева: Когда обсуждают жизнь врачей в Америке и в России, то прежде всего говорят, что врачи в России нищие. Вы сами, когда оцениваете такую огромную перемену в жизни, когда в другую страну переезжаешь, пусть даже лучше устроенную, чем своя собственная, если разделить эти части – материальное благополучие и профессиональное удовлетворение, что важнее для врача, который переезжает сюда?
Борис Виноградский: Я думаю, что подавляющее большинство специалистов вообще, не только врачей, приезжают сюда из-за того, что по специальности им удается добиться уровней, которые никогда не были доступны в России. Понимаете, материальное благополучие… Ведь когда вы живете в конкретном месте, вы стараетесь устроить свою жизнь по максимуму, так, как вам это возможно. Какой смысл было мечтать в России о дворце, если я точно знал, что никакого дворца никогда не будет. Поэтому двухкомнатная квартира, машина, гараж, дача и способность съездить в отпуск на месяц куда-нибудь, в том числе и за рубеж – это очень приличный уровень жизни. И у нас это было. Мои друзья, мои одноклассники-бизнесмены в Ярославле совершенно прекрасно ездят по Европе, ездят кататься на горных лыжах, ездят в Египет нырять и охотится за рыбой и так далее. Уровень разный совсем. Я здесь работаю может быть в три раза больше, чем я работал когда-либо в России, но я ощущаю себе врачом на пределе моих возможностей. И это очень важно.
Людмила Алексеева: Вы на пределе возможностей работаете, получаете от этого удовлетворение. Почему же тогда вы задумали эту ассоциацию? Все-таки значит, что что-то еще остается, какая-то часть сердца, которая принадлежит нашим соотечественникам?
Борис Виноградский: Наверное, и то, и другое. Мы никогда не переставали быть русскими. То есть мы живем здесь, мы американские граждане, но мы не американцы. Я своему сыну говорю все время, что ты русский, и отец и мать у тебя русские, и основной язык для нас русский. Мы должны сохранять свою идентичность. Мои родители живут в Ярославле до сих пор. То есть эта связь никуда не потеряна. У нас ведь нет никаких злобных воспоминаний о России, мы просто приняли такое решение, потому что нам как семье так лучше, мы живем здесь, мы оба работаем, дети счастливы. Я не хочу никакую политическую подоплеку сюда вносить – это глупо все. Никто, уезжающий из Франции в Америку, не чувствует себя предателем родины и у людей нет ощущения, что они уехали из Франции - значит навсегда. Я знаю хирургов, которые работают и в Европе, и в Азии, и в Африке и переезжают – год в одном месте, год в другом месте, год в третьем месте. Я знаю русских хирургов, которые работают в Южной Африке, в Нигерии, в Бразилии, в Австралии, в разных местах.
Людмила Алексеева: Утечка мозгов из России происходит не только из медицины. Конечно, это большая потеря для страны, для нас - российских граждан. Но может быть со временем это печальное обстоятельство даст и положительный результат, поможет нашей медицине и вообще общественной науке выйти на более высокий уровень. Борис Виноградский, президент Ассоциации русских врачей в Америке, готов всемерно этому способствовать.
История американского пацифиста, удостоившегося высшей награды за отвагу.
Ефим Фиштейн: История, которую вам сейчас расскажет Марина Ефимова, полна парадоксов. Это история жизни одного американского пацифиста, который по религиозным соображениям отказывался взять в руки оружие, но за недюжинную храбрость на поле боя был награжден Медалью почета и принял ее из рук самого американского президента Трумана. Послушайте Марину Ефимову:
Марина Ефимова: У Бабеля, в книге «Конармия» есть такой эпизод.
Диктор:
«- Ты в атаку шел, - закричал мне Акинфиев, и судорога облетела его лицо, - ты шел, а патронов не залаживал! Где тому причина?
- Освежись Иван, - сказал я, но он подступал ближе, весь кособокий, припадочный и без ребер.
- Поляк тебя - да, а ты его - нет?
- Поляк меня - да, ответил я дерзко, а я его - нет.
- Значит ты молокан, - прошептал Акинфиев, - а их в расход пускать можно, они бога почитают!»
Я стал уходить от него, он догнал меня и ударил в спину кулаком. Я отталкивал припадышного и бил его по лицу. Акинфиев боком повалился на землю и расшибся в кровь. А я побрел к деревне. Вечер взлетел к небу, как стая птиц, и тьма надела на меня мокрый свой венец. Я изнемог и согбенный шел вперед, вымаливая у судьбы простейшее из умений – умение убить человека».
