Иван Толстой: Хотелось бы сказать: жена Цезаря вне подозрений, но это как раз тот случай, когда репутация женщины вот уже полтораста лет находится под мучительным народным подозрением, а боязнь страшного разоблачения супруги первого поэта породила целую литературу. Да и второстепенную живопись. Наша программа приурочена к очередному дню рождения Пушкина (по новому стилю это 6-е июня), а поводом послужил выход двухтомной биографии Наталии Николаевны в издательстве “ Vita Nova ”. Ее автор – доктор филологических наук, ученый секретарь Пушкинской комиссии Академии наук Вадим Петрович Старк. Нарядные тома со множеством иллюстраций, дотошное исследование… Ни о какой другой жене подобных книг в России не было.
Мифы и репутации. Первая тема – выбор невесты. Вадим Старк.
Вадим Старк: Выбор был предопределен. По поводу всяческих пушкинских предчувствий существует достаточно много воспоминаний, легенд и мифов. Но есть то, на что кто-то обратил внимание, а кто-то - нет. Наталья Николаевна родилась 1812-го года, 27 августа. Именины ее 26 августа. Это день Бородинского сражения. В эту ночь, в 3 часа как раз, произошел весь перелом этой битвы, решившей судьбу Отечества. А в этот самый день Пушкин участвует в представлении пьесы Екатерины Второй, в стенах Лицея, «Роза без шипов». Ему еще предстоит обрести свою розу, и, вообще, начиная с лицейских времен имя Наталья маячит на пушкинском горизонте, как будто рождается предчувствие. И судьба как будто играла с Пушкиным, в молодости, в ранней юности, подставляя ему на пути носительниц имени Наталья, что нашло отражение и в лицейских стихах, и в поэме «Монах». Этим именем Пушкин назвал героиню поэмы «Граф Нулин». Главных героинь «Евгения Онегина» и «Полтавы» он тоже поначалу хотел назвать Натальями. Так что это имя как-то само собой выводило его перо. Но только до той поры, пока он не встретил Наталью Гончарову. С этого времени поэт больше не делал попыток вывести на страницах своих созданий героинь с именем Наталья. Он обрел реальную Наталью себе в жены. Помолвка состоится 6 мая 1829 года. Пушкин добился, Пушкин увидел ее: «Я влюблен, я очарован, я совсем огончарован». Все произошло. Но завершение будет только еще спустя достаточно большое время - только 18 февраля 1831 года Пушкин обвенчается с Натали.
Иван Толстой: А почему между помолвкой и венчанием прошло полтора года? Кто мешал свадьбе? Будущая теща?
Вадим Старк: Конечно же, она думала о том, как их хорошо устроить, и Пушкин не вполне вырисовывался в качестве того мужа для младшей. Понятно, что она хотела сначала выдать старших дочерей замуж. Тут есть очень интересный момент. С одной стороны, отношение Пушкина к Наталье Николаевне определяется тем, что Пушкин сказал еще раньше, при втором неудачном сватовстве. Первое было к Софье Федоровне Пушкиной, москвичке, второе к Анне Алексеевне Олениной. Пушкин сказал: «Лишь юности и красоты поклонником быть должен гений». То есть, пушкинский критерий - это юность и красота. А вместе с тем, Пушкин отдавал себе отчет, что такое не может быть вечным. Но, самое главное, Пушкин, что покажет время, вырастил из Натальи Николаевны то, что он хотел. И не случайно очень многие из его поэтических и прозаических созданий не просто обращены к Наталье Николаевне, а выражают такую воспитательную систему. Тут возникает и встречный вопрос: как же Наталья Гончарова, 17-18 летняя, относилась к Пушкину? При том, что, как известно, письма самой Натальи Николаевны к Пушкину до нас не дошли, но у нас есть одно любопытное письмо в канун помолвки 29-го года, которое обращает Натали к своему деду Афанасию Николаевичу.
Диктор:
«Любезный дедушка!
Узнав через Золотарева сомнения ваши, спешу опровергнуть оные и уверить вас, что все то что сделала Маминька, было согласно с моими чувствами и желаниями. Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые вам о нем внушают, и умоляю вас по любви вашей ко мне не верить оным. Потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета. В надежде, любезный дедушка, что все ваши сомнения исчезнут при получении сего письма и что вы согласитесь составить мое щастие, целую ручки ваши и остаюсь на всегда покорная внучка ваша
Наталья Гончарова».
