Тамара Ляленкова: На сегодняшний день тема «Осознание пола» звучит настолько многозначно, что на ум приходят сразу несколько ассоциаций. И последовательность их примерно следующая: во-первых, проблемы сексуальных меньшинств, во-вторых, сложности подросткового, точнее, пубертатного возраста.
Для сегодняшней передачи я выбрала иной аспект. Если верить, что индивидуальное развитие человека повторяет общий исторический процесс, то логично было бы сравнить осознание пола маленьким ребенком и человечеством в предельно отдаленном прошлом. Как ни странно, последнее, учитывая долговечность культурного наследия, оказалось сделать гораздо проще. Что, впрочем, и понятно: проблема пола начинает интересовать только тогда, когда возникает сексуальный интерес.
Рассказывает детский психотерапевт Александр Шадуро.
Александр Шадуро: На самом деле тема пола и осознания своего пола – тема достаточно темная, что ли. Если говорить о психоанализе, то психоанализ больше интересовала проблема сексуальности и влечения, чем проблема пола как таковая. Я читал одно исследование, в котором просили геев и лесбиянок вспомнить, когда у них появилось вот это осознание собственной ориентации. И треть из исследованных сказали, что в возрасте от 4 до 10 лет это произошло с ними.
Тамара Ляленкова: Когда ребенок начинает задумываться о том, мальчик он или девочка, когда это становится для него важно?
Александр Шадуро: О своем поле ребенок изначально узнает от окружающих его взрослых. И уже потом возникает какое-то ощущение себя. Первые идеи, связанные с осознанием половой своей принадлежности, где-то к трем годам могут возникнуть. В этом возрасте дети уже начинают заниматься самоисследованием. Правда, здесь же ребенок сталкивается с регуляторными процессами: взрослые же хотят, чтобы он ходил на горшок, а не в штаны, и тем самым обращают его внимание на эти процессы, которые уже связаны с половыми органами так или иначе. Ну, а задумываться о том, «кто же я», дети начинают, когда они видят, что есть не только, например, мальчики, но есть и девочки, и вот это наталкивает их на мысль, что люди действительно разделены надвое, по крайней мере. Потому что «папа и мама не очень сопоставляются со мной», это как бы другие сущности.
Все, так или иначе, говорят о том, что, кроме некоторых биологических предпосылок, которые существуют, разный гормональный уровень и прочее, есть еще социальные нормативы, которые закладывают в нас то или иное осознание себя, выделение себя из социума. Вообще, известны примеры клинические, когда родители ожидают ребенка другого пола, и когда он рождается – например, это мальчик, а его начинают все равно одевать как девочку, и вот у таких детей обычно затруднения впоследствии возникают. Но все равно эти затруднения особенно ярко начинают проявляться именно в подростковом возрасте, когда нужно со сверстниками интенсивнее общаться, а для этого нужно позиционировать себя уже в половой роли активно достаточно. Или обратный процесс, когда девочки очень темпераментные, пацанки такие, если родители не прилагают каких-то дополнительных усилий, чтобы подчеркивать женскую сущность, то впоследствии у таких девочек тоже могут возникать как раз проблемы во взаимодействии с мужчинами, поскольку они демонстрируют мужскую, условно говоря, модель поведения.
Тамара Ляленкова: Нынешний век – это век утери половой идентичности, размытой. На ваш взгляд, это так?
Александр Шадуро: Я бы сказал – полоролевой идентичности. Все-таки проблемы идентификации – это проблемы внешних каких-то вещей, и здесь очень много культурных стереотипов, которые действуют. Очень важный момент – это детские игры. Почему она еще размывается? Потому что вместо того, чтобы играть в «дочки-матери» и «доктора», дети начинают играть в персонажей мультфильмов или компьютерных игр, которые, в принципе, бесполы. Культурная стимуляция, что ли, такая возникает.
Тамара Ляленкова: Очень популярный постулат психоаналитический по поводу зависти к фаллосу – это вот из того самого детского периода, когда «у меня есть, а у тебя нет», на уровне игрушки?
Александр Шадуро: Может быть, это какая-то интересная штучка такая, которая как-то устроена по-другому, и как же это так? Вообще, с моей точки зрения, изумление, удивление – это очень важная эмоция для развития человека и человечества. Загадка другого пола – это тот неиссякаемый источник изумления, который постоянно человечество побуждает к развитию. Понимание себя как объекта интереса со стороны другого пола достаточно рано может проявиться. Влюбленность в детском саду – это, в принципе, норма, но она не имеет сексуального какого-то подтекста. Может быть, я думаю, это стремление к какому-то такому воссоединению, то есть чего-то не хватает, иначе говоря. Мне кажется, что это как раз первое понимание вот этой вот «моей недостаточности» как существа, ограниченного половыми рамками. И тогда любовь, вот эта влюбленность – способ выйти за эти рамки, обрести какую-то большую целостность во взаимодействии с существом противоположного пола. В конечном итоге все сводится к андрогинии – разделенности человека на две части и стремлению к слиянию.
Тамара Ляленкова: Принято думать, что маленькие дети находятся ближе к вечности с той, другой ее стороны. В мире взрослых, мире условностей на маленького человечка сразу же надевают бантик – розовый или голубой.
