Лиля Пальвелева : В Московском доме национальностей не так давно прошел «круглый стол» «Русский язык в XXI веке». Здесь очень много говорили о том, что культура речи повсеместно утрачивается, что язык находится в глубоком кризисе. Надо сказать, это весьма распространенное мнение. Примечательно: среди участников обсуждения, оказался только один лингвист – профессор кафедры русского языка МГУ имени Ломоносова Людмила Чернейко. Так вот она такого рода заявления считает преувеличенными.
Людмила Чернейко : Я ничего не вижу плачевного в состоянии русского языка. Я вижу лишь угрозы ему. Но мы ведь сами с вами слушаем друг друга. Мы очень хорошо говорим. Я слушаю студентов. Они прекрасно говорят. Вообще говоря, языком интересовались всегда специалисты. Если общество проявляет такое интерес к русскому языку, какой оно проявляет сейчас в последние, по крайней мере, лет 5, это свидетельство повышения национального самосознания. Это вселяет оптимизм.
Лиля Пальвелева : Удивительное дело, но только языковеды склонны обсуждать лингвистические проблемы в более или менее сдержанном регистре. Споры неспециалистов обычно бывают жаркими. Занято: аргументы при этом нередко приводятся самые что ни на есть завиральные. Причем, болезненную реакцию вызывают не только споры. Многие могут поймать себя на том, что, заметив в речи официального лица или, скажем, тележурналиста, всего-то одну, но грубую ошибку, вдруг готовы подскочить от возмущения или воскликнуть что-нибудь вроде: «О, господи, ну нельзя же так!»
Недаром существуют устойчивые словосочетания «родной язык» и «родная речь». Со словом «родной» в русском национальном сознании тесно связаны очень важные для каждого глубинные понятия, к примеру, «родной дом» или «родной человек». Посягательство на них вызывает гнев. Порча родного языка тоже. Людмила Чернейко замечает – есть еще одна причина, из-за которой мы так смущаемся, узнав, что произнесли или написали какое-то слово неправильно. (Сравните с вашей реакцией на ошибку, скажем, в арифметических подсчетах – она будет не столь эмоциональной).
Людмила Чернейко : Речь – это социальный паспорт, рассказывающий очень много о человеке. Причем, мы узнаем, место, где родился человек, место, где он рос. Значит, нужно освобождаться от каких-то территориальных особенностей своей речи, если ты не хочешь дать лишнюю информацию слушателю. Далее. Уровень образования. Как мы говорим, зависит от того, какое у нас образование и, в особенности, гуманитарное. Почему сейчас Бауманский университет ввел предмет «культура речи»? Больше того, почему сленг, такое воровское арго – это изотерическая система, замкнутая система, почему? Потому что по речам распознается чужой. По речам мы обнаруживаем единомышленников, по речам мы обнаруживаем людей, которые примерно имеют такое же, как у нас, мировосприятие. Это все по речам.
Лиля Пальвелева : И вот эти речи в последние годы безграмотнее не стали, скорее – наоборот. Отчего же у многих складывается стойкое ощущение, что русский язык деградирует? Дело в том, что в значительной мере изменилось его бытование. Прежде устное высказывание в целом ряде случаев представляло собой лишь имитацию такового, а, по сути, являлось письменной формой речи. Со всех трибун, начиная с заводского собрания и заканчивая трибуной съезда КПСС, доклады читались по бумажке. Подавляющее большинство передач в теле- и радиоэфире шло в записи, и так далее, и так далее. Люди среднего и старшего поколения помнят, с каким жадным интересом вся страна прислушивалась к выступлениям только что пришедшего к власти Михаила Горбачева, с легкостью (вот редкий случай) простив ему «нАчать» вместо «начАть». Новый лидер умел говорить, не заглядывая в заранее написанный текст, и это казалось свежим и необычным.
С тех пор публичная устная речь стала преобладающей, и, понятное дело, если человек говорит не по написанному, он чаще ошибается. Что не оправдывает некоторых крайностей, подчеркивает Людмила Чернейко.
Людмила Чернейко : Телевизионная аудитория колоссальна. В отсутствие самоцензуры, когда в передаче для молодежи «круто», «кайф», это бесконечно «вау» - вот этот способ общения задается как образец, как стандарт, как то, чему хотят подражать.
Лиля Пальвелева : Кстати, англоязычное восклицание «вау» Людмиле Чернейко не нравится по той простой причине, что у него существует русский аналог. Поэтому, заявляет она, человек, заботящийся о чистоте речи, это словечко употреблять не станет. Да оно, наверное, и не приживется.
Людмила Чернейко : Если мы не говорим с вами «вау», так мы и не будем говорить. Мы скажем русское «ах».
Лиля Пальвелева : Но вообще-то, в нынешнем обилии заимствований (а это многие считают одной из основных угроз языку) лингвист не видит ничего страшного.
Людмила Чернейко : Язык так устроен, особенно русский язык – это открытая система, язык, который всегда впитывал чужое влияние, перерабатывал его творчески. Когда, совсем недавно в университете выступал наш выпускник, многие годы уже работающий в Америке, он говорил: « Давайте, мы выбросим все иностранные корни». Миссия у него такая – очистить русский язык от всех иностранных корней. Но у меня, как у лингвиста, вполне естественный вопрос – а вы, вообще, предложите русскому человеку выбросить слово «суп». Да, он сильно удивится. Но ведь слово «суп» заимствовано.
Поэтому, когда мне предлагают какие-то совершенно утопические идеи – давайте, мы будем чистить русский язык от иностранных заимствований – мне это кажется смешным. Потому что это невозможно. Например: «Только пошлое лицо не имеет физиономии». Это Тургенев. Вы слово «физиономия», заимствованное, куда денете?
Кстати сказать, научный факт - вы не найдете ни одного укоренившегося в русском языке заимствованного слова, которое бы полностью отражало семантику языка реципиента, то есть того языка, из которого взято. Такого нет и быть не может. Язык все берет и встраивает в свою систему, потому что ему не хватает каких-то средств.
Кроме всего прочего, вот такие банальные вещи - почему «чернорабочий» как название профессии в русской утратилось? Потому что вы никогда русское слово не очистите от вековых коннотаций, от ассоциаций. Потому что в каждом слове смысл ассоциативный торчит пучком во все стороны. Об этом писал Мандельштам. Иностранное слово, особенно в терминотворчестве, особенно в терминосистемах, совершенно необходимо, как воздух. Потому что оно не обладает какими-то ненужными коннотациями, ненужными для научного мышления.
Лиля Пальвелева : И вот еще что. Принято считать, что язык – это самоорганизующаяся система, которая живет по своим внутренним законам. Но не только, утверждает еще один участник «круглого стола» в Московском доме национальностей – руководитель координационно-аналитического отдела Министерства культуры Российской Федерации Вячеслав Смирнов. По его словам существенную роль играет и политическая составляющая, во всяком случае, если речь идет об ареале распространения языка.
Вячеслав Смирнов : Его сфера употребления сужается – сужается в бывших республиках бывшего Советского Союза. Хотя не так давно президент Киргизии высказался за сохранение статуса русского языка как официального.
Лиля Пальвелева : И, все-таки, согласитесь, это исключение. Русский язык все реже выступает в качестве средства межнационального общения.