Вадим Старк: Есть воспоминания о том, что Наталья Николаевна именно преодолела волю матери. Для 18-летней московской барышни это представляется особенным потому, что по-московски, как родители скажут, так и должно поступать. Она поступила наперекор. И Пушкин не случайно Плетневу (которому он поверял свои сердечные и душевные чувства), писал, что «она меня любит». Мы не можем не верить Пушкину. Баратынский и Языков отзывались, что поэту вроде бы не нужно обременять себя узами брака, что это помешает творчеству. По-своему это так сублимированно выразила Елизавета Михайловна Хитрово, с которой у Пушкина в мае 29-го года сложился своеобразный эпистолярный диалог. Она просит сообщить подробности происходившего, пишет, что ее дочери уже готовы ввести Наталью Николаевну в свет. Елизавета Михайловна дает понять, что она руководствуется не только собственным опытом супружеской жизни, а высказывает свои опасения в отношении предстоящего брака.
Диктор: «Я очень боюсь за вас: меня страшит прозаическая сторона брака! Кроме того, я всегда считала, что гению придает силы лишь полная независимость, и развитию его способствует ряд несчастий, – что полное счастье, прочное, продолжительное и, в конце концов, немного однообразное, убивает способности, прибавляет жиру и превращает скорее в человека средней руки, чем в великого поэта!»
Вадим Старк: Пушкин парирует:
Диктор: «Что касается моей женитьбы, то ваши соображения по этому поводу были бы совершенно справедливыми, если бы вы менее поэтически судили обо мне самом. Дело в том, что я человек средней руки, и ничего не имею против того, чтобы прибавить жиру и быть счастливым, – первое легче второго».
Иван Толстой: Наша тема сегодня – Жена Пушкина. Каково ей было сносить замужество? Могла ли она быть счастлива в браке? Поговорим о Пушкине как муже.
Диктор:
Не множеством картин старинных мастеров
Украсить я всегда желал свою обитель,
Чтоб суеверно им дивился посетитель,
Внимая важному сужденью знатоков.
В простом углу моем, средь медленных трудов,
Одной картины я желал быть вечно зритель,
Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков,
Пречистая и наш божественный спаситель –
Она с величием, он с разумом в очах –
Взирали, кроткие, во славе и в лучах,
Один, без ангелов, под пальмою Сиона.
Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.
Иван Толстой: Одним из первых поздравил Пушкина его петербургский приятель Петр Плетнев:
Диктор: «Поздравляю тебя, милый друг, окончанием кочевой жизни. Ты перешел в наше состояние истинно гражданское. Полно в пустыне бродить без цели. Всё, что на земле суждено человеку прекрасного, оно уже для тебя утвердилось. Передай искренне поздравление мое и Наталье Николаевне: цалую ручку ее».
Иван Толстой: В ответ Пушкин пишет Плетневу:
Диктор: «Я женат — и счастлив. Одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось — лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется я переродился...».
Иван Толстой: Как оценивали жизнь женатого Пушкина писатели и исследователи? Марина Цветаева:
Диктор: «Нет в Наталье Гончаровой ничего дурного, ничего порочного, ничего, чего не было в тысячах таких, как она, – которые не насчитываются тысячами. Было в ней одно: красавица. Только – красавица, просто – красавица, без коррективы ума, души и сердца, дара. Голая красота, разящая, как меч. И сразила. Как Елена Троянская повод, а не причина Троянской войны (которая сама не что иное, как повод к смерти Ахиллеса), так и Гончарова не причина, а повод смерти Пушкина, с колыбели предначертанной».
Иван Толстой: Пушкинист Юрий Лотман:
Диктор: «Став женой Пушкина, Наталья Николаевна достойно исполняла эту нелегкую роль. Пушкин был гениален не только как поэт, но и как человек – полнота жизни буквально взрывала его изнутри … Его на все хватало, и всего ему еще не хватало. Того же он хотел и от жены: ему нравилось, как она домовито хозяйничает, расчетливо спорит с книгопродавцами из-за денег, рожает детей одного за другим, блистает на балах. Он хотел бы ее видеть тихой хозяйкой в деревенском доме далеко от столицы и звездой петербургского бала, ослепительной и неприступной. Он не задумывался, по силам ли это ей, московской барышне, вдруг ставшей женой первого поэта России, первой красавицей «роскошной, царственной Невы», хозяйкой большого дома – всегда без денег, с дерзкими слугами, болеющими детьми, всегда или после родов, или в ожидании ребенка. Чувство «взрослости» оглушило ее, успех кружил голову. Но она была не глупа и добродетельна».