Марина Ефимова: Эта российская история перекликается с судьбой американца Дезмонда Досса, чья история началась на четверть века позже, в конце второй мировой войны. Досс начал войну зимой 44-го и закончил в июне 45 года на острове Окинава. За свои боевые заслуги он получил редкую, самую высшую боевую награду Medal of Honor - Медаль Почета, хотя ни разу не взял в руки оружие. К началу второй мировой войны те американцы, чьи религиозные убеждения не позволяли им брать в руки оружие? получили официальный статус – « conscientious objector » («отказник по совести»). Об истории этого статуса рассказывает сотрудник организации « Center of conscientious objectors » Стив Морс.
Стив Морс: В Америке «отказники по совести» появились во время Войны за независимость. Но никакого легального статуса у них не было. Еще во время первой мировой войны многих из них сажали в тюрьмы. С началом второй мировой войны появились законы и правила. Отказники были разбиты на две категории, которые существуют и сейчас. Первая категория, вообще, отказывалась от участия в войне. Правительство, под давлением различных церквей, заменило им воинскую повинность двумя годами общественных работ, и создало для них трудовые лагеря. Одни, тушили лесные пожары, других, в том числе моего дядю, использовали, как подопытных кроликов для новых лекарств и прививок. Или посылали на работу в дома для душевнобольных. А ко второй категории относились те, кто был готов служить в армии, но, при условии, что они не будут брать в руки оружие. Многие из этих людей становились медиками – санитарами и фельдшерами.
Марина Ефимова: И именно фельдшером стал молодой уроженец Вирджинии Дезмонд Досс – старший сын в дружной и очень религиозной семье Адвентинцев Седьмого Дня. Разрешение воевать без оружия было ему выдано официально. Но, одно дело – удостоверение, а другое дело – реальная армия. Читаем в книге Бутана Хэрднана «Самый невероятный герой».
Диктор: «Пополнение 77-й дивизии было из Нью-Йорка. Типичный набор уроженцев этого плавильного котла. Грубоватые, циничные, они постоянно против чего-нибудь протестовали. Всегда шумно, и всегда с богатым набором непристойностей и мата. Перед броском на Тихоокеанские острова, дивизия проходила спецобучение в пустынях Аризоны и в горах западной Вирджинии. Условия были тяжелые, настроение скверное. И когда в бараке Досс ежевечерне опускался на колени с Библией в руках, в него летели злые шутки и грязные сапоги. «Эй, святоша! Это ты что ли будешь воевать без автомата? Где думаешь отсидеться? Ах ты деревенский Иисус! Как слова говорить о добре, так вы мастера, а как воевать, так в кусты!». Особенно злобный матерщинник по фамилии Каргер, который ненавидел все и вся, сказал Дезмонду: «Когда дойдет до боя Досс, ты из него живым не вернешься! Я тебя сам пристрелю!»».
Марина Ефимова: Тяжелые отношения сложились и с офицерами. Они вынуждены были давать Доссу увольнительные по субботам, для посещения богослужений. В отличие от других христианских церквей, адвентисты, как евреи, соблюдают субботу и не едят свинину. Кроме того, они не пьют - не только алкоголь, но, даже, чай и кофе, как мормоны. Особенно был раздражен ротный командир капитан Вернон. Не только за субботу, но и за то, что Досс часто укладывал в лазарет солдат по пустякам, как считал Вернон - из-за обезвоживания, из-за нарывов, из-за кровавых мозолей. А в армии, неприязнь офицеров – дело опасное.
Диктор: ««Последний раз справляешь Шаббат, - сказал дежурный лейтенант и усмехнулся. У меня для тебя хорошая новость, Досс. Тебя комиссуют по восьмой статье». Дезмонд похолодел. По восьмой увольняли психов. На комиссии он предстал перед командой армейских врачей. «Разве на мою работу были жалобы? - спросил он. В нашей роте было меньше всего больных за время учения. Вы хотите наказать меня за соблюдение субботы. Но ведь это Господь велел Моисею сделать субботу святым днем. Три с половиной тысячи лет назад»».