Мой следующий вопрос - историку Светлане Зуйковой. Когда одевали на детишек разную одежду, которая означала принадлежность к тому или иному полу?
Светлана Зуйкова: Древняя славянская традиция – по шестому году. Связано это, естественно, с сакральностью числа самого по себе – «пять», и с тем, что современные психологи называют первой границей взросления. Считается, что до 5 лет ребенок собирает 70 процентов всей информации. Для них это еще не связано с сакральными понятиями, но вот разницу между девочками и мальчиками они начинают зрительно осознавать, на уровне формы.
Но надо сказать, что момент одежды не всегда связан с возрастом и половой ориентацией одновременно. Например, в славянской культуре носят общую одежду приблизительно до брачного возраста, то есть 13-14 лет: рубашка в обязательном порядке, верхний балахон, если мы говорим о дохристианской культуре. И первые порты уже, собственно, в христианскую эпоху, в древнерусской культуре, мальчику в основном надевают к 12-13 годам. Что касается социальной элитной культуры, княжеской, то первое осознание себя мальчиком, естественно, происходило в 3 года, когда сажали на коня: ты уже понимал, что мужчина – глава рода, а значит, должен выполнять главную мужскую миссию. То есть смысл различения прежде всего идет отсюда. К XIX веку утверждается традиция не одевать мальчиков и девочек по-разному до 4 лет. Это удлиненная рубашечка, чулки, штанишки носили и девочки. А самое главное, что мальчики уже в этой культуре нового времени, XIX века, носят те же стрижки, что и девочки, они по форме головок совершенно одинаковы.
И если онтогенез повторяет филогенез, один человек проживает в миниатюре то, что проживает человечество, то культура хождения детей до поры до времени в одинаковой одежде – это повторение того, что одежда очень поздно начинает играть полоразличительную функцию. Собственно говоря, это и в крое одежды сохраняется очень долгое время, в традиционном крое. И неслучайно основные виды европейской одежды называются порты и рубаха, и это условно говорит о том, что, по сути, не применялись ножницы при крое. То есть это либо рубленое полотно, разорванное для формирования одежды по долевой и поперечной нити, либо поротое, что, по сути, то же самое. Соответственно, ширина его составляет где-то в пересчете на современную метрическую систему 40-60 сантиметров – это то, что соответствует параметрам общечеловеческой комплекции. И различались эти составляющие, такой вот конструктор из прямоугольников, только наличием прорех в шагу, внизу. Причем даже длина одежды почти одинаковая, потому что мужчина тоже ходит без нижней части белья, и длина рубахи тоже практически в пол, как у женщин. У мужчины есть боковые разрезы, прорехи, как это называлось в древней культуре, для того, чтобы пахать залезать на лошадь и так далее. А у женщины одежда узкая, боговых прорех нет, что воспитывает женский шаг.
Тут, скорее, в манере поведения было различение полов. Пушкин пишет о своей героине, которую мы знаем с детства, Царевне-Лебеди: «Сама-то величава, выступает будто пава…» Вот этот шаг именно женский, неслучайно образ выбран такой – детородной птицы. Вот этот шаг, он воспитывался, в частности, кроем одежды.
Разница приходит уже где-то в культуре нового времени. Первый лекальный крой появляется фактически во второй половине XVII века в Европе, и где-то к концу XVII века он появляется у нас. Но самое интересное то, что в культуре сна одежда не различает полов вплоть до совершенно регламентированной культуры екатерининской эпохи: до XVIII века одинаковая ночная рубашка для мужчины и женщины и обязательный головной убор – чепец.
Вообще, вот эта рубаха, от которой все начинается, рубленая одежда, она на самом деле унифицирует некое представление о чисто человеческом статусе мужчины и женщины. Допустим, в славянской древней культуре ни те, ни другие не носят того, что мы называем нижней частью белья, ни портов, ни штанов – ничего этого нет. И этого нет очень долго, по крайней мере, в крестьянской одежде это сохраняется вплоть до конца XIX века.
Мужчины начинают носить порты только по климатическим условиям, порты не выполняют той функции, которую мы им предназначаем – скрывать половую принадлежность, ибо в среднем шаговом шве – там вообще нет шва. Порты – это две трубочки, которые скрепляются на поясе на веревочку, то есть, вот этот средний шаговый шов, открытость половых органов – она регламентирована. По сути это то, что защищает ноги во время езды на лошади. Задача – сохранить внутреннюю сторону бедра, но никак не регламентировать половую принадлежность. В принципе, штаны – это одежда варваров, кочевников, людей, которые сидят на лошади (просто они собьют ноги иначе). А все цивилизованные народы, так же как древние греки, древние римляне, носят тогу.
И когда женщину, приходящую в храм в каких-то консервативных приходах просят не быть в брюках, а быть в юбке, объясняя это тем, что это женская одежда, мой муж говорит: «А я должен снять штаны? Христос-то ходил не в штанах». То есть осознание человека себя единым как человека. Вот Бог сотворил одного, и суть они были двое – Адам и Ева – это единое существо, мужчина и… мужчина в другом варианте, то есть человек.