Иван Толстой: Пушкин – муж. Дадим слово живущим. Поэт Игорь Померанцев.
Игорь Померанцев: Давайте сначала настроим оптику и не будем проецировать наше понимание брака - свободный выбор свободных людей – на первую четверть 19-го века. Я думаю, что тогдашние брачные союзы - это были браки по расчету, причем, это не осуждалось. Это были расчеты дельные, сословные, финансовые и прочие. Может быть, Пушкин, все-таки, исключение, поскольку он, на самом деле, долго был влюблен в невесту - есть письменные свидетельства, воспоминания друзей. И если чего он и боялся, что невеста (хотя ее семья и приняла предложение поэта), останется равнодушной к нему. Действительно, предложение Пушкина было принято прежде всего потому, что он был очень знаменитый поэт и популярный денди. Что касается дальнейших отношений, уже не невесты и жениха, а мужа и жены, то у нас, увы, очень мало свидетельств, поскольку не сохранились письма Натальи Николаевны к Пушкину. Но зато есть письма Пушкина, есть стихи Пушкина, он всегда восторженно о ней писал – «чистейшей прелести чистейший образец». Он действительно любил свою жену, что не обязательно гарантия семейного счастья. Письма Пушкина, адресованные жене, полны нежности, признаний любви. Я до сих пор помню одну фразу из письма Пушкина: «Оставайся такой, какой ты была прежде – милой, простой, аристократичной». Для меня это лучшее определение, в 19-м, по крайней мере, веке, аристократизма. А что до реальных отношений, - не поэтических, не стихотворных - есть разные свидетельства. Есть воспоминания дочери Натальи Николаевны Араповой, от второго брака, это дочь Ланского. Пушкинисты, правда, эту книгу не любят, не уважают, считают, что она очень субъективная. Арапова, например, пишет, что у Пушкина была связь, причем, это было во время беременности Натальи Николаевны, со свояченицей, сестрой Александриной.
Я боюсь, что поэты не лучшие мужья, за редчайшим исключением, поскольку поэзия и призвание поэта предполагают высшую ступень эгоцентризма. И этот эгоцентризм включает в себя любовь к слову, любовь к языку, а близкие люди - это, как правило, интерьер, это фон, это его тень. Поэтому, говоря о Пушкине, как о муже, не следует забывать, что он, прежде всего, поэт. И в письмах он, действительно, на самом деле любит Наталью Николаевну, прежде всего, потому, что он любит слова, потому что он вкладывает в эти письма свой поэтический, литературный дар.
Иван Толстой: Женатый Пушкин. Мнение писательницы Татьяны Толстой.
Татьяна Толстая: Я думаю, что здесь не бывает только односторонняя вещь – вот он муж, без жены. Потому что тут все зависит от того, какая жена, и что ей от этого мужа нужно. Потому что жена бывает домашняя хозяйка, жена бывает многодетная мать, жена бывает усталая и утомленная, которая сидит дома, мужа этого ждет, а он такой гуляка и повеса, и, вообще, поди его пойми, ничего не делает и в карты все проигрывает. А бывает жена, которая сама точно так же рвется на волю и хочет веселиться, вращаться в кругах. У них будет совершенно разное восприятие Пушкина как мужа. Я думаю, что очень много зависит от возраста, надежд и всего прочего. Я думаю, что если бы он был мужем Смирновой-Россет, то они бы очень неплохо жили, понимая друг друга. Недоразвившаяся личность, как Наталья Николаевна, судя по всему, в первой половине ее жизни, она, наверное, досадовала, недоумевала, огорчалась. Это при том, что, я думаю, она не была влюблена в Пушкина. Ей было полегче, у нее была досада, а не ревность, я думаю.
Иван Толстой: Известно предложение сделать Пушкина мужем отечественной пушкинистики, Щеголева, Ахматовой и многих поклонников. А можно себе представить его мужем Цветаевой?