Марина Ефимова: Комиссия сомневалась. Офицеры знали, что в Вашингтоне не одобрят антирелигиозную меру. Дело отложили, а Досса перевели из медиков на уборку кухни. Дезмонд почувствовал себя самым одиноким человеком в армии. Однако, от субботы не отказался. Но в первую же субботу, вечером, по возвращении из церкви, Досса ждал сюрприз – он нашел на своей койке поднос с ужином, а одно окно в барке было открыто, чтобы ему не проходить мимо дневального. Дезмонд и не заметил, как, постепенно, изменилось отношение солдат к своему святоше. Он делал свое фельдшерское дело умело, безотказно, доброжелательно и без устали. И когда в пустыне его однополчане падали в обморок от жары, он отпаивал их из своей фляжки. Видимо, нашлись доброжелатели и среди офицеров.
Диктор: «Через несколько недель после перевода Досса на кухню, в штаб дивизии позвонил из Вашингтона глава Военного комитета христианских церквей. «У вас там, кажется, неприятности с « conscientious objectors »? Может быть, мне приехать?». «Нет, нет, - поспешно сказал начальник дивизии. Я сам разберусь». И Досса снова перевели в медики. Дезмонд победил. Он остался в армии накануне самых кровопролитных боев за Тихоокеанские острова».
Марина Ефимова: В одно из коротких увольнений Дезмонд Досс женился. На белокурой девушке Дороти. Перед отправкой на фронт, она подарила ему карманную Библию, заложенную на первом послании в Коринфеням. «Бог не допустит вам быть искушаемым сверх сил, но даст облегчение, так, чтобы вы могли свое искушение перенести». Мистер Морс, в судьбу Дезмонда Досса, во время войны, вмешались церковные власти. И помогли остаться в армии в качестве медика. А как, в принципе, относятся церкви к «отказникам по совести»?
Стив Морс: Только так называемые пацифистские церкви их поддерживают – адвентисты, Свидетели Иеговы, менониты, квакеры. В остальных церквях «отказники» представляют собой маленькие маргинальные группы. В этом вопросе приходят в столкновение Шестая Заповедь («не убий»), и послание к Римлянам («Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога»). Существуют разные интерпретации этого послания, особенно у народов, находившихся под властью Гитлера, Муссолини и Сталина. Словом, большинство церквей «отказников» не осуждает, но и не поощряет.
Марина Ефимова: В Америке, во время второй мировой войны, был невероятно популярен фильм 1941 года «Сержант Йорк» с Гарри Купером. О реальном человеке, герое первой мировой войны, «отказнике по совести» Алвине Йорке из Теннеси, в душе которого боролись патриотизм и пацифизм.
Сцена из фильма:
- Йорк, вы просили освободить вас от армии, как «отказника по совести». Это ваше религиозное убеждение?
- Да сэр. Я верю в Библию и там сказано, что Господь дарует жизнь и не наше дело ее отнимать.
- В каком-то смысле я с вами согласен. Я тоже верю в Библию. А эту книгу вы читали, Йорк?
- «История Соединенных Штатов»? О, ее автор, Дэниел Бун. У нас все знают Буна. Он первым поселился в нашей долине.
- Замечательный был человек. Чего же он искал в вашей долине?
- Никогда не думал об этом.
- Землю?
- Возможно.
- Но, может быть, он искал чего-то большего, чего нельзя увидеть и потрогать? Многие люди даже не знают, что обладают этим, пока не потеряют. Это книга о том, как люди вместе боролись за свою свободу. И до сих пор борются. Все - за свободу каждого, и каждый - за свободу всех.
Марина Ефимова: И сержант Йорк стал снайпером, и, однажды, почти в одиночку, взял в плен чуть ли не целую роту немцев. Но случай Дезмонда Досса гораздо более ошеломителен, на мой взгляд. За полтора года войны он так и не взял в руки оружия. В Гуане он полз по открытому рисовому полю, чтобы попытаться спасти всеми любимого лейтенанта Махолика, не успевшего добежать до японского пулеметного гнезда. Он перевязал шестерых солдат с тяжелыми ранениями в десяти метрах от затаившегося японского снайпера, и весь взвод следил с холма за его игрой в кошки-мышки со смертью. На Окинаве он ходил с группами добровольцев в самоубийственные атаки на пулеметные дзоты. И при нем не было даже нагана.
Диктор: «Дезмонд приобрел в батальоне странный статус. Офицеры приходили к нему с просьбой (именно с просьбой, а не с приказом), идти с ними в атаку, в разведку, в рискованную вылазку. Он начали верить, что Досс - их батальонный ангел-хранитель, что когда он идет с ним в безнадежную атаку, есть шанс вернуться живыми. И Досс никогда не отказывался. Однажды к нему подошел Вернон. Была суббота, и Досс читал Библию Дороти. «Хэлло, Досс!». «Хэлло, Вернон!». «Идем брать гнездо на северном склоне. Я прошу вас пойти с нами. Я знаю, что сегодня суббота». «Я пойду, - сказал Досс, - но, только когда закончу молитву». Вернон посмотрел на Досса. Форма его стала коричневой от запекшейся крови. Руки дрожат, глаза красные. Капитан кивнул и пошел звонить артиллеристам, что даст сигнал через несколько минут. И все ждали, когда Досс закончит молитву. Война ждала».