Татьяна Толстая: На очень небольшой, короткий срок - да. Я думаю, что они, конечно, заметили бы друг друга. Я думаю, что сам Пушкин Цветаеву долго бы не вынес. Он бы восхитился, конечно, ее поэтическими достижениями, он это умел видеть в самых разных поэтах, но как женщина она бы его совершенно не устроила. Он любил, все-таки, красавиц игривых, а тяжелую цветаевскую думу он бы не перенес. И слишком много она говорила. Я так понимаю, что ради разговоров она была готова на все. Детей запереть, за ногу дочь привязать к кроватке и - в ночь с табаком, чтобы на чердаке с поэтами говорить. И, наверное, заслушивалась звуками своего голоса.
Вот я сейчас смотрю на цитату из письма Пушкина жене, сентябрь 35 года. Пишет он так: «Я провожу время очень однообразно. Утром дела не делаю, а так - из пустого в порожнее переливаю. Вечером езжу в Тригорское, роюсь в старых книгах да орехи грызу. А ни стихов, ни прозы писать и не думаю». И вот я думаю, что жена должна быть такая, чтобы можно было ей это написать. А если ты такое напишешь своей жене Марине Ивановне Цветаевой, то она начнет тебя терзать и когтить за то, что ты не думаешь писать ни стихов, ни прозы, а писать их надо потому, что поэт он такой… То есть, в жизненный разговор люди, которые о поэзии бесконечно думают, как Цветаева, переносят то, что Пушкин говорит редко, иногда, и в торжественном стихе, о том, что должен поэт. А в жизни он этого не говорит, в жизни он бездельничает, прыгает с ногами на диван, проигрывает деньги в карты и грызет орехи. Я думаю, что лучшая жена - это та, которая бы его, как сейчас говорят, «не грузила». Он, вообще, сам, он весь, он полноценен, вот то загадочное нечто, что что-то творит, солнце такое, непонятно как оно устроено, но без него жить нельзя. Не грузите его.
Иван Толстой: Писатель Петр Вайль считает пушкинское поведение образцом нормы.
Петр Вайль: Самое главное в том, что Пушкин есть человеческая норма. При том, что он безусловный гений, но гений почти неуловимый. Не случайно он на другие языки не переводим, потому что непонятно, за что зацепиться. Мы-то знаем, мы знаем, что можно зацепиться за музыку стиха, которая уносит неизвестно куда. В пересказе «Евгений Онегин» - чудовищная, кровавая и трагическая история, а при чтении – полный восторг и радостное упоение. Так что гений тоже такой вот именно рупор божий. Когда говорят, что поэт вещает откуда-то сверху, вот Пушкин самое яркое тому свидетельство.
В жизни же это совершенно человеческая норма. Единственный из великих русских писателей (мы все знаем о характере, нравах и привычках Достоевского, Толстого, Лермонтова) Пушкин резко выделяется своей нормальностью. Так что и мужем он был среднестатистическим. Он женился в нормальном возрасте, у него было четверо детей. И жил он с Натальей Николаевной, насколько можно судить, именно нормально. То есть он был любящим, изменяющим, заботливым, пренебрежительным, расточительным и проматывающим семейный бюджет. В то же время, заботящийся об этом самом семейном бюджете и из-за этого входивший в конфликты с издателями и требующий от них больших гонораров. Все это в нем прекраснейшим образом уживалось и чадолюбие, и очень сомнительное внимание к детям, ревность, страсть - все к этой самой женщине. И постановка женитьбы, она у него произошла головная. Он, судя по письмам, не столь уж был влюблен в Наталью Николаевну. Он просто решил жениться. То есть внутренний какой-то позыв быть как все. Пушкин, таким образом, стал нормой не случайно не только русской литературы всей последующей и по сегодняшний день, но и в общем для русского человека. Мы сверяем себя по Пушкину. Не случайно это в фольклоре: кто платить будет? Пушкин? И так далее. Потому что он сам был человеческой нормой и мужем он был точно таким же.
Иван Толстой: В петербургском издательстве “ Vita Nova ” вышли два тома биографии Наталии Николаевны, написанные доктором филологических наук Вадим Старком. Вадим Петрович, читала ли когда-нибудь жена произведения своего мужа? Что известно об этом?
Вадим Старк: Безусловно, читала. Тем более что даже пушкинские публикации периода затянувшегося сватовства, они были рассчитаны на то, как она и как ее мать, будущая теща, отреагируют. Когда какие-то стихотворения могли бы вызвать какую-то ревность, Пушкин передатировал как более ранние. То есть, мы видим в реакции Пушкина явственное понимание того, что его невеста читает то, что он писал. Кроме того, в расчете на нее и окончание романа «Евгений Онегин» - Татьяны верной супруги. То есть, совершенно есть полное ощущение того, что Пушкин ориентируется на прочтение Натальей Николаевной и получается действительно своеобразный кодекс воспитания супруги. И не случайно, что окончанием романа «Евгений Онегин», летом 31 года, станет письмо Онегина к Татьяне. Это дополнительная вставка тех чувств, которые сам Пушкин испытывал в начале семейной жизни.
У нас есть всего одно воспоминание, которое мифологически все время повторяется. Когда Александра Осиповна Россет-Смирнова на даче Китаевой летом, заходя в гостиную с улицы и видя Наталью Николаевну за книгой или рукоделием подымалась к Пушкину, она говорила: «Я знаю, ты не ко мне, а ты к мужу». Или как Баратынскому сказала: «Читайте, читайте стихи, вы мне не мешаете». Обычная форма вежливости была осмыслена как то, что она никогда стихов не читала. Другая крайность - это то, что сейчас появилось суждение, что нашли ее ученические тетради и там ее стихотворение, запись других стихотворений, что она чуть ли сама не поэт. То есть, бросались из крайности в крайность. Много позднее Наталья Николаевна писала, что как только она перечитывает Пушкина, то ей становится совершенно горько, потому что она слышит его голос. Это характерная особенность любого создания, когда в него так много вложено, что слышишь голос автора. Вот она слышала голос Пушкина, и ей перечитывать было больно. Это еще одно свидетельство того, что она не только его читала, но еще и переписывала.
Иван Толстой: В истории пушкинистики в самое недавнее время был совершен радикальный прорыв, когда версиям и предположениям о поведении Наталии Николаевны был подведен определенный итог: в 1989 году итальянская исследовательница Серена Витале взяла в свои руки доселе недоступные письма Жоржа Дантеса. В книге «Черная речка: до и после», которую Серена Витале выпустила в соавторстве с Вадимом Старком, она писала:
«Я начала собирать обширнейшие русские материалы о смерти Пушкина и поняла, что тысячи предрассудков извратили истину. Начиная с идеологических. В советское время, да и ранее. Идеология с обратным знаком. Кроме того, до сих пор жива глубокая боль, которая вызывает мое удивленное восхищение. Россия - единственная в мире страна, которая не перестает скорбеть по своим поэтам. Только в России убийце Пушкина (так Дантес представлен во всех русских изданиях, как убийца, как будто это профессия или титул увековечен стреляющим в поэта) – могла выпасть судьба стать предметом самой искренней и до сих пор вибрирующей в воздухе ненависти. В России убийство поэта равно богоубийству.
В первую очередь, необходимо было разрешить загадку Дантеса. Я тщательно изучила деятельность Дантеса после его отъезда из России, и только тогда я написала Клоду де Геккерену. Он принял меня очень гостеприимно, но к семейному архиву подпускать не хотел. Слишком много неточностей и небылиц было написано об этой истории, которой он сам занимался и о которой писал, но не закончил работу из-за незнания русского языка. Я убедила его в том, что моя цель – только правда, какой бы она ни была, и в любом случае его дружба и рассказы были уже для меня неожиданным подарком.
В один из июньских дней 1989 года барон Клод де Геккерен посмотрел на меня долгим пристальным взглядом, как бы пытаясь до конца понять мои намерения. В чем-то он, видимо, убедился, потому что сразу же после этого сказал: «Пойдемте, я вам кое-что покажу». Он снял с антресолей старый серый чемодан, из которого весьма беспорядочно вывалились самые разные документы. Среди них были письма, написанные Жоржем Дантесом Якобу Геккерену в 1835-36 годах, а также другие ценнейшие документы. У меня не было времени прочитать все это там, в гостеприимном доме, но, разумеется, барон не хотел, чтобы документы покинули стены дома. Достаточно одного неосторожного движения при ксерокопировании, и драгоценные листы могут быть повреждены. Мне пришлось попросить денег у моего издателя, купить переносную копировальную машину и дрожащими руками снимать копии старинных листов. Я копировала все подряд, сама не зная, о чем там идет речь. Возвращаясь домой, я пыталась упорядочить материал, сделать первые предположения относительно дат, но мне это не удавалось, слишком сильно было волнение. Я чувствовала огромную ответственность, думала о настоящих серьезных русских ученых, которые работали до меня, и у которых не было возможности приехать на Запад. Думала об Анне Андреевне Ахматовой, которая должна была основываться на двух небольших отрывках, опубликованных с ошибками Анри Труайя. Эта ответственность придавала мне смелости, но вместе с тем на меня давила.