Марина Ефимова: Мистер Морс, этот статус «отказников по совести» дается, в наше время, только по религиозным убеждениям или и по моральным, и по политическим?
Стив Морс: Правительство старается лимитировать статус «отказников по совести». Статус, во-первых, не могут получить люди, чей отказ от воинской повинности определяется только политическими причинами, во-вторых, его могут получить только те, кто находится в оппозиции к любой войне. Комиссия, а она состоит из армейских психиатров и боевых офицеров, просит продемонстрировать три вещи. Первая – убедить их в том, что вы против всех войн. Второе – что вы абсолютно искренни в этом убеждении. И третье - что ваша оппозиция к войне сформировалась во время службы в армии. То есть, вы не можете претендовать на этот статус при призыве. Все это, конечно, трудно доказать. Так что часто «отказникам» из армии не вырваться. Запись туда добровольная, а выход вовсе не добровольный.
Марина Ефимова: А не кажется ли вам, что если статус «отказника» получить легко и безболезненно, то в эту категорию, вместе с людьми принципиальными, набьются и лицемеры, и трусы и те, кто любит загребать жар чужими руками?
Стив Морс: Я не думаю, что мы вправе проводить такое разделение. В Америке есть традиция, и существуют международные законы об «отказниках по совести», которым армия и правительство должны подчиняться.
Марина Ефимова: В военной эпопее Дезмонда Досса был один момент, когда статус «отказника по совести» мог обезопасить его. В разгар окинавского ада, непосредственный начальник Досса, майор медслужбы Тен, решил оставить его в полевом госпитале. Он не хотел гнать в бой безоружного солдата. Но Досс попросил его не делать этого. «Я за них там молюсь», - объяснил он майору. А к июню 45-го, на Окинаве начался почти буквальный ад. Когда американцы забросали одну из пещер связками фосфорных гранат, с кораблей и самолетов увидели, что белый дым пошел из сотен отверстий в скалах, потому что там была соединенная система пещер, и японцы выскакивали из всех этих отверстий, как их преисподней. Они убивали медиков, раненых, спящих - всех. После одного такого нападения, перед Доссом появился, на минуту, похожий на приведение матерщинник Каргер. «Досс, - прохрипел он, - помолись за меня. Мое время кончилось. Помолись». И исчез.
Диктор: «Атака на вершине горы захлебнулась, и остатки роты скатились вниз по веревочной корабельной сетке, которой была покрыта отвесная стена скалы. Но тяжелых раненых по сетке было не спустить. К вечеру, с ними остался один Досс. Два других медика сами были ранены. В сумерках, над краем скалы показалась голова Вернона: «Досс, - громко прошептал он, - слезайте. До следующей атаки нам раненых не спустить». «У меня есть одна идея, - прошептал в ответ Досс, - я тут веревочку припас. Вы, капитан, скажите ребятам внизу, чтобы были на стреме». Затрещала очередь, капитан кивнул и полез вниз. Дэзмонд припомнил два странных узла, которые он случайно открыл на учениях. Он привязал один конец веревки к дереву на краю, а на другом сделал этим узлом две петли, и затянул их на самом тяжелом раненом – одну - на ногах, другую - под мышками. И стал спускать. Через несколько минут веревку снизу дернули. Досс втянул ее наверх, и стал надевать петли на следующего раненого. К утру он закончил спуск и кое-как, на дрожащих ногах, сполз сам».
Марина Ефимова: Сейчас на Окинаве, на скале Майэда, стоят две памятных доски с надписями. Одна - по-английски, другая - по-японски: «Памяти фельдшера, Адвентиста Седьмого Дня, Дезмонда Досса, кавалера ордена Медаль Почета. Оставаясь здесь один, после того, как его подразделение было сбито со скалы, медик Досс спас жизнь 75 раненых солдат своей роты, спустив их вниз на веревочных носилках». Из 16 миллионов американцев, служивших в армии в годы второй мировой войны, высшую награду за боевые заслуги - Медаль Почета - поучили всего 436 солдат и офицеров. Из них только один - безоружный.