Иван Толстой: Роль Натальи Николаевны в дуэльной истории. 20 января 1836 года, за год до дуэльной трагедии, Дантес пишет в письме к своему приемному отцу Геккерену о своей любви к некоей замужней даме, имя которой не хочет называть, но указывает приметы, по которым Геккерен должен был определенно понять, о ком идет речь.
Диктор:
«Мой драгоценный друг, я, право виноват, что не сразу ответил на два твоих добрых и забавных письма, но, видишь ли, ночью танцы, поутру манеж, а днем сон – вот мое бытие последние две недели и еще по меньшей мере столько же в будущем, но самое скверное – то, что я безумно влюблен! Да, безумно, потому что совершенно потерял голову. Я не назову тебе ее, ведь письмо может пропасть, но вспомни самое прелестное создание в Петербурге и ты узнаешь имя: самое же ужасное в моем положении, что она тоже любит меня, однако встречаться мы не можем, и до сих пор это невозможно, так как муж возмутительно ревнив».
Иван Толстой: И в следующем письме:
Диктор: «В этой женщине обычно находят мало ума; не знаю, любовь ли дает его, но невозможно было вести себя с большим тактом, изяществом и умом, чем она при этом разговоре, а его тяжело было вынести, ведь речь шла не более и не менее как о том, чтобы отказать любимому и обожающему ее человеку, умолявшему пренебречь ради него своим долгом: она описала мне свое положение с такой доверчивостью, просила пощадить ее с такой наивностью, что я воистину был сражен и не нашел слов в ответ; знал бы ты, как она утешала меня, видя, что у меня стеснило дыхание и я в ужасном состоянии, и как она сказала: “Я люблю вас, как никогда не любила, но не просите большего, чем мое сердце, ибо все остальное мне не принадлежит, а я могу быть счастлива, только исполняя все свои обязательства, пощадите же меня и любите всегда так, как теперь, моя любовь будет вам наградой ” – представь себе, будь мы одни, я определенно пал бы к ее ногам и осыпал их поцелуями, и, уверяю тебя, с этого дня моя любовь к ней стала еще сильнее. Только теперь она сделалась иной: теперь я ее боготворю и почитаю, как боготворят и чтят тех, к кому привязаны всем существом».
Иван Толстой: Жорж Дантес. Письмо Геккерену. 14-е февраля 1836-го года. Вот что писала Серена Витале о значении находки дантесовских писем.
«Меняется ли с их поведением что-то в истории последней дуэли Пушкина? Думаю, что да. Радикально, например, меняется понятие о роли, которую сыграл Ван Геккерен в истории, предшествовавшей дуэли. Мы узнаем, что именно Дантес просил приемного отца поговорить с любимой женщиной, от которой он не хотел отказаться. И это значит, что нидерландский посол не был тем тайным режиссером, каким предстает в письме Пушкина, где, в духе 19-го века, он преподнесен как персонаж, достойный «Опасных связей». Еще я думаю, что будут раз и навсегда разрешены все сомнения по поводу чувств Дантеса, который, сейчас уже есть тому доказательства, был безумно влюблен в Наталью Николаевну Пушкину. Очевидно, что Наталья Николаевна оставалась верной Пушкину. Но разве измена - это только физическая близость? А измена сердца? Это ли не измена? Где провести границу? В Евангелии сказано о грехе прелюбодеяния сердца.
Переписка Дантеса с Геккереном безусловно говорит о том, что Геккерен был гомосексуалистом. Зная о романе Дантеса, Геккерен испытывает жгучую равность, и Дантес предпринимает огромные усилия, чтобы его успокоить. Чувства Геккерена к Дантесу можно выразить и французским словом патернаж - свойственное всем гомосексуалистам желание быть отцом. При этом, опытный дипломат, он боится и за карьеру – свою и Дантеса. Из писем возникают тысячи других деталей, тысячи подробностей, маленьких и больших, о которых я уже написала и о которых у русских исследователей еще есть возможность написать».
Иван Толстой: Наталья Николаевна Пушкина в дуэльной истории. Вадим Старк.
Вадим Старк: Несмотря на всю ту полярность в отношении и современников, и потомков в связи с дуэлью Пушкина и ролью Натальи Николаевны, никто никогда не усомнился в том, что Наталья Николаевна была верна Пушкину и что далее того, что она прислушивалась к голосу Дантеса, что ей льстили ухаживания француза, дальше этого не пошло и дальше тех записочек, которые она сама же предъявила Пушкину. Самое большое, что ей может инкриминироваться, -это то, что она была слишком откровенна с Пушкиным и что все то, что происходило, все, в чем ей объяснялся Дантес и записочки, все она передавала Пушкину. Самый стиль этого поведения, трагически отозвавшегося на всей этой истории, это было той нормой, к которой сам Пушкин приучал Наталью Николаевну. А теперь это ему отозвалось. И, таким образом, она была, если свести воедино все воспоминания, которые нам известны, максимум ее можно было обвинить в легкомысленности и в таком вот склонении к голосу якобы влюбленного Дантеса. Хотя потом мы понимаем, что он ведет себя столь нагло, вызывающе и оскорбительно по отношению к Наталье Николаевне, что ни о какой влюбленности с его стороны, романтической и глубокой, речи быть не может. Максимум, что она была не дальновидна и легкомысленна. Но, впрочем, когда уже произошла сама дуэль, она раскаивалась, стенала, билась в истерике, то есть все ее поведение в последние минуты жизни Пушкина вполне перекроет ту легкомысленную линию поведения. Пушкин очень точно сам определил, и если мы почитаем и уважаем Пушкина, то мы должны к этому прислушиваться: «Ты ни в чем не виновата. Честь моя и честь моей жены принадлежит России. Поезжай в деревню, живи там два года, потом выходи замуж, только не за пустозвона».
И к этому она прислушается. Такова ее роль. А Пушкин по-своему ограждал ее от всего того, что происходило вплоть до того, что ей ничего не было известно о предстоящей дуэли. Хотя она что-то ощутила, когда Пушкин опаздывал, когда его смертельно ранили, когда его принесли, когда она выбежала навстречу ему, когда крепостной дядька Никита Козлов на руках вносил Пушкина.
Иван Толстой: Vox populi – глас народа. Как вы оцениваете поведение Натальи Николаевны Пушкиной в дуэльной истории поэта? С таким вопросом к петербуржцам обратился наш корреспондент Александр Дядин.
- К сожалению, знаю мало, в рамках школьной программы советского времени. Тогда слишком мало давали объективной информации. То, что удалось почерпнуть? – я не очень в это верю. Нам-то как преподносили? Что такая была не самая положительная барышня. Вот это все и привело. Официальная версия того времени.
- Если женщина имела столько детей, то она очень порядочная. Наверное, как у всех по жизни. Не может быть иначе.
- Писалось очень много противоречивого. У меня сложилось мнение, что госпожа Гончарова была очень хорошей и верной женой, несмотря на то, что она сама очень пострадала от этой ситуации. В том обществе сложилась такая атмосфера вокруг двора, вокруг царя. Тогда ситуация была вообще при дворе – интриги, сплетни, может? это и повлекло за собой дуэль.
- Почти ничего. Очень мало. Я особенно не интересовалась, это прошло мимо меня. В школе мы обсуждали Пушкина и его произведения. А из-за чего он прогиб – это не обсуждалось.
- О жене мало что знаю. Поэтому ничего не могу сказать. Времена были такие. Сейчас на дуэлях не стреляются.
- Никак.
- Любовь во всем виновата и ревность. Он любил ее, поэтому пошел на такой поступок.
- Стрелялся? А, ну там что-то с женой было связано. А что - не знаю. Оклеветали ее, наверное, как-нибудь. Не помню точно.
- Он тоже был не святым, Пушкин. Наслоение этого времени может в любом направлении трактовать эту ситуацию. Потому что если это передает какой-то другой человек, он же смотрит на эту ситуацию со своей точки зрения, со своих внутренних культурных традиций. Как это потом преподнести. У нас же история переписывается постоянно. Вообще боюсь свою картинку сложить, потому что какая объективность может быть?
- Скорее всего, это была какая-то ревность, но какое участие она принимала, была ли она в какой то связи с Дантесом или нет, этого я не знаю. Может быть, права, может быть, и виновата. Очень сейчас сложно судить.
- Конечно, она была немаловажной. Все это из-за нее произошло, насколько я помню. Мое мнение, что, конечно, она не может быть святой. Из-за ничего дуэль не могла произойти. Поэтому, я считаю, что вклад ее был в это дело, а насколько он был большой - сложно судить об этом. Только они могли об этом судить.
- Тема, конечно, интересная, но сейчас затрудняюсь вам ответить.
- В школе это давно было. Не помню.
- Мне, честно говоря, не очень нравится это идолопоклонничество вокруг Александра Сергеевича. Он живой человек. Мне кажется, что он оставил после себя много интересных трудов, их надо знать. Но зачем копаться в этом? Лично мне все это не очень приятно.
Иван Толстой: Каким представляется поведение пушкинской жены современному психологу. Такой вопрос я задал Ольге Маховской.
Ольга Маховская: Я не уверена, что экстраполяции с 21 века в 19-й возможны, поэтому я точно не могу воспроизвести переживания Натальи Николаевны. Меня просто всегда возмущают какие-то претензии к этой красивой и самой достойной женщине в том смысле, что она не могла уберечь поэта и не понимала, что ее муж гений. Мне кажется, что положение женщины в то время было еще более зависимое, чем положение женщины сегодня, и она переживала и действовала в рамках каких-то сословных или культурных предписаний. Конечно, она горевала, когда его не стало, она переживала, когда возник конфликт накануне дуэли, но ничего не могла сделать и предпринять, потому что в то время конфликты такого рода, во-первых, разрешались мужчинами, во-вторых, именно такой сценарий был вполне приемлем. Вмешиваться в него или как-то менять она была не в силах. Мне кажется, что она грустила, радовалась, как типичный представитель своего времени. Нужно отдать ей должное и всякая претензия была бы избыточной.
Иван Толстой: Ольга, известно что Наталья Николаевна о всех своих разговорах с Дантесом, о всех его записках, о всех его взглядах рассказывала Пушкину, сразу же вернувшись домой. С вашей точки зрения, с точки зрения психолога, такое поведение чем мотивировано и насколько оно разумно?
Ольга Маховская: Возможно, это и не разумно. Но это было в неразумное время. Я думаю, это было желание и довериться, и переложить ответственность во многом на мужа. Я думаю, что в этом была и просьба вмешаться и, может быть, ввести какую-то интригу в личные отношения. Но, все-таки, это была искренняя и открытая позиция. Они могли при открытых картах договариваться с супругом или что-то обсуждать. Я думаю, что большего осуждения заслуживала бы женщина, которая скрывала эту историю и пыталась как-то манипулировать этой ситуацией, не имея на это никаких ресурсов. Я не вижу ничего зловещего, и я не думаю, что это было сделано из желания сделать больно или оказать какое-то давление.
Иван Толстой: Последняя тема: после Пушкина.
Вадим Старк: Первое, что она сделала - поехала в деревню носить траур. Пушкин сказал ей пожить там два года. Она прожила там значительно больше – 4 года. То есть, уже самим этим, своим поведением, своей посвященностью воспитанию детей она как бы не то, что оправдала себя, но проявила себя. Замуж-то она выйдет только спустя 7 лет, а не через два года, в 44-м. Наталья Николаевна выходит замуж за генерал-майора лейб-гвардии Кавалергардского полка Петра Петровича Ланского, ровесника Пушкина. С Ланским у нее будет еще трое детей - Александра, Софья и Елизавета. Но это будет совсем уже другая жизнь. Может быть, по-бытовому она получила удовлетворение, но ни о каком большом особенном счастье, таком переживании чувств, которое она испытала с Пушкиным, конечно, уже речи быть не может. И все, что мы знаем, и переписка, такая добрая, обычная, семейная жизнь. Вообще, стресс, который она пережила, конечно, она ощущала до конца своих дней. Не такая добрая, обычная, семейная жизнь. А все выдумки Араповой, которая пыталась свети ее с Николаем Первым, это то «сюсюканье» и бред, как об этом отозвалась Анна Андреевна Ахматова. Как поэт конгениальный Пушкину и как женщина, любившая и умевшая любить, она в полной мере ощутила, вместе с тем и испытывая по-своему ревность, к ней, ощутила Наталью Николаевну. Она своим гениальным чутьем ощутила истину и их неразрывность с Пушкиным в нашем сознании. Если мы говорим Анна Андреевна, то мы понимаем, что это Ахматова, Марина Ивановна – это Цветаева, а если мы говорим Наталья Николаевна, то мы понимаем, что это - жена первого поэта.
